Я мимолетно пожалел, что затеял этот разговор чересчур преждевременно: надо было подготовиться к нему более основательно.

Но отступать было поздно.

— Знаете, Янис, утаивать что-то получается у вас лучше, чем обманывать, — заметил я. — Вы ведь были с ним в Коми, в стройотряде, и по девочкам вместе бегали. А вы говорите…

Никогда бы не подумал, что скудная информация, заочно и с трудом добытая из трех старых фотографий, может оказаться такой эффективной. Дымящаяся сигарета в губах Теодориду начала предательски подрагивать, лицо побледнело.

— Чего ты хочешь? — зло бросил он.

— Да я, по-моему, сказал об этом во время нашей первой встречи: я хочу найти Захаропулоса. Поверьте мне, Янис, я действительно ищу его по просьбе жены и не преследую никаких других целей.

Но он похвально быстро оправился от первого потрясения и взял себя в руки.

— Знаете, у нас очень короткий обеденный перерыв. И я не хочу тратить его на болтовню с каждым…

Он так и не придумал, как бы уколоть меня побольнее, и, дернув плечом, словно стряхивая невидимую руку, закончил:

— Я имею полное право не отвечать на ваши вопросы. Прощайте.

Я понял, что если сейчас, сию же минуту не нанесу решительный удар, партия будет проиграна.

— А я имею полное право обратиться в полицию. Предъявить фотографии, официальный запрос белорусского посольства, если надо, попросить приехать в Александруполис Харлампия Спироса…

Он остановился и несколько секунд смотрел на меня злыми сузившимися глазами.

— Какие, к черту, фотографии?

— На которых вы в студенческие годы запечатлены с пропавшим Дмитрием Захаропулосом. Думаю, что несмотря на прошедшие двадцать лет, узнать вас будет можно.

— Учиться с кем-то в одном институте — это преступление?

— Нет, конечно.

— Тогда в чем дело?

— Честно говоря, понятия не имею. Вот пусть они и разбираются, — заметил я с безмятежным видом, хотя внутренне напрягся, как струна. — Как говорится, им за это деньги платят. Главное, что я сообщу в полицию о своих подозрениях. А они таковы: вы встретили своего старого знакомого Захаропулоса здесь, в Александруполисе, и именно после этого он загадочным образом исчез. Очень похоже, что вы имеете к этому какое-то отношение. Но чтобы не навлекать на себя подозрений, вы убедили старика Спироса написать заявление, хотя во время нашего разговора заявили мне, что он вряд ли что-то писал: мол, у всех и своих забот хватает. А для верности состряпали еще и заметку, чтоб, значит, все было вроде как официально. Только допустили небольшой промах: свою фамилию Захаропулос никому в Лаккоме не сообщал, а назвался просто Дмитрием, или Димитросом. Где он, Янис?

Теодориду очень долго молчал.

Я ясно читал по его лицу, что страх, вызванный моим предупреждением обратиться в полицию, борется в нем с нежеланием открыть тайну исчезновения Дмитрия.

Страх победил.

И тогда он проронил очень странную фразу. Фразу, которая вернула мои самые худшие опасения — те, которые я до сих пор упорно загонял в самую глубь, не позволяя им преобладать над другими версиями.

— А если — если он исчез по собственной воле?

32

— Придется вам пожертвовать сегодня обедом, — стараясь ничем не выдать охватившего меня волнения, проговорил я. — Рассказывайте.

Некоторое время он раздумывал. По его лицу было видно, что в нем борются самые противоречивые чувства. С одной стороны, он должен был хранить тайну, с другой — боялся, что этот неизвестно откуда взявшийся выскочка может подпортить его карьеру — если не что-то похуже.

— Я не могу… я дал слово.

— Знаете, Янис, какой-то остряк сказал: мое слово — что хочу, то и делаю: хочу даю, хочу забираю назад.

— Это… это не моя тайна.

— Тогда я пойду в полицию.

Некоторое время он раздумывал — скорее, уже по инерции. Я чувствовал, что победил.

— А я могу быть уверен в том, что вы… ну, все, что я расскажу, дальше вас не пойдет? — произнес он.

— Не можете! — отрезал я. — Хотя бы потому, что я должен буду рассказать все его жене. Вы… вы любили когда-нибудь?

Журналист как-то криво усмехнулся и не ответил.

— А вот она любит! Понятно вам это? Немолодая бездетная женщина с парализованной матерью на руках. И для нее эта любовь может быть последним… последней, — я так и не нашел подходящего слова — шансом? утешением? надеждой? — а если бы и нашел, это звучало бы слишком пафосно. — Ради того, чтобы я смог приехать сюда, она залезла в огромные долги…

Тут я спохватился, что своими последними словами разрушил легенду об «инженере компании «Интергаз», но, наверное, это уже не имело особого значения.

— Ладно, — махнул он рукой. — Убедили. Все равно Дмитрий… — Теодориду оборвал себя на полуслове.

— Что — Дмитрий?

— Ничего. Пойдемте в кафе.

В отличие от нашей предыдущей встречи в пустом кафе, сейчас в помещении сидело человек восемь. Кто-то обедал, кто-то сосал фраппэ, и все курили. Я поморщился от дыма, но последовал за журналистом к угловому столику.

— В общем, так, — начал он. — Я действительно встретил Захаропулоса здесь в конце августа.

— Он был один? Или с кем-то?

— Один, — твердо заявил Теодориду.

— Числа вы не помните?

— Нет.

— Продолжайте.

— Я не сразу узнал его — это он меня окликнул в супермаркете. Ну, зашли в какое-то кафе, поговорили о старых временах, о физтехе… Но я видел, что ему нужно что-то совсем другое. Вообще он был… — Теодориду нетерпеливо пощелкал пальцами, подбирая нужное слово, — какой-то взволнованный, что ли, взвинченный. Даже напуганный.

— Напуганный? — переспросил я.

— Ну, не знаю, — досадливо бросил журналист. — Мне так показалось. Он… — Теодориду все еще колебался.

— Давайте, Янис, — подбодрил я.

— А, ладно, — Теодориду махнул рукой. — Только учтите, если что — я все равно откажусь от всех своих слов. Он спросил, не могу ли я помочь ему продать большое количество древних монет.

Я напрягся. Ответ на первый вопрос был получен: Дмитрий нашел клад. Но я все равно спросил:

— Где он взял их?

— Дмитрий понес какую-то чушь о наследстве своих дальних родственников, проживавших в Греции, но я знал еще с института, что у него их никогда не было, иначе он давно слинял бы из Союза. Особенно во времена перестройки. Но мне-то какое было дело, откуда у него эти монеты? Я сказал, что могу — ну, сами понимаете, не задаром.

— Простите, а как вы могли помочь?

— Вот это к делу не относится, — он смерил меня жестким взглядом и грубо сказал: — И будьте любезны… не лезьте, куда не надо.

Ну да, конечно. Мафия бессмертна, русская — тем более. Александр Салоник и все такое прочее. «Проблемы здесь создают только приезжие», — вспомнил я слова Лиды.

— Ладно, не буду, — извиняющимся тоном произнес я. — Продолжайте.

— Примерно через неделю вопрос с монетами был решен. Как раз в этот момент в полицию пришел запрос из белорусского посольства — такое вот стечение обстоятельств. Я узнал об этом случайно, просто тогда я делал статью о работе александруполисских э… стражей порядка, часто бывал в участке и был в курсе многих их дел. Я предупредил Дмитрия, и он… — журналист бросил острожный взгляд по сторонам, — попросил помочь ему с греческим паспортом — на новое имя. Из чего можно сделать вывод, что он не очень-то стремился вернуться к своей дорогой супруге, — Теодориду не без ехидства взглянул на меня.

«Ну, вот и все, — подумал я. — Счастливая сказка с несчастливым концом. Что страшнее для женщины: узнать, что ее муж погиб или что он ее бросил — вот так, хладнокровно и цинично, как это сделал Дмитрий?»

— А он что, знает греческий язык достаточно хорошо, чтобы сойти за грека?

— За росопондис, — поправил мой собеседник.

— Простите?

— Так здесь называют выходцев из бывшего Союза. Русские понтийцы.

— Неужели… можно вот так запросто сделать паспорт? — осторожно поинтересовался я, опасаясь, что это вновь вызовет приступ гнева Теодориду.

Но тот лишь снисходительно усмехнулся:

— Как говорил незабвенный Остап Бендер, «при современном развитии печатного дела на Западе…» Короче, за деньги все можно — если осторожно. Что, у вас в России по-другому?

— Я из Белоруссии.

— Простите, забыл, — хмыкнул он. — Ладно, это к делу не относится. В общем, недели через полторы я вручил ему паспорт.

— И — что дальше?

— Дальше вы знаете. А если не знаете, то теперь догадываетесь. Дмитрий Захаропулос должен был исчезнуть. Я помог ему и в этом, опять-таки не задаром. Я решил представить все, как несчастный случай с лодкой. Чтоб уж с концами. Место почти идеальное, тихая, сонная деревушка Лаккома на побережье Самотраки, у меня там знакомые, так что мой визит через несколько дней после исчезновения Дмитрия никого бы не удивил: чисто случайное совпадение. Правда, мой план ему не очень понравился. Он почему-то упорно не хотел ехать на Самотраки.

«Точнее, возвращаться па Самотраки, — подумал я. — Наверное, потому, что на этом острове он украл у греческого государства сокровища на сумму… мм… на энную сумму и хотел па всякий случай держаться от этого места подальше».

— Я даже пригрозил, что если он против, то ему придется решать свои проблемы самому. И он уступил. Наши действия мы согласовывали по мобильнику. Чтобы все выглядело еще более убедительно, решили оставить в доме среди вещей что-то дорогое. Он предложил цифровой фотоаппарат. Накануне своего э… «утопления» он позвонил мне. Вышел в море — и на остров уже не вернулся…

Поймав мой вопросительный взгляд, Теодориду пояснил:

— На полпути к Александруполису его ждал катер. А лодка… Лодку отогнали назад и оставили на берегу, неподалеку от Лаккомы.

— Кто? — вырвалось у меня, но я тут же добавил: — Ладно, неважно. Снимаю вопрос.

— Во-во, мистер Шерлок Холмс. Меньше знаешь — крепче спишь, — он помолчал. — Вот только с заметкой я действительно допустил небольшой прокол. Спохватился только, когда газета уже вышла. Впрочем, эта небрежность мне почти ничем не грозила: «Гноми» мало кто читает, есть издания и поинтересней — да простит мне господин Мазманиди мой непатриотизм! Но даже попадись эта газета кому в полиции, я уверен, что они вряд ли обратили бы внимание на то, что бросилось в глаза вам.

— Не в глаза, в уши, — поправил я. — Просто Спирос, когда я говорил с ним, не отреагировал на фамилию Захаропулос. Значит, он ее не знал. Вы не должны были знать ее тем более.

Я скромно умолчал о том, что эта догадка пришла ко мне всего несколько минут назад: раз уж Теодориду обозвал меня Холмсом — будем держать марку.

Одно мне было здесь непонятно: если газета не попала в полицию, кто послал факс с заметкой в белорусское посольство? Ведь Инна говорила, что ей переслали заметку оттуда?

— Но супруга Захаропулоса получила факс из посольства…

— Только потому, что я лично отправил его им. Как вы выразились, для верности, — пояснил журналист. Нетерпеливо добавил: — Ну, я, кажется, ответил на все ваши вопросы?

— Кроме одного — но самого главного.

33

— Черт вас побери! — выкрикнул он, и пара за соседним столом оторвалась от своих тарелок и с удивлением посмотрела на нас. — Мы так не договаривались!

— Значит, договоримся, — невозмутимо заметил я. Теперь, когда Теодориду рассказал мне так много, он был у меня на крючке.

— Но зачем вам это надо? Вы можете просто сообщить жене, что муж не пожелал к ней возвращаться.

— Могу, — согласился я. — И все-таки я хочу знать: где он?

Журналист с раздражением посмотрел на меня.

— Боюсь, что его уже нет в Греции.

— Как это? Если у него теперь греческий паспорт…

— …он может без труда выехать в любую страну — что он и планировал. Говорю же, он выглядел так, будто был напуган — чем-то или кем-то, — и если бы не этот его перелом…

— Какой перелом?

Журналист с тоской посмотрел на меня.

— Подождите, пойду хоть закажу что-нибудь.

Через минуту он вернулся с двумя чашечками кофе и бутербродами с сыром.

— Да. В тот самый момент, когда Дмитрий благополучно и навсегда «пропадает без вести», он… ломает ногу, представляете? Наверное, есть такой закон сохранения баланса везения и неудач в жизни — как закон сохранения энергии. Повезло в одном — пролетел в другом. Как вот у меня: теми деньгами, что я получил от него, я сумел почти полностью выплатить кредит за квартиру — но тут вы со своим расследованием…

— Не отвлекайтесь, Янис.