— Мы можем этого не делать. У нас впереди вся жизнь.

Может быть. Но мне сорок. И сколько там той жизни осталось? Уж точно мне ее не хватит, чтобы упиться им до конца. Я беру его неумело, но смело. Я беру его и все, вообще все, что эта жизнь мне дает. Я опять падаю, но мне с ним больше не страшно. Я знаю, что там на дне.

— Нет, нет, подожди…

Не дает закончить. Отстраняется. И опускается рядом, уткнувшись лицом мне в колени. Его сильная спина дрожит. Я утешающе поглаживаю его трясущимися ладонями. Немного сбитая с толку, не понимающая, что же произошло.

— Я с тобой хочу.

Ах вот в чем дело. Зарываюсь пальцами в его волосы и веду, как гребнем.

— Хорошо… Если ты встанешь, у нас все получится, — снова улыбаюсь.

Ринат кивает, но делает еще несколько глубоких вдохов, прежде чем встать. Мы ложимся на постель почти синхронно. Лицом к лицу. Но он и тут не торопится приступать к делу.

— Что-то не так?

— Нет… Все отлично. Я просто хотел спросить.

Начало так себе. Ответы на его вопросы зачастую очень сложные, да и вообще прямо сейчас мне меньше всего хочется болтать. С другой стороны, после всего, что между нами произошло, я просто не могу ему отказать. Ни в чем. Поэтому я, стараясь не показать своего разочарования, киваю:

— Так спрашивай.

— Если нам не грозит нежелательная беременность… Не могли бы мы обойтись без резинок?

Я потрясенно моргаю. Хочется спросить — что же ты делаешь, мальчик? Ты хоть понимаешь, что со мной делаешь своим доверием, а?

Покалывание в носу — явный предвестник слез. Нет, я чистая. И нисколько не сомневаюсь, что у него с этим тоже все в порядке. Наверное, его предложение логично. Мне нужно соглашаться… наверное, нужно, да. Но горло будто перехватывает колючей проволокой. Я откидываюсь на спину и запрокидываю голову к потолку. И почти в тот же миг на меня взбирается Ринат.

— Это ведь так хорошо, Сашка…

— Ты… — сглатываю. — Ты с кем-нибудь…

— Нет! С ума сошла?

— Тогда откуда тебе знать?

— Сама смотри… — удерживая вес собственного тела на одной руке, второй он подстраивает меня под себя поудобнее и делает первое поступательное движение. Влажная раскаленная головка проходится по моему самому чувствительному местечку. — Ну, как? Хорошо? — цедит сквозь стиснутые зубы и с шипением толкается в меня снова. — Саша?

Я со всхлипом чуть развожу ноги. Он проникает глубже. Закидывает руку мне на бедро и отводит его в сторону, открывая меня сильней. Приставляет головку к входу, но не решается на последний шаг. Я жду и жду, когда это произойдет, а оно все никак.

— Чего ты медлишь? — раздражаюсь я.

— Ожидаю твоего позволения.

Когда я первая подкидываю бедра, покалывание в носу становится нестерпимым. Когда нас обоих настигает оргазм, когда Ринат взрывается у меня глубоко-глубоко внутри, слезы вырываются наружу.

— Сашка… Господи, Сашка… Я, кажется, сейчас подохну…

— Я тебя тоже люблю… — смеюсь сквозь слезы. Он замирает на долю секунды, но тут же берет себя в руки, делая вид, что ничего такого не случилось. Понимая, что иной, более бурной реакции я, трусишка, могу и не вынести. Может, это и глупо, но мы просто делаем вид, будто признания раз в пятнадцать лет — это нормально. Так, можно сказать — рядовое событие. Подумаешь…

— Боюсь, теперь нам точно нужно в душ.

— Не спеши. Полежи так.

— Зачем? — удивляюсь я.

— Ты мне нравишься такая…

— Испачканная?

— Помеченная.

— Фу, Орлов, ты настоящее животное, — притворно возмущаюсь я.

— Угу. Так бы тебя и съел.

Ринат склоняет темноволосую голову над моей грудью и принимается покусывать соски. А секундой спустя я понимаю, что он полностью во мне окреп и готов продолжать не только прелюдию.

— Тебе точно тридцать пять?

— А что?

— Такая активность в твоем возрасте ненормальна.

— Надеюсь, это не жалоба?

— Н-не-е-ет. Ринат. О господи…

Солнце поднимается все выше и выше. Золотит загорелую кожу Рината и выгоревшие кончики его ресниц, отражается в медных деталях винтажных светильников и люстры. В рассеянных лучах кружат частички пыли. Шевелится занавеска… И каждую деталь я вижу так отчетливо, будто только-только прозрела. Ощущаю себя в моменте. Здесь и сейчас. И это невероятно… невозможно прекрасно. Наконец почувствовать жизнь. До этого я все время бежала. То от кого-то, то сама от себя. И лишь теперь я остановилась. Прожила, прочувствовала каждый момент этой ночи. Теперь, что бы там ни случилось, эти мгновения останутся со мной навсегда. Я пронесу их через всю свою жизнь. Я буду вспоминать их с благодарностью. Даже если Ринат уйдет к другой, более достойной женщине. Это то, что он никогда у меня не отнимет.

— Я люблю тебя…

— Я люблю тебя.

Так сложно. И так просто.

— Кажется, мы опоздали на работу.

Запрокидываю голову к потолку и смеюсь.

— Который час?

— Скоро восемь. Мне на самом деле нужно вставать.

Реальность врывается в наш мирок тонкой телефонной трелью.

— Тебя, кажется, потеряли.

— Угу…

— Ринат…

— М-м-м?

— А когда это все закончится?

Конечно, я имею в виду дело отца и то, другое дело, для которого отцовский арест служит прикрытием. Я не глупая, и уже давно поняла, что с ним что-то неладное. Просто, внемля просьбе Орлова верить, я не задаю ему лишних вопросов. И по максимуму держусь в стороне. Впрочем, теперь, когда мне открылась правда об отце, это не так уж трудно. Я не знаю, чего во мне больше — злости на него, любви или боли.

— Я надеюсь, что скоро, девочка. Я очень надеюсь.

Глава 20

Ринат

— Ринат Ильич…

— Да?

— Вас Быстров требует.

Отвлекаюсь от компьютера. Тру глаза. Со дня рождения мамы прошел почти месяц. Наш с Сашкой медовый месяц, как я зову его про себя. Это время ничто не может омрачить. Да, только чертова работа. Никогда еще она меня так сильно не напрягала. Вроде бы я все предусмотрел. Агентура работает на отлично. Информация стекается ко мне непрерывным потоком, но нам нужно знать, как и когда произойдет передача данных. В разработке сотни людей. Под плотным подозрением — десяток. Дипломаты, атташе, консулы… Иной раз кажется даже, что я вижу всю картину целиком, но потом понимаю — ни черта. Что-то все равно от меня ускользает. В цепочке, которая выстраивается в голове, отсутствует важное звено. Чтобы его обнаружить, мне нужно уехать. Я и так, не в силах оторваться от Сашки, слишком долго откладывал командировку. Но больше так не может продолжаться. Следует браться за ум. Надо отлипать от нее и заканчивать с этим дерьмом. Ну, сколько меня не будет? Неделю? Две? Это же не проблема. Или…

— Требует? Ну-ну…

Закрываю компьютер, но идти к будущему тестю не спешу. Не в том он положении, чтобы что-то требовать. Особенно после того, как я узнал, как Быстров поступил с Сашей. К Ивану Сергеевичу спускаюсь, когда стрелки переваливают за двенадцать.

— Добрый день. Мне сказали, что вы хотите меня видеть?

— Какого черта ты впутал в это дерьмо мою дочь?

— Какое дерьмо?

— Косишь под идиота?!

Подхожу к окну, складываю руки на груди. Октябрь в разгаре, на выходные обещали чудную погоду, но пока опять хлещет дождь. Стекла залиты. Пейзаж за окном унылый и серый. Даже разукрашенные осенью деревья словно выцвели, потускнели.

— Да нет. Это не мое амплуа. В данный момент я уточняю, что вы, Иван Сергеевич, имеете в виду.

— Мой адвокат видел вас с Сашей! Какого черта, я тебя спрашиваю?! Ты впутал в свою паутину меня, но тебе этого показалось мало?! Теперь еще и моя дочь понадобилась? Она-то что может знать?

— Ничего. Поэтому Сашу я, как вы выразились, ни во что не впутывал. Да и если на то пошло, Иван Сергеевич, вы мне тоже не особо помощник.

— Так какого черта ты меня здесь держишь?! Я рассказал все, что мне известно. Я сделал все, что ты просил. Выполнил все наши договоренности.

— Через ваше ведомство идет утечка крайне важных…

— Да я уже тысячу раз это слышал, сукин ты сын! — Быстров вскакивает и шагает ко мне, красный, как помидор. — Я тебя спрашиваю, каким боком моя дочь к этому дерьму! Чего ты от нее хочешь?

— Во-первых, смените тон, если хотите продолжить наш разговор. А во-вторых, я еще раз повторяю, наши отношения с Сашей абсолютно никак не связаны с порученной мне работой.

— Не связаны, значит? Тогда какого черта ты трешься возле моей дочери?

— Почему мужчина проявляет интерес к женщине?

— Интерес? Какой такой интерес? Тычинки, пестики?

Наверняка, если бы мог — он бы сейчас вцепился мне в глотку. Пожимаю плечами. Продолжать беседу в таком тоне я не собираюсь.

— Что ты ей про меня наплел?

Ах, вот оно что. Наконец мы подобрались к сути. Последний месяц Сашка игнорирует звонки отца. Мне это доподлинно известно, хотя разговоров на эту тему Саша старательно избегает. Вообще любых разговоров о плохом. Она как будто боится, что это нарушит установившуюся между нами гармонию. Наше тихое неокрепшее счастье.

— Ничего. Это не в моих интересах.

— А что в твоих? — стискивает зубы Быстров.

— Её благополучие. Не слишком пафосно?

— Да кому ты вешаешь лапшу…

Вздыхаю.

— Иван Сергеевич, назовите мне хоть одну причину, по которой бы я так рьяно прикрывал вашу задницу. Страховал вас, помещал под арест так, чтобы до вас не могли добраться и не могли подставить, когда там такая заваруха, что… сами понимаете.

— Не понимаю! Тебя послушать, так ты ангел.

Быстров еще петушится, но его голос уже не звучит так задиристо. И смотрит он на меня внимательней. Цепко, пробирая взглядом до костей.

— Далеко нет. Но я люблю вашу дочь и ради ее спокойствия… как бы это сказать? Готов на многое.

— Ты? Любишь? Мою Сашку?

— Люблю. И очень давно. Так что, вы, уж будьте так добры, облегчите мне задачу. Просто пересидите. В игре замешаны большие люди. А вы самый лучший козел отпущения из всех возможных.

Быстров откашливается. Чешет голову. Его взгляд насквозь прошит недоверием. Но еще он такой… словно пришибленный. Не ожидал. Понимаю, что не ожидал. Потому и прощаю. Тон, фамильярность, все то, чего другим бы не спустил ни за что.

— А раньше ты, значит, этого сказать не мог?

— Да я и теперь не считаю, что поступил верно. Просто вы задергались, а сейчас… В общем, это лишнее.

— Хм-м…

Вот и поговорили.

— Что-нибудь еще?

— Почему она ко мне не приходит? Это тоже часть твоего плана? Ей что-нибудь угрожает рядом со мной?

— Нет. Саша не приходит, потому что на вас обижена. Она узнала детали своего похищения и… — пожимаю плечами.

Быстров недоуменно соединяет брови:

— Детали… — повторяет он, прежде чем с его лица сходят все краски, и оно становится белым-белым, как полотно. — Черте что. Столько лет прошло! Да какая разница… — бессвязно бормочет он. — А ты-то откуда…

— А я все про нее знаю, Иван Сергеевич. Говорю же, у нас с Сашей долгая история.

Быстров растерянным движением ведет ото лба к макушке. У него размашистая рука с не слишком длинными, будто наспех высеченными пальцами. И сейчас эти пальцы дрожат. Глядя на него, такого нового и разбитого, моя злость совершенно неожиданно трансформируется во что-то другое. Невольно я начинаю задумываться о том, как бы поступил, оказавшись на его месте. Смог бы признаться своему ребенку, плоти от плоти своей, в том, что это я, пусть и косвенно, виноват в том, что с этим самым ребенком случилось? Нашел бы в себе силы? Не дай бог встать перед таким выбором. Не дай бог…

— Так это ты ей сказал?

— Получается. Не специально. Просто не знал о том, что она не в курсе.

— Выходит, Сашка до сих пор возвращается к тем событиям?

Быстров выглядит по-настоящему раздавленным. На белом лице проступают некрасивые красные пятна. Еще не хватало, чтобы он мне тут окочурился.

— Иван Сергеевич, думаю, сейчас вам лучше прилечь.

— Возвращается?!

— Прямо сейчас у Саши все хорошо, — уклоняюсь от ответа. — И я намерен сделать все, чтобы так оно и было.

— А я ведь даже не нашел тех щенков.

— У вас не было нужного доступа к информации.

— Нашел бы — в землю зарыл… Своими руками бы, зубами вспорол им глотки.

Иван Сергеевич вряд ли осознает то, что я нахожусь рядом. Его слова предназначаются не мне. Скорей всего, он сам с собой разговаривает. Наверняка не в первый раз.