Они снова не заметили, как пролетели ещё полтора часа…


Одеваясь, она думала только об одном — что он скажет ей сейчас… Назначит ещё встречу или молча отвезёт назад?

Остановившись недалеко от дома Морозовых, Журавлёв повернулся к девушке и, наклонившись, поцеловал.


— Лена… Ленка… — он блуждал губами по её лицу и шее, крепко сжимая в объятиях, — Завтра у меня нет выступлений… Ты сможешь уйти вечером?

— Я не знаю… — закрыв глаза, она тонула в его поцелуях, — А ты… разве ты сможешь уйти?..

— Смогу…


…Когда она скрылась из виду, он вдруг положил сложенные локти на руль и уронил на них голову…

* * *

Целый день Настя проходила из угла в угол. Уехав, якобы, в магазин запчастей, Женька неожиданно перезвонил через час и сказал, что ему срочно нужно заехать к родителям, а потом — в студию, на звукозапись.

«Приеду поздно», — с этими словами Журавлёв отключился.

Несмотря на то, что они были близки уже четвёртый год, со своими родителями он Настю до сих пор не познакомил. Они знали о ней ровно столько, сколько сообщил им Женька, и то под напором матери. «Ты жениться-то собираешься?» — неизвестно в какой раз спрашивала его Валентина Васильевна, на что сын неизменно отвечал: «А как же… Со временем — всенепременно!..»

С Настей родители никогда не пересекались и не перезванивались, да и сам Женька виделся с ними всё реже и реже, с головой уходя в концерты и гастроли, разбавленные частыми застольями и откровенными загулами.

Но сегодня, прождав его пол дня, после серии безответных звонков, она вдруг, впервые, набрала номер квартиры родителей Журавлёва.

«Женя?! Нет, не приходил», — удивлённая её звонком, Валентина Васильевна хотела что-то уточнить, но Настя спешно попрощалась и положила трубку. Тоска, щемящая и безнадежная, змеёй заползала в самое сердце. Его враньё было настолько неприкрыто, что можно было не проверять и не сомневаться — у него что-то на уме… Что-то своё, далёкое от Насти… Далёкое, если не сказать хуже.

Узнавать, был ли он в студии, она не стала. Из всех «патрулей» она знала лишь телефон Говорова, и то он попал к ней случайно, и девушка постеснялась звонить Сашке и спрашивать про Журавлёва.

«Может, что-то случилось? — подозрение сменилась тревогой, — Или где-нибудь пьёт?..»

Она уже выкурила пачку сигарет, но дозвониться до него так и не смогла.

Промаявшись почти до восьми вечера, она снова, почти наугад, набрала его номер, даже не надеясь, что он ответит, но, к её удивлению, услышала в трубке Женькин голос…

«Сейчас приеду, — голос показался ей абсолютно трезвым, — приготовь мне концертный костюм…»


Она была рада уже тому, что он был трезв как стёклышко, и что не собрал свои вещи — мысленно перебрав абсолютно все причины его сегодняшнего отсутствия, Настя была готова уже и к этому варианту… Приготовив ему костюм, она сама собралась в этот вечер на работу — Журавлёв сначала завёз её в «Золотой Лев», а потом уехал выступать в другой клуб. Под утро, в конце смены, он даже порадовал её тем, что приехал забрать её с работы — вернувшись домой, вконец успокоенная Настя заснула в его объятиях со счастливой улыбкой на лице…


Весь следующий день Женька провёл дома. Он снова был абсолютно трезвым, и Настя от радости не знала, чем его ещё побаловать, выдавая шедевры кулинарного искусства. Когда вечером он снова повёз её на работу, и даже остался там же, в клубе, она была готова к тому, что уж сегодня-то он напьётся… Но, к её очередному удивлению, в одиннадцать вечера Журавлёв всё ещё не выпил ни одной рюмки.


— Что-то ты сегодня какой-то подозрительный, — пряча улыбку, Настя наливала ему томатный сок в широкий стакан, — трезвый, смирный… А, Журавлёв?

— Тебе что, не нравится? — сделав глоток, он снова повернул голову в сторону сцены, где сегодня выступала Наташа Морозова.

— Почему, — облокотившись на стойку, Настя смотрела на него любящим взглядом, — нравится… Непривычно только.

— Привыкай, — он не сводил глаз со сцены.

— Или всё же причина в ком-то другом?.. — скосив глаза в ту же сторону, Настя попыталась пошутить, — Наташа выступает, и ты тут крутишься… Вон, только и смотришь туда…

— Не пойму, что у них со звуком… — Женька нахмурился, как будто усиленно прислушиваясь к музыке.

— А что со звуком? — Настя пожала плечами, — Звук как звук… Один грохот, как обычно.

— Ну, вот, грохот и есть. А голоса нет…

— Ну, наверное, так задумано, — она снова пожала плечами и принялась протирать стаканы.

— Пойду, узнаю, в чём проблема, пока у них перерыв, — поставив стакан на стойку, Женька двинулся в сторону сцены.

Наташку он нашёл в гримёрной — та плакала.


— Что у вас со звуком? — Женька удивлённо смотрел, как она аккуратно, чтобы не размазать тушь, вытирает слёзы с глаз.

— А это у Пороха спроси, — Наташа в очередной раз шмыгнула носом, — Он мне вот так уже третье выступление запарывает.

— А что говорит?

— А ничего, — она развела руками, — говорит, что это мои капризы. А Дима ему верит…

— Ну, в общем-то, я тоже не глухой… — Женька покачал головой, — А чего Димон сам не приехал послушать?

— Он сейчас в аэропорту, родителей провожает на отдых, — Наташа присела на стул и вытянула уставшие ноги, обутые в туфли на высоком каблуке, — а оттуда заедет за мной, но концерт к тому времени уже закончится.

— Надо было на час позже твой блок ставить, чтобы он всё сам услышал.

— Нам сегодня нужно домой попасть пораньше — наша няня попросила отпустить её до утра…

— Ясно… — Женька загадочно улыбнулся, но Наташа не обратила на это внимания, — Слушай, а зачем Пороху такие косяки? Это же серьёзные косяки…

— Да он просто мне мстит, — не удержалась Наташа, — тупо глушит голосовой канал. Я с ним ругаюсь, а ему хоть бы что… Ещё и Димке на меня первым жалуется.

— Ну, а причина-то какая-то есть? — Женька недоверчиво хмыкнул, — Для таких косяков причина должна быть веская, он же свою репутацию звукача мочит.

— Есть… — немного поколебавшись, Наташа решила рассказать всё Журавлёву, — Понимаешь, он ко мне пристаёт.

— Серьёзно, что ли? — Женька удивлённо уставился на девушку, — Натурально пристаёт?

— Натурально, — кивнула та, — ещё с той самой поездки. Я его из номера выгнала, вот он и мстит.

— А Диме почему не расскажешь?

— Я не могу… — Наташка грустно потупила глаза, — Как я ему скажу, ну, вот как?!

— Очень просто, — Женька пожал плечами, — Как есть, так и скажи. Я могу и сам ему сказать, только как это будет выглядеть?

— Я не знаю…


— О, у вас интимная встреча? — заглянув в дверь, Порох ехидно прищурился, — Я не помешал?

— Не помешал, — Журавлёв развернулся к нему всем корпусом, — Андрюха, что за лажа со звуком?

— А что у нас со звуком? — Порох сделал невинное лицо, потом повернулся к Наташе, — Наташенька, ты уже на меня своим бойфрендам жалуешься?

— Андрей, я никому не жалуюсь, — повысив голос, начала было Наташа, но Журавлёв, снова усадил её на стул, слегка нажав на плечи.

— Т-с-сс… — приложив палец к губам, он перевёл взгляд с неё на Пороха, — Андрюха, я и сам пока не глухой.

— А я не слепой, — усмехнувшись, Порох взялся за ручку двери, — у вас две минуты, пока подтанцовка не пришла…

— Вот видишь? — Наташа возмущённо кивнула на дверь, за которой скрылся звукорежиссёр, — И так каждый раз. А завтра он нажалуется на меня Диме, а Дима позвонит Костюку, и Костюк ему скажет, что всё нормально, потому что его опять здесь не было…

— Завтра я сам скажу Диме, — Женька успокаивающе кивнул девушке, — но только про звук. Об остальном скажи ему сама…


Настя всю оставшуюся ночь тщетно выглядывала Женьку в толпе посетителей — после концерта Наташи Морозовой он куда-то загадочным образом исчез… Позвонив ему на мобильный, она поняла — вчерашняя история повторяется. Телефон оказался отключенным. Выйдя в пять утра из клуба, она не увидела на стоянке его автомобиля, и вынуждена была взять такси. По дороге она мысленно готовилась отругать его за то, что он не дождался её, или, хотя бы, не предупредил, что уйдёт раньше, но, войдя в квартиру, догадалась: Журавлёв дома ещё не появлялся…

Сделав ещё пару безответных звонков, она устало присела на край дивана… Подозрения, которые ей вчера удалось прогнать из своего сердца, неумолимо возвращались…


…Когда около десяти утра в замке повернулся ключ, она ещё не спала…


— Ты куда?.. — Женька удивлённо смотрел, как Настя решительно поправляет перед зеркалом макияж.

— В ЗАГС, — взбив причёску, она кинула в сумочку мобильный телефон и сняла с вешалки куртку.

— Зачем? — нахмурившись, он застыл в дверном проёме.

— Заявление забирать, — она ещё раз посмотрелась в зеркало и, переступив порог квартиры, процокала каблучками по лестничной площадке.

Глава 18

Останавливать её он не стал. «Вернётся», — подумал Женька, как только за Настей захлопнулась дверь, и не ошибся. Не прошло и десяти минут, как она снова вошла в квартиру и, не раздеваясь, присела рядом.


— Знаешь, Журавлёв, что самое плохое в наших отношениях?.. — положив руки на колени, Настя опустила голову.

— Знаю, — он лежал на диване с закрытыми глазами, подсунув под голову ладони, — самое плохое — это я.

— Самое плохое, это то, что от тебя невозможно уйти.


Настя говорила тихо, в её голосе слышалась настоящая скорбь, и Журавлёв ощутил, как в душе что-то сжимается… сжимается от чувства вины перед этой худенькой, абсолютно не счастливой женщиной, которая любила его настолько искренне, что была способна прощать до бесконечности. При других обстоятельствах он бы нашёл способ успокоить её и найти себе оправдание, но сейчас язык не поворачивался ни соврать, ни сказать правду…


Вчера, поздно вечером, дождавшись, пока Морозовы вернутся домой и отпустят Милену, он, ничего не сказав Насте, уехал из ночного клуба. Встретив Милену возле подъезда, усадил её в машину и снова увёз в свою холостяцкую квартиру… Если позавчерашний день они в буквальном смысле безвылазно провели в постели, то за сегодняшнюю ночь успели наговориться и уснули только под самое утро. Видимо, Милена заранее поставила будильник, потому, что, проснувшись от телефонного звонка, Журавлёв не обнаружил её рядом с собой. Звонок оказался от неё же — встав около восьми утра, она бесшумно оделась и покинула его дом.

— Почему ты ушла?.. — услышав её голос в трубке, Женька посмотрел на подушку, на которой она совсем недавно спала, — Ты где?!

— Я уже возле дома, — её голос звучал как-то печально, — решила позвонить, чтобы ты не проспал и не искал меня…

— Почему ты ушла?! — резко поднявшись, он снова повторил свой вопрос.

— Я подумала, что так будет лучше.

— Кому?..

— И тебе, и мне.

— Разве что-то не так?

— Тебе нужно идти домой…

— Я дома.

— Ты понял, что я имела в виду…

— Лена… — начал было он, но она его перебила:

— Послушай меня… только не перебивай. Я всё понимаю. Ты не один… А я ни на что не претендую.

— Я не хотел, чтобы ты ушла вот так…

— А как? — она усмехнулась, — Мне всё равно нужно было уходить. Какая разница — как?

— Ты сбежала.

— Да, я сбежала, — она сказала это, уже открывая входную дверь подъезда, — и я думаю, что сейчас нам нужно какое-то время, чтобы прийти в себя.


Вспоминая этот утренний разговор с Миленой, Женька в глубине души ловил себя на мысли, что теперь он совершенно не знает, что делать… У него всегда было много женщин, и, собираясь связать свою жизнь с Настей, он вовсе не готовился отказываться от прежних и будущих подруг. Но Милена не могла быть штатной подружкой на стороне… За позавчерашний день и сегодняшнюю ночь он окончательно убедился, что она осталась его единственной по-настоящему любимой женщиной. Женщиной, с которой он был готов засыпать и просыпаться каждый вечер и каждое утро… Женщиной, которую он желал видеть рядом с собой всю оставшуюся жизнь. После её неожиданного утреннего бегства он ещё около часа валялся в постели, не в силах вылезти из-под одеяла, которое, как ему казалось, всё ещё хранило тепло и аромат её тела…

Он лежал и мучительно думал, как будет объясняться с Настей. Домой Журавлёв ехал с твёрдым намерением всё ей рассказать и, собрав вещи, вернуться в свою квартиру. Но, взглянув ей в глаза, увидел в них настоящую боль, и… не смог произнести ни слова.

Если бы Женьку спросили, любит ли он Настю на самом деле, он и сейчас не смог бы сказать твёрдое «нет». Настя для него была не просто удобной «подушкой». Она была для него и подушкой, и плечом, и лекарством от одиночества. За эти годы она стала неотъемлемой частью его жизни — частью незаметной, но абсолютно незаменимой.