Он приподнял ее за плечи и подтянул к себе. На какое-то мгновение их взгляды столкнулись, и она испугалась, что он отпрянет от нее, как это уже бывало прежде, но вместо того огромная рука атлета лишь крепче обхватила ее. Их губы, открытые и ищущие, встретились. Она обвила руки вокруг его шеи, и они опрокинулись на диван.

Он изменил положение, пытаясь стянуть с нее платье, она лихорадочными движениями расстегивала его запонки, но диван, не рассчитанный на такую тяжесть, покачнулся и вывалил их на пол. Они расхохотались. Дэн перекатился на спину, чтобы не сплющить ее своим весом, Лежа на полу, они продолжали целоваться как сумасшедшие. Когда она наконец открыла глаза, чтобы взглянуть на него, он улыбался.

— Тебе было так же приятно, как и мне?

— Еще больше. — Она не смогла удержаться и вкусно чмокнула его в подбородок, прямо в белый рубец шрама.

— Фэб, дорогая, я должен вытряхнуть тебя из этого платья.

— Не суетись, — шепнула она.

— Я уже объяснял тебе…

— У меня под ним ничего нет. Он недоуменно моргнул.

— Ничего? Я же знаю, что на тебе были колготки. Я видел.

Она покачала головой.

— Никаких колготок. Никаких поясов с застежками. Платье для этого слишком узкое.

— Но эти черные чулки…

— Они на резинках.

Он вывернулся из-под нее и сел.

— Фэб Сомервиль, ты утверждаешь, что на тебе нет даже трусиков?

— Они оставляют противные следы.

— Только пара черных чулок?

— И прокладка «Белый алмаз».

Он рывком вскочил на ноги, потянув ее, за собой не очень-то вежливым образом.

— Мы сию же минуту отправляемся прямо спальню, красотка. Сердце мое вот-вот разорвется. Я хочу умереть в своей постели.

Его добродушное подшучивание подбодрило Фэб. Поддерживая друг друга, как два раненых бойца, они миновали холл, потом взобрались по лестнице и очутились в просторной спальне. Потолок помещения скатывался в обе стороны, стена, противоположная входу, была сложена из камня. У нее располагалась старинная широкая кровать, покрытая огромным индейским одеялом темно-оранжевых и зеленых тонов.

Он поставил Фэб в центре комнаты и стал вертеть из стороны в сторону, как большую куклу, отыскивая крючки. Наконец лента, стягивавшая ее груди, ослабла, и она вздохнула с облегчением, ощутив, как лиф из сетчатой ткани сползает к талии.

— Больно?

— Немного.

Он подошел к ней сзади и большими пальцами стал массировать красные рубцы.

— Фэб, обещай мне, что ты больше никому не покажешься в таком виде.

Она повернулась и поцеловала его. Она не собиралась давать ему никаких обещаний, пока не получит хоть что-то взамен.

Она просто стояла, ощущая, как пальцы Дэна бегут по ее спине — от позвонка к позвонку. Ему хотелось целовать ее бесконечно. Ему было мало ее губ, ее кожи, ее терпкого запаха. Но он не для того томился так долго, чтобы спешить, нет, он будет медлителен и расчетлив… насколько это возможно.

Фэб издала стон разочарования, когда он отступил назад. Ему понравилось, что она не хотела отпускать его. Сделав пару шагов в сторону, он упал в кресло и поневоле залюбовался ею. Рыболовная сетка черными кольцами облегала ее талию: ее груди — круглые и набухшие, — словно белые большие яблоки, светились в полумраке спальни; Кажется, он собирался жениться на Шэрон? Когда это было? Да и было ли вообще? Его сердце узнало правду задолго до-того; как он воспринял ее разумом.

Он вгляделся в ее лицо и был потрясен отражавшейся в нем неуверенностью. Ему стало страшно. Ее тело настаивало на том, что она агрессивна и опытна и готова, когда все кончится, поставить короткий росчерк на спинке его кровати своими хищными ноготками. Но янтарные, улетающие с лица глаза говорили совсем другое. Он улыбнулся, чтобы разрядить растущее между ними напряжение.

— Ты могла бы добавить капельку спирта в наше домашнее вино, если бы потихоньку стащила с себя это платье, чтобы я мог убедиться — вправду ли под ним ничего нет.

Ее глаза округлились, будто она никогда в своей жизни не раздевалась перед мужчиной. Она сделала странный жест рукой, словно не поняла, о чем это он говорит.

Он склонил голову набок и мягко спросил:

— Ты ведь не хочешь изображать из себя девственницу сегодня?

— Девственницу? О нет. Нет, я… Она ухватилась за жгутики лент и принялась послушно развязывать их.

— Только не так быстро. Послушай, Фэб, не могла бы ты как-то притвориться… не воспринимай это не правильно, я не имею в виду ничего оскорбительного… но не могла бы ты вообразить, что я собираюсь оставить стодолларовую купюру на туалетном столике и рассчитываю за свои деньги полюбоваться хорошим стриптизом?

В уголках ее губ шевельнулась улыбка:

— То, что находится под этим платьем, определенно стоит дороже сотни долларов.

— Раз уж тебе удалось подцепить обладателя кредитной карточки «Американ экспресс», можешь называть свою цену.

Она поиграла пальчиками на уровне талии. Потом запустила ладони под ткань и обнажила пупок. На этом она решила остановиться и обратилась к нему:

— Я думала, ты взялся за ум. Ты сам, говорил, что не желаешь никаких изощрений.

— Это было до того, как я увидел тебя в этом проклятом платье.

— Не мог бы ты для начала снять свою рубашку? Мне нравится твой торс.

— Неужели? — Фэб не была первой женщиной, восхищавшейся его телосложением, но все равно это было необъяснимо приятно ему. Он швырнул галстук на подушку, а вслед за ним и кушак. Не отрывая от нее глаз, он медленно снял рубашку.

Ее глаза ощупали каждый дюйм бронзовой плоти, и он почувствовал себя под обжигающим душем.

— Твоя очередь, — сказал он.

Фэб спустила платье до золотых завитков и бросила на него озорной взгляд:

— Как велик ваш кредит, мистер?

— Прекрати волноваться о кредитных лимитах и начинай беспокоиться об инвалидной коляске, ибо тебе не поздоровится, когда я разделаюсь с тобой!

— Я вся дрожу, мистер Крутой Парень.

Она оттопырила нижнюю губу, затем потащила вниз — дюйм за дюймом — липкую, как паутина, ткань, обнажая курчавый треугольник, рассеченный надвое в нижней вершине. Дело запахло близким взрывом, которого он совсем не хотел. Ожидаемое удовольствие оборачивалось дополнительной головной болью. Он скрестил вытянутые вперед ноги и замер в кресле. Фэб переступила стройными ножками через бесформенный комок, недоумевая, почему он молчит.

Два черных чулочка и туфли на тонких высоких каблуках — вот все, что еще оставалось на ней. Она была ослепительно хороша. Артуро Флорес не зря выбрал ее моделью для своих работ. Единственное, чего он не сумел (или не хотел?) передать в них, — это ее почти осязаемой, брызжущей во все стороны чувственности.

Эти брызги огненными каплями прожигали ему грудь, горячими струйками стекали по телу, вызывая приступы резкой и сладкой боли.

Секунды шли одна за другой. Нервозность Фэб возвращалась к ней. Почему он молчи г? Чем дольше он смотрел на нее, тем больше ей начинало казаться, что он находит в ней нечто неприятное. Вспышка ее игривой самоуверенности погасла, и сейчас ей пришло вдруг на ум, что она ни капли не походит на всех этих нынешних худощавых и стройных манекенщиц. Она незаметно оглядела себя. Бедра округлы и широки, живот никак не назовешь впалым, ноги не в меру полноваты. Она устыдилась собственной наготы и присела, чтобы поднять платье.

Дэн мгновенно оказался на ногах, тревожно сомкнув брови.

— Фэб, милая, это только шутка. Ты ведь понимаешь это, не так ли? — Он осторожно тянул платье из ее рук.

Огненная волна пробежала по телу Фэб, когда ее соски коснулись его груди. Она прижалась щекой к его плечу. Разум кричал: уходи, опасность! — но сердце шептало: здесь твой дом!

— Что случилось, ответь мне, Фэб? Ты же знаешь, я не хотел оскорбить тебя.

Она могла бы как-нибудь отшутиться, но ей было уже не до шуток.

— Я смущаюсь, когда ты так смотришь на меня.

— Как я смотрю?

— Я знаю, что мне надо бы похудеть фунтов на десять, но я не могу соблюдать диету, а ты привык к другим женщинам… типа Вэлери.

— Какое отношение имеет к этому Вэлери?

— Она худенькая, а я немного… крупна.

— Господи Боже ты мой! Я прекращаю иметь дело с женщинами. Отныне и навсегда! — Он положил влажную ладонь ей на бедро. — Я знаю, это бывает с женщинами. Комплексы, неуверенность в себе и прочее такое, но поверь, тебе не о чем беспокоиться. Послушай меня, Фэб, когда ты начинаешь сомневаться в собственной сексапильности, это выглядит так, как если бы какой-нибудь миллиардер тревожился из-за того, что баксы слишком зеленые.

— Ты так разглядывал меня.

— На тебя невозможно смотреть по-иному, но я понял свою ошибку. Начиная с этого момента я собираюсь держать свои глаза закрытыми.

Он крепко зажмурился и стал, как котенок, тыкаться ей лицом в грудь. Она рассмеялась и крепко обхватила руками его голову.

Она не поняла, как они очутились в постели, она лишь осознала вдруг, что он укладывает ее на мягкое лоскутное одеяло и уходит. Она встрепенулась, но он сделал ей успокаивающий жест рукой. Она лежала на животе, ощущая прохладу одеяла, и наблюдала, как он раздевается.

— Я все еще в чулках.

— Знаю.

Он провел пальцем по черному нейлону, и она, повернув голову, заметила, что эти чулки возбудили его.

— Разведи их пошире. Пожалуйста. Она сделала, как он сказал.

— Шире, — настаивал он. — Подтяни колени. Она сделала и это.

— Ты опять смотришь.

— Ты такая красивая, на тебя нельзя не смотреть.

Она задохнулась, когда он коснулся ее естества кончиком указательного пальца, и совсем обмерла, почувствовав там его губы. Чувство неловкости от неудобной позы сменилось жгучим стыдом, потом накатила волна вожделения. Опираясь на локти, бесстыдно приподнимая таз, она подавалась навстречу его дразнящим касаниям.

Его движения становились все более смелыми, он проникал в нее все глубже и глубже, делая медленные круговые движения. Она лежала с открытым ртом, хватая воздух короткими быстрыми глотками. Ее существо отрешилось от всего окружающего, ее ощущения сконцентрировались в одном-единственном пятачке ее тела, и она по спирали неслась навстречу неведомой жаркой и влажной пропасти.

Она знала, что он ожидает ее там, она чувствовала его губы, его влажный шершавый язык, а потом ощутила в себе уже не один, а два его пальца. Жадных. Бесцеремонных.

Она знала, что он наблюдает за ней. Слышала, как он подстегивает ее страсть.

— Все хорошо, малышка. Все просто замечательно. Не сдерживай себя. Давай добавим еще.

— Нет, — задыхаясь, она едва сумела это сказать. — Нет. Я хочу тебя.

Его пальцы ушли глубже.

— Хочешь, детка? Хочешь?

— Да!

Ее глаза широко распахнулись. Эти пальцы! Они проникали повсюду. Стыд был неведом ему.

Он засмеялся каким-то дьявольским, жестким, холодным смехом:

— Расслабься, маленькая. Расслабься и дай мне почувствовать тебя.

Она застонала и позволила ему делать все. Она летела в космосе — от края до края, порой задевая за звезды, отскакивая от солнца и вновь падая на землю. Он мягко подхватывал ее и опять швырял в пустоту.

Прошли годы.

— Я не смогла дождаться тебя, — прошептала она наконец и открыла глаза.

— Я знаю. — Он перекатил ее на спину и воздвигся на ней.

Она была скользкой и влажной, но ей все еще было трудно принять его. Чувствуя приятное вытягивание, она дернула бедрами, чтобы получить больше, и вскрикнула, когда получила.

Он замер.

— Я сделал тебе больно?

— Нет, — задыхаясь, хрипло ответила она. — Это замечательно.

Он выгнул дугой спину, как огромный пылающий тигр, двинул могучими бедрами, и опять с ней случилось это.

Он засмеялся, когда почувствовал ее содрогания, и отнял у нее тело. Оно теперь принадлежало ему. Каждый дюйм ее кожи, каждая прядь волос, каждый вздох были в его власти, и он пользовался ими так, как ему хотелось, жестко и глубоко, понуждая ее трепетать от ужаса, подавляя волю, заставляя снова и снова заходиться в безудержном крике.

Пот сделал и его тело скользким, но он не давал себе передышки, он все еще не разделался с ней, он был недостаточно сыт и чуть не разорвал ее, заламывая ноги и проталкиваясь все глубже, словно пытаясь спрятаться в ней.

Но этого ему было недостаточно. Ему хотелось большего. И он продолжал бушевать.

Она издала пронзительный крик, который сломал его пополам, и что-то спуталось в его мозгу, словно сменили кассету и приказали ему свернуться в жесткую и прочную пружину. Он с детства боялся нежных эмоций, следствием которых была только боль, и поэтому грубо перевернул ее, как тряпичную куклу. Он утопил ее голову в скомканных простынях и вскинул к потолку разверстые бедра, ставя ее на колени. Ее светлые волосы золотом рассыпались по подушке. Он ввергся в нее сзади, одновременно зажав в ладонях ядра ее грудей и прищемив соски сведенными пальцами, подводя ее к сладчайшему болевому порогу.