– Это за моего брата. Как ты могла спать с его отцом, сучка?!

После этого Анита уже не просит объяснений, догадавшись, о чем говорит Марта. Перепуганная до смерти подруга Бетты помогает ей встать.

– Вызовите полицию, пожалуйста.

– Зачем? – безразлично спрашивает Анита.

– Эта женщина напала на Ребекку, вы разве не видели?

Анита отрицательно качает головой.

– Сожалею, но я ничего не видела. Я заметила только одну крысу на полу.

Я опираюсь на косяк двери. Внутри меня все кипит, но я сдерживаюсь. Мне так хотелось хорошенько ей всыпать, но я этого не делаю, хотя она заслуживает. В состоянии шока и не зная, что делать, Бетта в конечном счете берет свою подругу за руку и говорит:

– Пойдем.

Когда они исчезают из магазина, Марта с Анитой поворачиваются ко мне.

– Извините меня, девочки, но я должна была так поступить. Эта дрянь доставила нам с Эриком кучу проблем, и когда я ее увидела, то не могла не воспользоваться моментом. Она разбудила во мне зверя, и я…

Анита кивает, а Марта отвечает:

– Не извиняйся. Она заслужила.

Уже через несколько секунд мы втроем смеемся, а я потираю руку, которая до сих пор болит после отвешенных Бетте пощечин. Но зато я получила такое удовольствие!

Выйдя из магазина, мы решаем пойди где-нибудь выпить пива. Нам это необходимо. Неожиданная встреча с Беттой слегка выбила нас из колеи. Когда же мы немного расслабились, Марта заводит разговор о своем свидании.

– Послезавтра же День влюбленных?

– Да, – подтверждает Марта. – А ты не знала?

– Нет… Откровенно говоря, у меня в голове столько всего, что я об этом совсем забыла. Хотя, зная твоего брата, уверена, что он тоже не придаст значения такому празднику. Если ему безразлично Рождество, то я даже не рассчитываю, что он вспомнит о дне, который празднуют все романтики.

– Послушай, он же тебе сразу сказал, что вернется в этот самый день.

– Да, но он сказал, что не будет ничего особенного. Хотя совсем недавно я предлагала ему повесить замок на мосту влюбленных и он согласился.

– Мой брат согласился?

– Ага.

– Эрик, дон Ворчун, согласился повесить замок любви?!

– Так и есть, – смеясь, заверяю я. – Я рассказала ему, что мне понравилась эта традиция, и он ответил, что мы можем пойти повесить наш замок, когда я захочу. Но после этого мы больше ни разу не говорили на эту тему.

Мы обе смеемся, и Марта недоверчиво шепчет:

– По правде говоря, я никогда не замечала за своим братом подобных романтических выходок. И насколько я помню, когда он был с этой свиньей Беттой, я ни разу не слышала, чтобы у них было что-то особенное в День влюбленных.

Она упомянула эту гадину, и я невольно морщусь.

– Представляю, что могла натворить эта бесстыдница, если она довела тебя до такого состояния, – говорит Марта.

– Да.

– Можешь рассказать?

У меня в голове роятся тысячи мыслей. Я не могу рассказать Марте, что произошло на самом деле. Она не в курсе наших сексуальных игр.

– Там, в Испании, она вмешалась в наши с Эриком отношения, после чего мы с твоим братом поссорились и разошлись.

– И мой брат порвал с тобой из-за этой мерзавки? – ошарашенно спрашивает Марта.

– Ну… не так все просто.

– Он хотел снова с ней сойтись? Если это так, то я его убью!

– Нет, не из-за этого. Произошло одно недоразумение, которое спровоцировало недомолвку, и он поверил ей, а не мне.

– Не могу в это поверить. Мой брат – глупец?

– Да, к тому же еще и мудак.

Мы хохочем и решаем закрыть эту тему, после чего заказываем себе поесть. Мне звонит Эрик. Он сообщает, что уже добрался до Лондона, но я не упоминаю о встрече с Беттой. Так будет лучше.

28

После обеда Марта завозит меня домой. Симона сообщает, что Флин у себя в комнате делает уроки, а она уезжает с Норбертом в супермаркет. Она записала очередную серию «Безумной Эсмеральды», и мы посмотрим ее, когда она вернется. Я поднимаюсь к себе в комнату и переодеваюсь. Надеваю удобную домашнюю одежду, майку и хлопковые штаны, и решаю проведать Флина.

Когда я открываю дверь, он сердито ко мне поворачивается. Ну, меня это совсем не удивляет. Он такой. Подхожу и ерошу ему волосы.

– Как дела в школе?

Мальчик трясет головой, чтобы я от него отстала, и отвечает:

– Хорошо.

Вижу, что его губа лучше, чем вчера. Я качаю головой (это не может так продолжаться) и, наклонившись, чтобы наши взгляды оказались на одной высоте, тихо говорю:

– Флин, ты не должен позволять, чтобы эти мальчишки и дальше делали с тобой то, что они делают. Ты должен защищаться.

– Да, конечно, но, когда я это делаю, дядя сердится, – гневно почти кричит он.

Я вспоминаю, что мне рассказал Эрик, и киваю:

– Послушай, Флин, я понимаю, о чем ты говоришь. Я не знаю, что вчера произошло, из-за чего мальчишке пришлось накладывать швы.

Мальчик смотрит на меня, но, судя по тому, как он напрягся, я понимаю, что ему совсем не нравится то, что я говорю.

– Флин, ты не должен позволять, чтобы…

– Замолчи! – сердито кричит он. – Ты ничего не знаешь. Замолчи!

– Ладно. Я замолчу. Но я хочу, чтобы ты знал, что я в курсе того, что происходит. Я все видела. Я видела, как твои якобы дружки, которые ездят вместе с тобой, начинают тебя толкать и издеваться над тобой, как только Норберт уезжает.

– Они мне не друзья.

– О, в этом я не сомневалась, – подшучиваю я. – Я и сама догадалась. Единственное, чего я не понимаю, – почему ты не объяснишь этого дяде.

Флин встает. Толкает меня и выставляет вон. Когда он хлопает перед моим носом дверью, сначала я решаю открыть ее и высказать все, что думаю, но, поразмыслив, оставляю мальчика в покое. Главное я сказала. Я сказала, что знаю о его проблемах. Теперь нужно подождать, когда он попросит меня о помощи. Звонит мобильный. Это Эрик.

Вне себя от счастья, болтаю с ним больше часа. Он расспрашивает меня о том, как я провела день, а я спрашиваю о его дне, и потом мы наговариваем друг другу кучу ласковых и страстных словечек. Я его обожаю. Я его люблю. Мне его не хватает. И прежде чем повесить трубку, он говорит, что позвонит мне, когда остановится в отеле. Здорово!

После разговора с Эриком мне становится скучно и я иду в свою комнату разбирать коробки с вещами. Увидев диск с песнями Малу, я окунаюсь в приятные воспоминания. Подумав, вставляю диск в музыкальный центр.


Я знаю, что было мало причин,

Знаю, что было слишком много поводов,

Я с тобой, потому что ты меня мучаешь,

Но без тебя я жить не могу.

Ты говоришь «белое», я говорю «черное»,

Ты говоришь «иду», я говорю «прихожу».


Напевая песню, которая имеет огромное значение для меня и моего безумного любовника, я продолжаю разбирать ящики с вещами. Рассматриваю свои любимые книги и расставляю их на специально купленные полки.

Вдруг дверь резко распахивается и Флин разъяренно говорит:

– Выключи музыку. Она мне мешает.

Я изумленно гляжу на него.

– Она тебе мешает?

– Да.

Я выдыхаю. Музыка не может ему мешать. Она звучит не настолько громко, но, желая быть терпимой, я встаю и делаю громкость тише на пару делений. Возвращаюсь к полкам и поднимаю книги, которые оставила на полу. Краем глаза я замечаю, что парень подходит к музыкальному центру, одним махом выключает музыку и направляется к выходу.

«Черт бы тебя побрал. Ты напрашиваешься на неприятности».

Оставляю книги на столе, подхожу к центру и снова включаю музыку. Уже в дверях мальчик останавливается, смотрит на меня испепеляющим взглядом и истерически кричит:

– Почему ты не уезжаешь к себе домой?!

– Что?!

– Уезжай и не надоедай нам больше.

Я закусываю губу. О да! Лучше я промолчу: если я выпущу свой гнев, то этот ворчливый гном узнает, какими бывают испанки в ярости. Скривив лицо, он снова подходит к музыкальному центру. Выключает музыку. Достает диск и, ничего не сказав, подходит к стеклянной двери, открывает ее и выбрасывает на улицу.

О боже, мой диск Малу!

Я его убью, я его убью, убью!

Не раздумывая, выхожу на улицу его искать. Поднимаю его со снега, словно своего ребенка, вытираю его майкой и, вспоминая всех предков этого маленького ублюдка, вдруг слышу, как за мной закрывается дверь.

Я закрываю глаза и тихо шепчу:

– Господи, пожалуйста, дай мне терпения!

На улице холодно, очень холодно, и я стучу в дверь.

– Флин, пожалуйста, сейчас же открой дверь.

Маленький чертенок смотрит на меня, подло улыбается, разворачивается и, сбросив расставленные мною на полках книги и растоптав несколько дисков, выходит из комнаты. Ну и тип! Я пытаюсь открыть дверь, но она заперта изнутри.

– Черт!

С жутким желанием задушить его я шагаю к следующей стеклянной двери. Мои спортивные штаны промокли от снега. Боже мой, как же холодно! Я дохожу до двери той комнаты, где он делает уроки, и вижу, что он как раз в нее входит. Я стучу в дверь и говорю:

– Флин, пожалуйста, открой дверь.

Он даже не смотрит в мою сторону. Он меня игнорирует!

Я дрожу от жуткого холода и пытаюсь открыть дверь. Но тщетно. Ему меня вовсе не жалко. Через десять минут мои зубы стучат громче самых громких кастаньет, на голове мокрые волосы стоят торчком и под носом уже висят сосульки, я, словно безумная, кричу, тарабаня в дверь:

– Черт бы тебя побрал, Флин! Открой эту долбаную дверь!

Наконец мальчик поворачивается ко мне. Думаю, что ему стало меня жалко. Он встает, подходит к стеклянной двери и – бац! – закрывает шторы.

У меня отвисает челюсть, но я снова начинаю тарабанить в дверь, высказывая все, что я о нем думаю, по-испански. И это вовсе не комплименты.

Идет снег. На мне какие-то жалкие хлопковые тряпки и мокасины. Я замерзла. Жутко замерзла. Я потираю руки и думаю, что делать дальше. Бегу к двери в кухню, но она закрыта. Вспоминаю, что Симоны нет дома. Пытаюсь войти через дверь в гостиной. Она закрыта. Через главный вход. Закрыт. Через дверь в кабинете Эрика. Закрыта. Через окно в ванной. Закрыто.

Я трясусь от холода. Я вся заледенела, у меня намокли волосы, и я начинаю чихать. Не хватало мне еще воспаление легких подхватить. Возвращаюсь к окну, где находится Флин. У меня безумное желание прибить его. Я смотрю наверх. Надо мной балкон одной из комнат. Не переставая думать об опасности, поднимаюсь на карниз, чтобы достать до балкона. Но я настолько замерзла, и карниз настолько скользкий, что я сразу же падаю на землю. Я поднимаюсь и пробую еще раз. Опираясь на ледяную стену, я подтягиваюсь вверх, чтобы дотянуться до балкона, – и вдруг ба-бах! Мокасины соскальзывают, и я, ударившись подбородком о стену, шмякаюсь на землю лицом в снег. Удар был настолько сильным, что у меня чертовски болит подбородок.

Я лежу на снегу. Затем, собравшись с последними силами, снова поднимаюсь, чувствуя, что у меня все лицо в снегу.

– Открой эту проклятую дверь! Я заледенела! – ору я.

И тогда Флин раскрывает шторы и меняется в лице. Он что-то говорит, но я его не слышу. Когда же он открывает дверь, кричит:

– У тебя кровь!

– Где у меня кровь?

Но уже нет никакой необходимости мне говорить. Я и так вижу, что снег у моих ног весь в крови. Моя серая майка стала красной, и, дотронувшись до подбородка, я нащупываю рану, а когда опускаю глаза, вижу, что у меня все руки в крови. Флин в ужасе на меня смотрит. Он не знает, что делать, а я, войдя в его комнату, говорю:

– Дай мне полотенце или что-нибудь подобное, поскорее!

Он бегом вылетает из комнаты и возвращается с полотенцем, но пол уже все равно испачкан кровью. Оказывается, я еще прикусила губу. Итак, мы с Флином одни. Симоны и Норберта дома нет, а мне срочно нужно в больницу. И тогда я поворачиваюсь к растерянному Флину и спрашиваю:

– Ты знаешь, где находится ближайшая больница?

Мальчик кивает.

– Пошли, надень куртку и шапку.

Мы молча идем к выходу и берем верхнюю одежду. Капли крови падают на пол, но мне некогда их вытирать. Когда я хочу надеть куртку, убираю с раны полотенце и кровь начинает течь струйкой. Меня это пугает, и Флина тоже. Я снова прикладываю полотенце и мокрая от снега и крови спрашиваю его:

– Поможешь мне надеть куртку?

Он сразу же помогает. Одевшись, мы заходим в гараж, садимся в «Мицубиси», и, когда открываются двери гаража, Флин придерживает полотенце, чтобы я могла вести автомобиль. Шепотом он подсказывает, куда ехать. У меня дрожат руки и коленки, но я стараюсь успокоиться, ведь я за рулем.

Больница оказывается совсем недалеко, и, когда мы входим в приемную, меня принимают без очереди. Флин не отходит от меня ни на шаг. Он говорит одному доктору, что его тетя – врач Марта Грюхер, и просит, чтобы ей позвонили и попросили приехать сюда в больницу. Я поражена, как легко этот маленький гном отдает приказы, но мне настолько больно, что мне все равно, что он говорит. Пусть звонят хоть самому Микки-Маусу.