«Мне показалось, что ты зовёшь меня».

«Я и, правда, звал».

«На самом деле я не могла тебя услышать. Это просто невозможно».

«Но ведь ты услышала…»

«Да. Я услышала твой голос. Ты звал меня по имени».

«Я не могу без тебя».

«Обещай мне, что ты ни с кем ничего не будешь выяснять».

«Я обещаю, что никогда ничего не буду выяснять с тобой».

«Не смей… Слышишь?»

«Как я тебя люблю…»


…Днём, после того, как курьер привёз ей её сумочку, она тут же набрала номер Андрея. Их разговор длился не более пяти минут. Да, он, действительно, настоящий мужчина. Даже после её ночного бегства она не услышала и нотки упрёка в его голосе… Она ему искренне благодарна. И, возможно, потом, спустя время, она сможет уже спокойно вспоминать эти три чудесных дня, проведённых в его обществе…

Три самых волшебных дня в её жизни. Несмотря ни на что.


А сейчас… Сейчас всё настолько болезненно и неловко, что она чувствует свою вину даже перед этим плюшевым тигром.


…Телефон лежал в сумочке, в прихожей, и, достав его, Милена увидела несколько пропущенных звонков. Все они были от Журавлёва. Перезвонить?.. Он спросит, где она… И, хотя в том, что она приехала к Морозовым, не было ничего плохого, почему-то ей не хотелось объяснять, почему она не поехала к нему.

Скорее всего, он надеется, что она поехала к нему…

Милена вспомнила его вчерашнее выражение глаз. Она никогда не видела их такими. В них не было радости от встречи… Не было боли от нового расставания… Не было ни счастья, ни горя…

В них был страх. Страх потерять е ё. Она прочла это в первую же секунду, как только встретилась с ним взглядом.

Она как будто снова увидела перед собой его светло-карие глаза. Ужасно потянуло к нему…

Нестерпимо захотелось губами дотронуться до губ…

Просто взять в руки какую-нибудь его вещь — рубашку, его любимый высокий стакан, пачку сигарет…


«Наташа, прости меня… я поеду… потом позвоню…» — забежав на секунду в детскую, где Наташа укладывала Анечку, Милена на ходу расцеловала их обеих и, не дав опомниться, тут же скрылась за дверью.


…Перед тем, как войти в квартиру Журавлёва, она на секунду прикрыла глаза и сделала глубокий вдох.

Чистота, поразившая её в прихожей, была абсолютно везде, как будто хозяин только что закончил генеральную уборку. Холодильник был, действительно, пуст, но это обстоятельство её ничуть не огорчило… Поход в ближайший магазин замечательно займёт её время… время, которого до завтра остаётся ещё слишком много…

Чудовищно много…

Она отправится за продуктами прямо сейчас. Вот только поправит причёску.

А ещё — раздвинет на окнах портьеры… Солнечный свет вольётся в дом и окончательно растворит остатки грусти и сомнений…


…В первый момент она не поняла, что это… Стёкла за прозрачным тюлем оказались исчерченными какими-то странными линиями… Линии были золотистого цвета и удивительно ярко выделялись на фоне солнечных лучей. Отогнув тюль, чтобы разглядеть рисунок получше, Милена ахнула…


Это был её портрет.


Портрет во всё оконное стекло… Несколько штрихов… но она узнала себя.


…Она вдруг ощутила неведомую ей ранее лёгкость. Как будто с плеч упала огромная гора.


…Оказывается, он встречал каждое утро, глядя на её черты.

…Он нарисовал её сам?..

Конечно, сам. Он никому бы не доверил рисовать её портрет.

И зря она боится за него.

Всё будет хорошо.

Он никуда не пойдёт. Он ни с кем не будет выяснять отношения.

Она это знает. Она чувствует какую-то небывалую уверенность в нём. Уверенность и покой…

Она вдруг представила его… как он лежит сейчас в номере, подложив руки под голову… родной, любимый… он лежит и думает о ней. О ней — одной… и больше ни о ком.

И так будет всегда. Он будет думать только о ней. И любить — только её. Любить и заботиться…


Осознание этого пришло к ней откуда-то свыше… Она сама до конца не могла понять, откуда взялась эта уверенность, что всё будет именно — т а к…

Но она знает: в с ё б у д е т и м е н н о т а к.


Нет, звонить ему она сейчас не будет. Если он позвонит снова, она ответит… Но сама звонить пока не будет. И говорить ничего не будет. Ей нужно привыкнуть к этому новому чувству… А он… завтра он увидит всё сам.

Только бы дождаться этого завтра.

* * *

…Она нарочно встала в стороне. Она видела, как он напрасно блуждает взглядом по толпе встречающих… Его взгляд был настолько растерянным, что, не выдержав, Милена негромко произнесла:


— Женя!


Обернувшись, он на мгновение замер… Сумка выпала из руки… В голове почему-то зашумело…

Несколько шагов в её сторону…

Сомкнуть руки за её спиной… прижаться лицом а волосам, вдыхая их неповторимый запах… и стоять так целую вечность… стоять, сжимая в объятиях самое дорогое… нет, самое бесценное, что только могла подарить судьба…


— Я боялась опоздать…

— Это я боялся опоздать.

— Сегодня везде школьники… пробки…

— Как же я боялся опоздать…


Он чуть не забыл про брошенную на пол сумку. Разжать объятия было выше его сил… но, всё-таки ему пришлось это сделать.


— Может быть, успеем к Алёнке? — уже в такси спросила Милена, — В разных школах линейки в разное время.

— Я утром, перед вылетом с ней разговаривал. Всё нормально.

— Она не обижается, что ты не смог проводить её в школу?

— Нет, не обижается, — Женька внимательно посмотрел Милене в глаза, — я сказал, что завтра приду забирать её вместе с тобой… Ты не против?

— Конечно, нет, — она улыбнулась, — я даже не против забирать её каждый день.

— Я не сомневался, — он всё так же смотрел ей в глаза.

— Почему ты на меня так смотришь?.. И куда мы едем? Ты назвал какой-то странный адрес…

— Сейчас ты всё увидишь…

— И пойму? — пошутила она.

— И поймёшь… — Журавлёв, напротив, был абсолютно серьёзным и взволнованным.


…Детский дом-интернат, куда они вскоре подъехали, сегодня был праздничным — повсюду висели воздушные шары, а плакат «Здравствуй, школа!» над учебным корпусом был виден издалека.


Машенька, которую вывела к ним воспитательница, была уже не такая бледная, как несколько дней назад, и только худенькое телосложение и повязанная вместо белых бантов косынка напоминали о её болезни. Купленные Женькой по дороге пакеты со сладостями её, казалось, совершенно не интересовали: всё внимание было приковано к неожиданным гостям… Узнав Журавлёва, девочка перевела взгляд на Милену… Казалось, она не может оторвать от неё своих огромных карих глаз…


— Вы так похожи на мою маму…

— А я и есть твоя мама…


…Она знала, что т а к говорить нельзя! Она совершенно ничего не знала ни об этой девочке, ни о том, зачем Женька привёз её сюда… Он ничего не говорил ей дорогой, а она не спрашивала, где-то в глубине души чувствуя, что то, что он сейчас делает, очень важно для них обоих…

…Она знала, что не имеет права говорить эти слова вот так — сразу, без беседы с воспитателем, без предварительного знакомства с ребёнком, без совета с Журавлёвым… Она вообще впервые видела этого ребёнка, она не была готова к такому повороту событий, и — всё же…

…Эти слова вырвались сами собой. Как будто кто-то свыше сказал их её сердцем и губами…


— Я сейчас всё объясню… — Женька за локоть отвёл в сторону изумлённо-возмущённую воспитательницу.

Слушая его, она то и дело посматривала на девочку: обхватив тонкими ручками шею Милены, та буквально прилипла к ней всем своим худеньким тельцем. Ласково обнимая ребёнка, Милена даже не вытирала слёз, капающих на детскую косынку.


— Я знаю эту историю, — кивала воспитательница, — девочка круглая сирота…

— Почему круглая? — удивился Женька, — Отец жив, просто в тюрьме…

— Он умер, — шёпотом произнесла женщина, — Маша ничего не знает.

— Когда умер?

— Не так давно. От сердечной недостаточности. Так нам сообщили.

— Мы с женой хотим забрать её к себе. Что для этого нужно?

— Ваш брак зарегистрирован?

— Пока нет… — Женька смущённо пожал плечами.

— Начните с этого, — улыбнулась воспитательница.

— Мы начнём… Но это долго… Вы же видите… — он кивнул головой на Милену — улыбаясь, та держала девочку за руки и что-то говорила ей вполголоса.

— Как вариант, вы можете оформить гостевое пребывание ребёнка в вашей семье, — женщина тоже повернула голову, — хотя бы, для того, чтобы вы к ней привыкли, а она — к вам.

— По-моему, мы уже привыкли… — Журавлёв протянул руку идущей к нему Маше.

— С ума сойти… — воспитательница переводила взгляд с ребёнка на Милену, — Они, действительно, похожи!..

* * *

— Прости меня… — добравшись, наконец, домой, Милена в прихожей подняла на него свои огромные карие глаза, — Может быть, ты имел в виду что-то другое, когда вёз меня туда… Но я почувствовала… Я должна была так сказать…

— Всё правильно… — он отвёл с её лба светло-каштановую прядку, — Ты всё правильно сказала. Мы за этим и ехали…

— Знаешь… Когда она сказала «мама», я поняла, что это — моя дочь! Понимаешь?! Я не знала о ней… Я видела её всего минуту!.. Но я поняла… Женя… Я поняла, что это — моя родная девочка!.. Так не бывает!.. Но это — т а к!

— Недавно я познакомился с одним священником, — прижав её к себе за плечи, Журавлёв прижался щекой к её волосам, — он мне сказал слова, смысл которых я начинаю понимать только сейчас.

— Что же он тебе сказал?

— Он сказал, что грехи нужно замаливать не словами, а делами…

— Ещё бы знать, какими делами, — улыбнулась Милена.

— Я сказал то же самое…

— А он?

— А он ответил, что Господь подскажет…


Вечером они долго не могли уснуть — несмотря на трудный день, сон не шёл, отгоняемый событиями последних недель и дней.


— Как ты думаешь, Машка с Алёнкой подружатся? — Женька в темноте накручивал на палец волосы Милены.

— Думаю, да, — она улыбалась в темноте, — они же девочки. Девочки легче сходятся. Тем более, у Алёнки добрый характер…

— Две девочки… — многозначительно произнёс Журавлёв, — С тобой — три! А я — один…

— И — что?

— Нужно подумать о мальчике…

— А ты уверен, что будет мальчик? — привстав на локте, она провела рукой по его откинутым на подушку волосам.

— Уверен. Мне сон приснился…

— Какой сон?

— Ребёнок на берегу моря… Сначала я подумал, что это Валерка… Но, когда он повернулся…

— У него были мои глаза?..

— Откуда ты знаешь?! — Женька от удивления сел на постели.

— Он мне тоже приснился… Сегодня ночью. Я уснула под самое утро… Мне снилось море, и маленький мальчик на берегу… Я тоже, как и ты, подумала, что это — Валерик… Но он обернулся ко мне и сказал: «Мама!»

— И — всё?..

— Всё…

— Ты просто не расслышала.

— Что — не расслышала?

— Он сказал… он сказал: «Мама, вставай, а то проспишь папкин самолёт!»

* * *

Подперев одной рукой щёку, другой Алиса лениво вырисовывала на листке бумаги набросок мужского костюма. Вот уже несколько дней она вместе с другим модельером придумывали наряды для героев рок-оперы, которую собирался ставить Дима. Если предыдущие эскизы Алиса делала с удовольствием и в творческом порыве, то сегодняшний ей не удавался никак. Вернее, ей ужасно хотелось сделать его уродским… Она рисовала детали одежды, а потом, под натиском собственных эмоций превращала их в карикатуры…

Объяснение этому было. Костюм должен был принадлежать герою, которого играл Журавлёв. Нет, она давно не строила на него планов, напротив, теперь она была к нему по-женски равнодушна… Но осознание того, что он когда-то не захотел продолжения их отношений, не давало ей покоя все эти месяцы — её несбывшиеся капризы не были отомщены, а для Алисы это обстоятельство было равноценно гвоздю в пятке.

Она с внутренним злорадством приняла известие о Женькином разрыве с Миленой; теперь же их окончательное примирение не давало ей покоя…

Знакомство с братом её родного отца, к которому она так стремилась ещё недавно, оптимизма тоже не придавало… Когда она вместе с Анной и Александром навестила Лапина в больнице, то окончательно поняла, что её мечты рухнули. Лапин предстал перед ней совершенно больным и добитым обстоятельствами человеком. На неожиданную племянницу он мало обратил внимания, то ли из-за плохого самочувствия, то ли из-за навалившихся на него собственных бед. Из разговоров родных Алиса узнала, что его дочь Кристина к нему не приехала, сославшись на неотложные дела, и что у неё самой намечаются не совсем приятные события в виде развода со своим знаменитым супругом.