Он нервно мечется по гаражу, понося все на свете.

Вдруг он задерживает на чем-то взгляд. Это мой желтый шлем. О нет! Я закрываю глаза, ругаясь про себя. Боже, только не сейчас! Эрик идет к своей цели и, откинув синий чехол, орет:

– Что здесь делает этот мотоцикл?

Я выдыхаю. Ночка становится все хуже и хуже. Подхожу к нему и отвечаю:

– Это мой мотоцикл.

Не веря своим глазам, он смотрит на меня, потом смотрит на мотоцикл и шипит:

– Это мотоцикл Ханны. Что он здесь делает?

– Мне его подарила твоя мать. Она знает, что я занимаюсь мотокроссом и…

– Это невероятно! Невероятно!

Понимая, о чем он думает, я говорю более мягким тоном:

– Эрик, послушай, Ханне нравился тот же вид спорта, что и мне, а у меня здесь нет своего мотоцикла и…

– Тебе не нужен здесь мотоцикл, ты не будешь здесь заниматься мотокроссом. Я тебе это запретил.

Меня это выводит из себя. Снова начинает колоть кожа на шее.

Да кто он такой, чтобы мне запрещать что-либо? Готовая развязать войну, отвечаю:

– Ты ошибаешься, малыш. Я и дальше буду заниматься мотокроссом. Здесь, там и где только мне захочется. И чтобы ты знал, я уже ездила однажды утром с твоим кузеном Юргеном и его друзьями. Со мной что-нибудь случилось? Ничегошеньки!.. Ты, как всегда, все слишком драматизируешь.

Из его глаз сыплются молнии. Я знаю, что поступаю плохо, ведь сама подливаю масла в огонь, но поделать ничего не могу. Такая вот я несдержанная! Эрик смотрит на меня, кивает головой и, прикусив губу, спрашивает:

– И ты от меня все это скрывала?

– Да.

– Почему? Я считал, что первое, о чем мы друг друга попросили, когда снова сошлись, это была искренность, разве не так, Джудит?

Я не отвечаю. Не могу. Он прав. Я самая худшая. У меня покалывает шея. Опять эти пятна! Вдруг двери гаража открываются и появляются Соня и Марта. Они смотрят на нас, и Соня говорит:

– Эй, вы, зачем вам нужны мобильные?

Я с удивлением смотрю на них – меньше всего я ожидала увидеть их здесь. Который сейчас час? Но Эрик кричит:

– Мама, как ты могла дать Джудит мотоцикл?!

Женщина смотрит на меня, и я вздыхаю.

– Сынок, успокойся. Этот мотоцикл стоял у меня дома без дела, а когда Джудит сказала, что она, как и Ханна, занимается мотокроссом, я решила ей его подарить.

Эрик фыркает и опять орет:

– Сколько раз я вам еще должен объяснять, чтобы вы не вмешивались в мою жизнь?! Сколько?!

– Эрик, прости… Но это моя жизнь! – раздраженно уточняю я.

Увидев выражение лица своего брата, Марта смотрит ему в глаза и громко замечает:

– Во-первых, не кричи так на маму. Во-вторых, Джудит уже взрослая девочка. Она сама знает, что она может, а чего не может делать. В-третьих, если ты хочешь жить под стеклянным колпаком, это не значит, что мы все тоже должны это делать.

– Помолчи, Марта! Помолчи! – рычит Эрик.

Но сестра подходит к нему и добавляет:

– Нет, я не буду молчать. Вас было слышно во всем доме. И должна тебе сказать, что вполне естественно, что Джудит не сказала тебе ни о мотоцикле, ни о других вещах. А как бы она тебе рассказала? С тобой же не поговоришь. Ты дон Приказ и Повеление. Нужно делать только то, что тебе нравится, или катиться к черту. – И, повернувшись ко мне, она говорит: – Ты рассказала ему о нас с мамой?

Я отрицательно качаю головой, а Соня, приложив руку ко рту, шепчет:

– Доченька, ради всего святого, помолчи.

Не веря своим ушам, Эрик смотрит на нас. Его выражение лица становится все мрачнее и мрачнее. Он снимает пальто. Ему становится жарко. Он кладет его на капот машины, упирает руки в бока и, угрожающе на меня глядя, спрашивает:

– Ну и что еще ты не рассказала о матери и сестре? Какие другие секреты ты от меня скрываешь?!

– Сынок, не кричи на Джудит. Бедняжка.

Я не могу произнести ни слова. У меня язык прилип к небу, а Марта выкладывает все как есть:

– Чтобы ты знал, мы с мамой уже несколько месяцев ходим на курсы парашютистов. Все! Я тебе это сказала. Теперь можешь злиться и кричать. Это, братец, у тебя получается лучше всего.

Надо видеть лицо Эрика.

– Парашютистов?! Вы обе сошли с ума?

Они вдвоем отрицательно машут головой, и вдруг в гараж заходит Симона с перекошенным лицом и говорит:

– Хозяин, Флин плачет. Он хочет, чтобы вы поднялись к нему.

Эрик смотрит на женщину и говорит:

– А почему Флин не спит в такое время? – Делает один шаг, но потом резко останавливается, смотрит на сестру и мать и спрашивает: – Что случилось? Что вы делаете здесь в такой час?

Он не дает им времени ответить и пулей мчит в комнату Флина. Соня следует за ним. Марта поворачивается ко мне, и я в испуге спрашиваю:

– Что случилось?

Марта вздыхает и смотрит на меня.

– Милая, мне очень жаль тебе об этом сообщать, но Флин упал со скейта и сломал руку.

Когда я услышала последние слова, у меня подкосились коленки. Нет, это не может быть правдой!

– Что?

– Мы тысячу раз звонили вам, но вы не отвечали.

Белая как стена, я гляжу на Марту.

– Там не было связи. Как он?

– Нормально, если не считать, что он постоянно повторяет, что Эрик рассердится на тебя.

Мы входим в дом, мое сердце бешено колотится. Эрик мне этого не простит. Все те тайны, из-за которых я мучилась последнее время, всплыли в один момент. Я понимаю, что это его очень взбесило. Я его знаю.

Войдя в комнату мальчика, вижу, что у него гипс. Флин поворачивается ко мне, а когда я хочу подойти к нему, передо мной становится Эрик и резко говорит:

– Как ты могла меня ослушаться? Я же запретил скейт.

Я вся дрожу. Я не могу контролировать дрожь по всему телу и еле слышно произношу:

– Эрик, мне жаль.

Не владея собой, он презрительно на меня смотрит.

– Не сомневайся, Джудит, в том, что ты действительно об этом пожалеешь.

Я закрываю глаза.

Я знала, что рано или поздно это произойдет, но я никогда не думала, что Эрик отреагирует так ужасно. Я настолько растерялась, что не знаю, что ему сказать. Я лишь вижу его ледяной взгляд. Обойдя его, я подхожу к мальчику и целую его в лоб:

– Ты в порядке?

Он кивает.

– Джуд, прости меня. Мне было скучно, я взял скейт и упал.

Я ласково улыбаюсь и шепчу:

– Мне очень жаль, мой ангелочек.

Мальчик печально кивает. Эрик берет меня за руку, выталкивает из комнаты вместе со своей матерью и сестрою и яростно говорит:

– Идите спать. Я еще поговорю с вами. Я останусь с Флином.

Сегодня ночью, войдя в нашу комнату, я не знаю, что мне делать. Сажусь в отчаянии на кровать. Мне хочется быть с Эриком и с Флином. Я хочу быть рядом с ними, но Эрик мне этого не разрешает.

36

На следующий день, спустившись в кухню, вижу за столом Марту, Эрика и Соню. Они спорят. А когда я захожу, они умолкают, и у меня появляется жуткое ощущение.

Симона заботливо готовит мне кофе. Она взглядом просит меня успокоиться. Она знает Эрика, когда он сердится, и знает меня. Присаживаясь за стол, спрашиваю, обращаясь к Эрику:

– Как себя чувствует Флин?

Глядя на меня суровым взглядом, который мне совсем не нравится, он отрезает:

– Плохо, благодаря тебе.

Соня упрекающе смотрит на сына и ворчит:

– Черт побери, Эрик! Джудит в этом не виновата. Почему ты продолжаешь ее обвинять.

– Потому что она знала, что не должна была учить его кататься на скейте. Именно поэтому я ее и обвиняю, – сердито отвечает он.

У меня дрожат ноги. Не знаю, что и сказать.

– Ты дурак или притворяешься? – вмешивается Марта.

– Марта… – шипит Эрик.

– Что значит «она не должна была»? Ты разве не видишь, что благодаря ей мальчик изменился? Не видишь, что Флин – это уже не тот замкнутый ребенок, которым он был до ее приезда? – Эрик не отвечает, а Марта продолжает: – Тебе следовало бы поблагодарить ее за то, что Флин начал улыбаться и вести себя как все дети его возраста. Потому что, знаешь ли, братец, дети падают, но встают и учатся тому, чему ты до сих пор, судя по всему, так и не научился.

Он не отвечает. Встает и, не глянув на меня, выходит из кухни. У меня сжимается сердце, но, окинув взглядом окружающих меня женщин, тихо произношу:

– Успокойтесь, я поговорю с ним.

– Дай ему подзатыльник. Именно этого он и заслуживает, – ворчит Марта.

Соня поворачивается ко мне, касается моей руки и шепчет:

– Сокровище мое, ни в чем себя не обвиняй. Ты ни в чем не виновата. Ни в этом, ни в том, что у тебя мотоцикл Ханны и ты ездила с Юргеном и его друзьями.

– Мне нужно было ему рассказать об этом, – признаюсь я.

– Да, конечно, как будто так легко о чем-то рассказать дону Ворчуну! – возражает Марта. – Ты слишком терпелива. Наверняка ты очень его любишь, иначе непонятно, как ты его выносишь. Я его люблю, он мой брат, но уверяю, что я не выношу его.

– Марта, – шепчет Соня, – не будь столь сурова к Эрику.

Она встает и прикуривает сигарету. Я прошу у нее одну для себя. Мне нужно покурить.

Минут через двадцать я выхожу из кухни и направляюсь к кабинету Эрика. Набираю полную грудь воздуха и вхожу. Он впивается в меня упрекающим взглядом и сквозь зубы говорит:

– Джудит, что ты хочешь?

Подхожу к нему:

– Прости меня. Прости, что я не сказала тебе о…

– Мне не нужны твои извинения. Ты мне солгала.

– Да, ты прав. Я скрывала от тебя некоторые вещи, но…

– Ты мне лгала все это время. Ты скрывала от меня серьезные вещи, хотя знала, что не должна была это делать. Неужели я такое чудовище, что ты не можешь мне сказать правду?

Я не отвечаю. Тишина. Мы друг на друга смотрим, и наконец он спрашивает:

– Что для тебя означают слова «сейчас и навсегда»? Что для тебя означает наш договор быть вместе?

Его вопросы приводят меня в замешательство. Я не знаю, что ответить. Опять повисает молчание. Он нарушает его:

– Послушай, Джудит, я сейчас очень рассержен и на тебя, и на самого себя. Лучше выйди из кабинета, иначе в том состоянии, в котором я сейчас нахожусь, я могу наговорить такое, о чем потом буду сожалеть.

Меня возмущают его слова, и, не слушаясь, я спрашиваю:

– Ты опять выгоняешь меня из своей жизни, как обычно это делаешь, когда злишься?

Он не отвечает, а только долго на меня смотрит. И тогда я разворачиваюсь и выхожу из комнаты.

Со слезами на глазах иду в свою комнату. Вхожу и закрываю за собой дверь. Я знаю, что заслужила то, что он на меня сердится. Я знаю, что сама в этом виновата. Но он должен понимать, что мы ни о чем ему не сказали только потому, что боялись его реакции. Я раскаиваюсь. Очень раскаиваюсь, но уже ничего не исправишь.

Минут через десять ко мне заходят попрощаться Марта с Соней. Они волнуются за меня. Но я с улыбкой говорю им, чтобы они спокойно уезжали, и обещаю, что здесь не прольются реки крови.

Когда они уехали, я усаживаюсь на свой любимый мягкий коврик и на протяжении долгих часов раздумываю, почему я так поступила. Вдруг слышу звук отъезжающей машины. Выглядываю в окно и, потеряв дар речи, вижу, что это Эрик. Я выхожу из комнаты, чтобы найти Симону, и она, предупреждая мой вопрос, объясняет:

– Он поехал к Бьорну. Сказал, что ненадолго.

Я закрываю глаза и вздыхаю. Поднимаюсь в комнату Флина – увидев меня, мальчик улыбается. Сегодня он выглядит лучше, чем вчера.

Присаживаюсь к нему на кровать и, гладя его по голове, тихо спрашиваю:

– Как ты?

– Хорошо.

– Болит рука?

Мальчик кивает и улыбается, а я вскрикиваю:

– Ай, боже мой! Да ты еще и зуб себе сломал!

У меня такое встревоженное лицо, что Флин быстро отвечает:

– Не переживай. Бабушка Соня сказала, что это молочный.

Я облегченно киваю, а потом, к своему удивлению, слышу:

– Мне очень жаль, что дядя так рассердился. Я больше не буду брать скейт. Ты предупреждала меня, чтобы я никогда его не трогал без тебя. Но мне было скучно и…

– Не волнуйся, Флин. Понимаешь, такое случается. Когда я была маленькой, я сломала ногу, гоняя на мотоцикле, а через несколько лет сломала руку. Вещи происходят потому, что они должны происходить. Серьезно, не ходить же вокруг него да около.

– Джудит, я не хочу, чтобы ты уезжала!

Я в растерянности.

– А почему я должна уезжать?

Он не отвечает. Смотрит на меня, и тогда я еле слышно произношу:

– Это дядя тебе сказал, что я скоро уеду?

Мальчик отрицательно машет головой, но я уже успеваю сделать собственные выводы. Боже мой, нет! Опять!

Глотаю ком в горле от нахлынувших чувств, которые так и рвутся наружу. Вздыхаю и шепчу:

– Послушай, ангелочек. В любом случае, уеду я или нет, мы все равно останемся друзьями, договорились? – Он кивает, а я с щемящим сердцем меняю тему: – Хочешь, поиграем в карты?