Сама Милена в душе тоже чувствовала свою вину перед этой несчастной женщиной за то, что буквально вырвала у неё Журавлёва, и эта вина не позволяла ей быть искренней с ним до конца… Вместо того, чтобы поговорить с ним откровенно, она самоотверженно «благословляла» Женьку на помощь и поддержку, каждый раз с замиранием сердца провожая его к Насте… Несмотря на видимое одобрение его участия в дальнейшей судьбе Насти, Милена каждый раз испытывала настоящие душевные муки, зная, что в этот момент Журавлёв находится у той в квартире. Сам же он, видимо, не догадывался о её терзаниях, становясь всё откровеннее и откровеннее в разговорах. Милену эта его откровенность и радовала, и мучила одновременно, но она мужественно терпела, стараясь погасить в душе всё чаще возникающую ревность.

За последние двое суток, что она провела в доме Морозовых с детьми, её ни на минуту не покидало какие-то странное предчувствие чего-то нехорошего. Анна Сергеевна несколько раз предлагала ей поехать домой, но Милена почему-то не согласилась, «отстояв» свою вахту до конца. Теперь же нервное напряжение и усталость выливались в несвойственное ей раздражение.


— Женя, — придя домой, Милена сразу прошла в гостиную и уселась в кресло, — я долго думала… я не вижу другого выхода из сложившейся ситуации…

— Какого выхода? — уловив её интонацию, Журавлёв прошёл следом и уселся напротив.

— Ты должен вернуться к Насте. И не спорь!.. — заметив, что он готов возразить, Милена подняла вверх обе ладони, — на кону — жизнь и здоровье твоего ребёнка!

— Что за глупости ты говоришь?.. — по Женьке было видно, что он ожидал чего угодно, только не этих слов.

— Это не глупости, — Милена медленно покачала головой, — она ведь пьёт нарочно, в отместку тебе.

— Я это знаю. Но при чём тут наши с тобой отношения? Лена, я сделал свой выбор, и он окончательный.

— Да, я тоже так думала… я старалась поддерживать тебя в этой ситуации, но… это становится невыносимым. Ты просто изводишь себя чувством вины, и я… я тоже чувствую себя виноватой! — она подняла на него полные искреннего страдания глаза, — Да, я виновата в том, что ты ушёл от Насти… Наверное, я виновата больше, чем ты… И… я больше так не могу. Прости меня…

— Ленка!.. — подойдя к ней, Журавлёв присел на корточки и взял в руки её ладони, — Ты ведь говоришь совсем не то… И вина эта — только моя, и перед Настей, и перед тобой… Прошу тебя, не усугубляй её, пожалуйста! Я обещаю тебе, что больше ты не услышишь о моих проблемах, я тебе клянусь!.. Ленка!..

— Ну, что ты… — она ласково провела рукой по его волосам, — Это не твоя вина. Это — наша с тобой вина… Но ты не сможешь… я знаю, что ты не сможешь не думать о Насте и о том, что происходит с ней и твоим будущим ребёнком. Я тоже не смогу спокойно спать, зная, что она губит своё дитя, и что виной тому — я… Мы оба не сможем спокойно спать, Женя!

— Глупости!..

— Мы не можем повлиять на ситуацию. И мы не сможем чувствовать себя счастливыми.

— Глупости…

— Нет… Женя, это не глупости. Ты должен вернуться к ней… — Милена с трудом произнесла эти слова, — Хотя бы до того момента, пока она не родит.

— Всё, прекрати, — нахмурившись, Журавлёв встал во весь рост и отошёл к окну, — Лена, прекрати. Ты говоришь и сама себе не веришь. Куда и почему я должен вернуться?! Ты вообще — о чём?!

— А как ты представляешь нашу с тобой дальнейшую жизнь?! Ты каждый день будешь дёргаться, потому, что твоя бывшая женщина ежедневно, в отместку тебе, убивает твоего ребёнка! Женя!.. — Милена вскочила с места и подошла к нему почти вплотную, — Ты добрый, благородный человек!.. Я горжусь, что ты — такой… я люблю тебя ещё больше за это!.. но все эти качества делают нашу с тобой жизнь просто невыносимой! Да, ты вправе обвинить меня в том, что я не смогла понять тебя, хотя это совсем не так — я тебя понимаю. Да, ты вправе упрекнуть меня в том, что я разрушила наши с тобой отношения… Но отбрось эмоции и загляни в наше с тобой будущее.

— Что ты хочешь этим сказать? — Журавлёв был мрачнее тучи, и, говоря с ним, Милена внутренне сжалась.

— Я представила себе, что будет, когда ребёнок появится на свет… — она заговорила тише, с оттенком горечи в голосе, — Да, Женя… ты — замечательный отец. Это огромное достоинство, и я сама была бы счастлива иметь от тебя детей.

— Лена… — он повернулся к ней и, глядя прямо в глаза, взял её за плечи, — Я тоже очень хочу наших с тобой детей. Разве нам что-то мешает?!

— Нам мешает твоё прошлое, — она буквально прошептала эти слова, изо всех сил борясь с нахлынувшими слезами.

— Ленка… прости меня… — Женька прижал её к себе изо всех сил, — Я — дурак… Я — самый настоящий дурак… Я клянусь тебе, что ты больше не услышишь о моих проблемах.

— Женя! — отстранившись, она буквально выкрикнула его имя, — Ты можешь больше не говорить о своих проблемах, но они от этого не исчезнут! Потому, что они — внутри тебя! Понимаешь?! Внутри! И я в любом случае буду всё знать и видеть! Но я ничем, понимаешь?.. ничем не смогу тебе помочь!.. Эта ситуация — она неразрешима!

— Ну, что мне делать?! — взяв в ладони её лицо, он вглядывался в огромные карие глаза, — Ленка… Скажи, я послушаю тебя. Ты же знаешь, что я без тебя уже не смогу. Скажи, что мне делать, и я послушаю.

— Ты не послушаешь… — она снова ответила с горечью, — Ты не послушаешь, ведь для этого тебе придётся перестать быть самим собой. А я… я — слабая женщина… Я не справилась.

— Ну, ты ведь говоришь не своими словами!

— У нас ничего не получится… — подбородок предательски задрожал, и слёзы, так тщательно сдерживаемые ею до сих пор, горячим потоком хлынули по щекам.

— У нас уже получилось. Всё, — прижав её лицо к своей груди, он чувствовал, как тонкая ткань рубашки наполняется влагой, — всё… Сейчас мы успокаиваемся, ужинаем и ложимся спать. А утром встаём, бодрые и весёлые. И у нас всё хорошо!

— Прости меня… — неожиданно обвив руками его шею, Милена стала целовать его лицо, — Прости… Я не знаю, что со мной произошло… Я совсем не думаю так, как наговорила тебе сейчас…

— Я знаю, — Журавлёв лихорадочно целовал её в ответ, — я знаю… Это моя вина. Это ты меня прости, хорошо?.. Ленка… Я тебя очень люблю.

— И я тебя… Только не скрывай от меня ничего, ладно? Пожалуйста, не скрывай…


Ночью Журавлёв долго не мог уснуть. Глядя на спящую рядом Милену, он мысленно ругал себя на чём свет стоит за то, что был с ней так откровенен в тех вопросах, в которые он не должен был её посвящать, во всяком случае, так ему казалось в этот момент. Понимая, что взвалил на неё, по сути, непосильную ношу, он старательно убеждал себя в том, что с прошлым нужно завязывать окончательно — раз и навсегда.

«Настя — взрослый человек, я не должен ставить свою жизнь в зависимость он её желания отомстить… В конце концов, она — мать, и, в первую очередь, должна думать о ребёнке…»


Он уже в который раз мысленно проговаривал эти слова, пытаясь убедить себя в своей правоте… но, в то же самое время, в глубине души чувствуя, что слабо поддаётся убеждению. В конце концов, решив, что постарается как можно реже звонить Насте и навещать её, ещё крепче сжал в объятиях прильнувшее к нему женское тело и закрыл глаза…

* * *

— Валера, зачем ты снова вытащил из корзины все свои игрушки?! — Наташа, торопясь закончить уборку, завезла в детскую пылесос и теперь укоризненно смотрела на сына и на разложенные на полу, вокруг огромной корзины, мячики и мягкие игрушки.

Сам же Валерик стоял посреди комнаты с микрофоном в руках и громко распевал новую песню, которую Дима написал специально для него и Наташи — вскоре планировалось сделать звукозапись, а потом снять на эту песенку летний видеоклип.


— Пу-у-у-хлые ссёцьки, смеснаа-а-я пана-а-а-ма, а у неё из ломасек вено-о-о-к… — старательно выводил Валерик, краем глаза кося на маму, которая терпеливо дожидалась окончания «концерта».

— Валера, быстренько собирай назад игрушки, мне нужно у тебя пропылесосить. Скоро бабушка Анечку приведёт, а у вас ещё не убрано! — невольно улыбаясь, сказала Наташа, как только юный вокалист замолчал.

— Мама, а когда мы будем записывать эту песню? — Валерка нехотя поднял с пола мячик.

— Скоро. У нас с папой подряд два концерта, вот как выступим, так сразу и займёмся записью.

— А клип когда будем снимать?

— В августе.

— На моле?

— Да, на море. Я поеду выступать, и вы с папой со мной поедете.

— А мы долго будем на моле?

— Неделю. Валера, не заговаривай мне зубы, а собирай игрушки!

— А папа сказал, сто с нами дедуска Валела поедет.

— Да, и дедушка Валера, и бабушка Света.

— Ула-а-а!.. — радостно закричал Валерка, подпрыгивая на месте, — Я есё никогда с дедуской Валелой не ездил!

— Вот и поедешь, — видя, что от сына помощи ждать придётся долго, Наташа сама начала поднимать с пола раскиданные игрушки, но, заглянув за корзинку, удивлённо уставилась на какой-то предмет, — а это — что такое?.. Валера, откуда у тебя эта бутылка?..

— Какая? — Валерик вприпрыжку приблизился к маме.

— Вот эта, — Наташа держала на весу пустую бутылку наклейкой «Велкопоповицкий козел», — откуда она у тебя?

— А я насол в скафу.

— В каком шкафу? — нахмурившись, Наташа подозрительно смотрела на сына.

— Там, в плихозей, — малыш выбежал из детской в прихожую и ручкой показал на встроенный шкаф для одежды, — я там сплятался и насол.

— То есть, бутылка была в шкафу?!

— Да! — судя по искреннему взгляду синих-пресиних глазёнок, Валерик не обманывал, и Наташа, пожав плечами, унесла бутылку в кухню, но решила пока не выбрасывать, а, дождавшись Димку, спросить его. Пивные бутылки в квартире Морозовых появлялись крайне редко, и Наташа не помнила, чтобы они когда-то покупали пиво этой марки.

— И когда это было?

— Давно, тли дня, а потом есё тли дня, и есё один день…

— Понятно, — Наташа понимающе кивнула, — значит, давно.


— Где ты взяла эту бутылку?! — уставившись на пустую тёмно-зелёную посуду, стоящую в раковине, удивлённо спросил Морозов, как только вошёл в кухню.

— Спроси у своего сына, — рассмеялась в ответ Наташа, — это его находка, которую он тщательно от нас прятал.


Выслушав ещё раз рассказ Валерика, Дима какое-то время вертел его странную «находку» в руках.


— Очень интересно, — усмехнувшись, он посмотрел на жену, — это точно такая же бутылка, как и та, что я отвозил на анализ. Но в той ничего не нашли…

— Может, ты привёз её назад?

— Нет, я оставил ту в лаборатории. Это — совершенно другая бутылка, — он понюхал горлышко, а потом посмотрел её на свет, — знаешь, у меня такой впечатление, что на дне какой-то белый налёт. Что-то вроде осадка…

— Может, это и есть именно т а бутылка?

— Не знаю… Но её появление в нашей квартире очень странно…

— А ты можешь договориться с лабораторией насчёт исследования ещё раз?

— Ну, в принципе… думаю, не откажут. Может быть, тогда ты мне окончательно поверишь? — посмотрев на Наташку, Дима улыбнулся краешком губ.

— Да ладно, не вози, — она подошла к нему, положила руки на плечи и, привстав на цыпочки, дотянулась до его губ, — Я тебе и так верю.

— Ну, уж нет, теперь это дело принципа, — целуя её в ответ, Морозов качнул головой, — правда, если всё подтвердится, ещё одной загадкой станет больше.

— Какой?

— Как эта бутылка попала в наш шкаф.


Вечер был свободным от выступлений, и Анна с Александром, как теперь это бывало чаще, коротали время в гостях у семьи сына. Всё внимание было приковано к маленькой Анечке — судя по всему, она вот-вот должна была пойти, и взрослые наперебой подбадривали девочку, пытающуюся встать самостоятельно на ножки. Получалось лишь отчасти — держась за край манежа, Анечка поднималась во весь рост, но, отпустив ручки, тут же шлёпалась на мягкий матрасик. Жалобно посматривая на родителей, малышка изображала искреннее горе, заранее рассчитывая на сочувствие в виде маминых или папиных ласковых объятий и поцелуев.


— Ну, совсем зацеловали ребёнка, — смеялся Александр Иванович, — так она у вас ходить никогда не научится!

— Дедуска, а я ведь не плакал? — Валерик, не дождавшись к себе внимания, вскарабкался на колени к дедушке, — Если падал?

— Ты-то? — тот ласково потрепал внука по белой макушке, — Ты никогда не плакал, ты у нас настоящий мужчина! Это Анютка — рёва!

— Не-е-е-т! Она не лёва! — заступаясь за сестрёнку, Валерка отчаянно замотал головой, — Она плосто маленькая!


Мелодии вызова то и дело раздавались в Димкином мобильнике, и он едва успевал выходить, чтобы ответить на очередной звонок.