Он все еще слышал пьяную брань своего старика. «Принеси-ка мой ремень, чтобы я всыпал тебе, маленькая девчонка».

Подрастая, Дэн уяснил, что ярость — единственная эмоция, которую он может безопасно выражать в присутствии своего старика, и когда он, будучи пятилетним ребенком, кинулся на отца с топором, тот не взбесился, а рассмеялся. Черт побери. Тридцатилетний мужчина все еще ходит по тропке, протоптанной детскими сандалетами, и кое-кто, безусловно, прав, решив его на какое-то время поставить в угол.

Снова и снова гнев возвращался к нему, но теперь он был достаточно честен, чтобы понять, что это всего лишь реакция на острое чувство стыда. Стыда за то, что не он сам, а какой-то тюфяк Рональд нашел в себе смелость вступиться за Фэб, восстав против него.

Если бы он не был зол на себя, он мог бы порадоваться тому факту, что Рональд Мак-Дермит наконец показал свои зубы. Если бы он не был так зол на себя, он мог бы понять, что у команды действительно появилась некоторая возможность поправить свои дела.

Глава 14

Рон прочистил горло.

— Мисс Сомервиль позировала для фотографий, опубликованных в «Бомонде», до того, как унаследовала «Звезды». Она определенно не имела намерения поставить «Звезды» в неловкое положение, равно как и НФЛ.

— Правда ли, что комиссионер лично сделал ей выговор? — крикнула мужеподобная женщина-репортер.

— Это не соответствует действительности, — ответил Рон. — Она не разговаривала с комиссионером.

Только потому, что не отвечала на его телефонные звонки, подумала, закипая, Фэб, сидя неподвижно, как изваяние, между Роном и Уолли Гэмптоном, директором «Звезд» по связям с общественностью. Пресс-конференция проходила даже хуже, чем она ожидала. На запах жареного слетелись представители не только местных СМИ, но также и общегосударственных источников информации, привлеченные горячим материалом «большой общественной значимости».

В пресс-конференции пожелало принять участие столько народу, что для удобства пишущей братии пришлось использовать пустующее тренировочное поле. Она, Рон и Уолли сидели возле отметки «пятьдесят ярдов» за небольшим столом, покрытым голубой скатертью с эмблемой «Звезд». Некоторые представители прессы прохаживались или стояли, в то время как другие разместились на деревянных скамьях, поставленных специально для них.

Поначалу колесо разговора крутилось вокруг завещания Берта, но им не потребовалось много времени, чтобы покатить его дальше. Посыпались вопросы, касавшиеся компетенции Рона, тактики Дэна и моральных устоев Фэб. Рон и Уолли с достоинством парировали удары и поднимали щиты, когда стрелы летели в нее.

С первой скамьи встал тучный мужчина с плохой кожей и редкой растительностью на лице. Уолли Гэмптон шепнул ей, что он представляет мелкую бульварную газету.

— Фэб, вы собираетесь еще сниматься обнаженной? Вмешался Уолли:

— Мисс Сомервиль слишком занята работой со «Звездами», чтобы иметь время для других видов деятельности. Мужчина почесал бороду.

— Ведь это уже не в первый раз вы раздеваетесь публично?

— Мисс Сомервиль позировала для великого художника Артуро Флореса, и это широко известный факт, — жестко сказал Рон.

Репортер бульварного листка был прерван местным спортивным обозревателем:

— В последнее время было много критики в адрес тренера Кэйлбоу. Некоторые считают, что он жонглирует своими стартерами. Игроки начинают жаловаться на перегрузки и самоуправство Кэйлбоу. В чем бы ни крылась причина, но команда неважно выглядит в этом сезоне. Есть ли какие-то планы, чтобы изменить положение вещей?

— Никаких, — сказал Рон. — Еще рано делать выводы, и у нас идет процесс притирки.

В дальнейшей речи он высоко оценил тренерские способности Дэна, и ей захотелось узнать, что произошло бы, если бы пресса узнала, что Дэн временно отстранен от работы. Рон, казалось, был уверен, что их сегодняшняя стычка пройдет бесследно, как легкий насморк, но она не считала так. То, что сделал Рон, в определенной мере было незаконно, и Дэн, возможно, в настоящее время уже связался со своими адвокатами.

Она приказала себе не думать о его недвусмысленных усмешках и оскорблениях. Что ни делается — все к лучшему. Дэн показал ей, каков он на самом деле, и этой информации достаточно, чтобы сделать соответствующие выводы. В последний раз взглянуть, облить и заморозить.

Вновь заговорил несносный бульварный репортер, сохраняя на лице мерзкую ухмылочку:

— А как действует тренер Кэйлбоу вне поля, Фэб? Каково это?

По рядам собравшихся прокатились волны неодобрения, но Фэб не обманывалась на их счет. Рано или поздно они бы спросили о том же. Просто они изложили бы свой вопрос в более вежливой форме.

— Тренер Кэйлбоу в настоящее время… Фэб больше не могла терпеть. Она положила руку на рукав Рона, чтобы остановить его.

— Я отвечу на этот вопрос. — Она наклонилась к микрофону. — Вы хотите, чтобы я оценила тренера Кэйлбоу как любовника? В этом смысл вашего вопроса?

На какое-то мгновение репортер казался опешившим, потом на лице его загуляла масленая усмешка.

— Естественно, Фэб. Расскажите, на что это похоже.

— Это похоже на бег слона по горячим пескам Сахары. Надо сказать, что он потрясающий парень. — Она помедлила, ловя на себе изумленные взгляды газетчиков. — Такими же бравыми ребятами являются Тулли Арчер, Бобби Том Дэнтон, Джим Байдерот, Уэбстер Грир, все бегающие бэки и большая часть нападения и защиты. Этот перечень, надеюсь, включает всех, с кем я, по слухам, сплю? Я не хотела бы кого-то пропустить.

Корреспонденты разразились смехом, но она еще не закончила. Хотя ее всю трясло внутри, она смотрела прямо на досужего репортера и улыбалась.

— И вот еще что, между прочим. Насколько я припоминаю, только вы, сэр, были моим маленьким разочарованием.

Представители прессы взревели от хохота. Если Фэб и не завоевала полностью их симпатии, то ей по крайней мере удалось доказать, что она не столь тупа, как о ней думают.


Небольшой загородный дом, который Берт содержал для своих любовных утех, был одним из двадцати подобных шале, размещенных в лесном районе на окраине Нейпервилла, раскинувшегося на западной границе графства Дю-Пейдж. Привлекательный двухэтажный особнячок из бежевого кирпича был увенчан деревянной мансардой. Пара изящных забранных решетками окон располагалась по обе стороны от массивных двустворчатых дверей парадного входа, встроенных в вытянутые овалы из армированного стекла. Медь высоких светильников тускло пылала в лучах вечернего солнца, когда Фэб заводила машину в гараж.

Интерьер шале был приятно декорирован в тона аквамарина, серого жемчуга и алебастра, навевая ощущение воздушной легкости. Кухня выходила в солярий, где можно было перекусить, любуясь природой. Сводчатый потолок, обшитый строганными досками, увеличивал объем маленькой гостиной.

— Молли! Пэг? — Фэб нагнулась, чтобы приласкать Пу. Когда ответа не последовало, она прошла наверх.

Ее голубая с белым спальня была обставлена полированной дубовой мебелью и имела широкие окна. Фэб пришелся не по нраву огромный «сексодром» Берта, и она заменила его небольшой деревянной кроватью. Бросив жакет на стеганое покрывало, она прошла в гардеробную и выбрала на этот вечер джинсы и футболку с символикой «Звезд».

Ни Молли, ни Пэг не подавали признаков жизни. Фэб обнаружила в холодильнике целый пшеничный рогалик и блюдце салата и понесла все это в солярий. В своих вязаных теплых носках она прошла по жемчужного цвета кафельным плиткам и села на один из белых пластмассовых стульев, поставив еду на круглый удобный столик перед собой.

Она провела ногой по спинке Пу и лениво ковырнула салат. Впервые в жизни у нее не было никакого желания бороться с лишними фунтами, стремящимися осесть на ее бедрах. Возможно, потому, что она ежедневно находится в тисках плохого настроения. Она скучает по Виктору и его друзьям. Она скучает по вернисажам. Ей хочется иметь плоскую грудь и другое детство. Она хочет прекрасного мужа и ребенка. Она хочет Дэна Кэйлбоу Не того реального человека, который груб, толстокож и задирист, но смешливого, нежного мужчину, каким она вообразила его себе в ту памятную ночь.

Ее размышления были прерваны звуком открывающейся двери. Пу тявкнула и бросилась прочь, чтобы полюбопытствовать, кто пришел. Фэб услышала шорох возни в холле, а затем звук поднимающихся наверх шагов. Отодвинув в сторону салат, она прошла в холл и увидела, как белая «тойота» Пэг Ковальски бесшумно отъезжает от дома.

Она поднялась наверх и постучала в дверь Молли. Когда ответа не последовало, она толчком открыла ее.

Кровать Молли была завалена полиэтиленовыми пакетами фирменных магазинов: «Гэп», «Беннетон», «Лимитед». Пу, лежавшая в центре этих завалов, наблюдала, как Молли распаковывает их.

Молли подняла на нее глаза, и на долю секунды Фэб показалось, что во взгляде сестры промелькнуло извинение, тут же уступившее место привычной неприступности.

— Миссис Ковальски повезла меня по магазинам, чтобы купить одежду для школы. У нее внучка моего возраста, поэтому она знает все лучшие магазины.

Фэб также были известны лучшие магазины, но когда бы она ни предлагала сестре поехать за покупками, Молли отказывалась.

— Я вижу! — Проглотив обиду, она присела на край кровати.

Молли потянулась, чтобы погладить Пу. Фэб осознала, что Дэн был прав, говоря о привязанности ее сестренки к собаке, но она не стала комментировать этот жест.

— Давай-ка посмотрим, что вы там накупили. Какое-то время Молли вела себя как нормальный ребенок. Когда она вытаскивала из пакетов яркие жакеты, рифленые свитера, травленые джинсы и разноцветные футболки, ее глаза светились возбуждением. Фэб по достоинству оценила вкус Пэг. Она помогла Молли подобрать прекрасный гардероб для девочки-подростка.

— Ты уже думала о том, чтобы проколоть уши?

— А я могла бы?

— Не понимаю, почему нет. Подумай об этом.

— Я хочу, — без колебаний заявила Молли.

— В таком случае решено. Мы пойдем к парикмахеру в пятницу.

Она провела рукой по разбросанным покупкам и сказала, тщательно подбирая слова:

— Ты ничего не рассказываешь о школе. Как идут дела? Всякий раз, как Фэб задавала этот вопрос, Молли отвечала односложно. И на сей раз ее лицо помрачнело.

— А ты как думаешь? Я ненавижу ее. Даже в классах с углубленным изучением предметов и то легко.

— В Крейтоне тебе тоже было легко учиться.

— Общественная школа полна кретинов.

— Когда тебя записывали в школу, директор упомянул, что факультет английского языка использует студентов в качестве репетиторов. Почему бы тебе не предложить свои услуги?

— Зачем это мне?

— Иногда приятно помогать другим людям. Когда Молли не нашлась что ответить, Фэб продолжила свое осторожное исследование:

— По крайней мере ты теперь ходишь в школу, где учатся мальчики.

Молли страшно заинтересовалась ярлыком, прикрепленным к ярко-голубым джинсам. Фэб сделала еще одну попытку:

— Каково твое ощущение?

— Что ты имеешь в виду?

— Что значит учиться в одной школе с мальчиками?

— Они просто великовозрастные болваны. И они отвратительно ведут себя во время ленча.

— А как те мальчики, что в продвинутых классах? Они тоже болваны?

— Некоторые из них. Я так предполагаю. А остальные — зануды.

Фэб подавила улыбку.

— Мне всегда нравились зануды. Нет ничего сексуальнее в мужчине, чем неплохие умственные способности. При надлежащей скромности и сообразительности.

Молли хихикнула, и на какое-то мгновение барьеры между ними исчезли.

— Мальчик, шкафчик которого рядом с моим, носит длинные волосы. Он страшный крикун и всегда бренчит на гитаре, но он остроумный.

— Неужели?

— Он занимается вместе со мной в классе углубленного английского, но он отстает.

— Может быть, ты предложила бы ему свою помощь?

— Он даже понятия не имеет, как меня зовут. — Молли отложила пакет в сторону, лицо ее затуманилось. — Меня никто не любит. Все девчонки — сучки. Если ты не входишь в команду фанаток и у тебя нет богатой одежды, они даже не разговаривают с тобой.

Теперь Фэб поняла, что стояло за оргией покупок.

— Не думаю, что все девочки там такие. Тебе просто надо найти подходящую группу. Это требует времени.

— Мне на них наплевать! Ты сказала, что я должна оставаться здесь в течение одного семестра, а потом я уеду. Заслышав старую песенку, Фэб поднялась с кровати.

— У тебя неплохой вкус, Молли. Мне жаль, что мы не поехали за покупками вдвоем. Мне тоже иногда хочется встряхнуться.

Возможно, ей это только показалось, но она увидела, как по лицу сестры пробежала тень неуверенности.


Перед сном Фэб пристегнула ремешок к ошейник Пу и вывела ее на прогулку. После мрачных улиц Манхэттена ей нравился этот спокойный жилой массив, где она могла свободно гулять ночью, не опасаясь стать статистической единицей в сводках полиции.