— А чего думать? — пожал плечами Морозов, — Я тебя слышал, других кандидатов не вижу.

— Ну, это понятно, я ж чертовски гениален, — отпустил Журавлёв свою любимую шуточку, — просто неожиданно как-то…

— Да нормально всё будет. Сам понимаешь, это для меня не просто группа. В общем, это моя жизнь. И поэтому оставить её я могу только тому, кого душа примет. В данном случае, тебе.

— В общем-то я, конечно, согласен… Но, как истинная звезда, должен немного повыёживаться, — опять пошутил Женька, но потом, поняв, что Димке не до шуток, добавил уже серьёзным тоном, — в общем, не переживай, Дима. И спасибо.

— Да мне-то за что, — усмехнулся тот, — это тебе спасибо, что не отказался.

— О причинах не спрашиваю, но догадываюсь, что они очень веские.

— Веские, Жека. Настолько веские, что, можно сказать, душу отдаю.

— Душа тебе ещё самому пригодится. Да, кстати, — вспомнив о чём-то, произнёс Журавлёв, — насчёт студии… Пока ничего обещать не буду, но, возможно, я тебе помогу найти подходящую, хотя бы на какое-то время. Где-то через недельку позвоню…


Уладив с Женькой кое-какие вопросы, Дима прошёл на кухню, поставил на плиту чайник. Было как-то необычно никуда не торопиться. Ему вдруг ужасно захотелось услышать Валеркино лопотанье и, взяв его на руки, расцеловать пушистую беленькую макушку… А ещё лучше было бы схватить в охапку и его, и Наташку, прижать к себе обоих и затихнуть где-нибудь под тёплым одеялом, уснуть с ощущением покоя от того, что они — рядом…


Несмотря на выпитый горячий кофе, он вдруг ощутил странный озноб и резкую головную боль. «Этого ещё не хватало», — подумал Дима, присаживаясь к компьютеру. Он всё ещё надеялся, что Наташа напишет ему на почту через мобильный телефон. Но писем от неё так и не было.

«Ничего, завтра всё уладится…»


— Дима, ты какой-то бледный. Ты, случайно, не заболел? — Вернувшись с работы, Анна сразу заметила состояние сына.

— Да, знобит чего-то, и всё тело ломит, — лежа в гостиной на диване, Димка смотрел телевизор.

— В городе опять эпидемия гриппа, наверное, ты где-то подхватил, — всплеснув руками, Анна Сергеевна прошла на кухню и, достав из аптечки градусник, принесла его сыну.

— Похоже на то, — ответил тот, — и что теперь делать? Я же утром хотел ехать…


— О, Господи, Дима, тридцать девять и пять, — мать испуганно смотрела на термометр, — куда теперь ехать, теперь скорую вызывать нужно.

— Да не нужно никого вызывать, — он устало закрыл глаза, — пройдёт…


Но вызывать скорую всё же пришлось, при чём, не только Димке — вернувшись с работы, Александр Иванович тоже пожаловался на плохое самочувствие, и, смерив ему температуру, Анна Сергеевна решительно набрала ноль три.


— Грипп гуляет, что вы хотите? — фельдшер скорой помощи ловко орудовала шприцем, — мы на вызовы не успеваем выезжать.

— А сколько примерно придётся болеть? — Дима говорил непривычно охрипшим голосом.

— Недельку точно придётся поваляться, а то и две. Как повезёт, — развела руками медработник.

— А побыстрее?

— Ну, это вы с вирусом сами договаривайтесь, — пошутила женщина и, выписав необходимые лекарства, распрощалась.

— Ну, и как теперь? — Дима окончательно расстроился, — Как я теперь поеду?

— Никак, — Анна укрыла его одеялом, — во-первых, ты плохо себя чувствуешь, во-вторых, ты заразишь и Наташу, и Валеру, а, в третьих, ты их назад пока не сможешь привезти — дома папа болеет. Теперь, пока не переболеете, ни о какой поездке и речи на может быть. Так что звони в студию, отменяй все свои выступления…

— Мам, — Димка посмотрел на мать блестящими от температуры глазами, — у меня пока не будет никаких выступлений. Я ушёл из продюсерского центра…

— Почему? — присев рядом с ним, спросила Анна, и ему показалось, что она не удивилась известию.

— Я должен был уйти.


То ли от высокой температуры, то ли ещё от чего, ему вдруг захотелось выговориться. Слушая его, Анна время от времени понимающе кивала, но с каждым кивком голова почему-то опускалась всё ниже…


— Прости меня, сынок… — негромко произнесла она, когда Дима закончил свой рассказ.

— Мам, ты чего? — взяв её за руку, он удивлённо смотрел на мать.

— Какая у тебя рука горячая, — она положила сверху свою ладонь, — видимо, температура так и не упала.

— Ма-а-м… — он слегка потормошил её руку, — за что я должен тебя простить?

— Я ничего не буду говорить, ладно? — она улыбнулась как-то печально, — Может, я когда-то тебя обидела…

— Ну, что ты, мам, — он погладил её руку, — чем ты меня могла обидеть? Ты же моя мама…

— Я никогда не думала, что Кристина такая жестокая. Но, возможно, это от того, что она тебя так любит.

— Никого она не любит, кроме себя. Ладно, ма, — он улыбнулся, — спасибо, что посидела со мной.

— Ну, что ты, сынок, — она пригладила его рассыпавшиеся волосы, — это тебе спасибо, что ты мне наконец-то хоть что-то рассказал. Вы же никогда не делитесь, мы только можем догадываться, что у вас происходит.

— Уже ничего не происходит.

— Ничего, вы помиритесь.

— Не знаю… Она совсем не хочет со мной общаться.

— Так и бывает, — улыбнулась Анна, — пока ты сердился на неё, она все глаза по тебе проглядела. А как поняла, что у тебя сердце отошло, тут уже её обиды дали о себе знать…

— Не знаю, — повторил Дима, — тут, действительно, за несколько дней на неё такой поток информации обрушился… как нарочно… Впрочем, нарочно и есть.

— А, знаешь, в жизни ничего просто так не бывает, — Анна встала и поправила одеяло, — я думаю, то, что ты сейчас заболел, тоже неспроста.

— Почему?

— А потому, что рано тебе туда ехать. Обиду нужно пережить, тогда она легко уходит. А сразу не всегда получается… Пока ты будешь поправляться, она сама по тебе соскучится… Вот увидишь.

— Хорошо бы, — кусая губы, Дима смотрел куда-то в потолок воспалёнными глазами, — я уже не верю, что она когда-нибудь мне ответит.

* * *

Оказавшись в родном доме, Наташа вдруг ощутила утраченное чувство покоя. Она давно здесь не была, не видела отца вот так — близко, не разговаривала с ним… Отключив после Димкиного звонка телефон, она на какое-то время даже испытала неожиданное блаженство… Она подумала, что теперь не нужно ждать его звонков, переживать, что он позвонит и нарушит её с таким трудом обретённое душевное равновесие… Ненадолго ей показалось, что она приобрела это самое равновесие… Ей показалось, что она вдруг успокоилась… Всё, что её тревожило, осталось за стенами её родного дома. Теперь она — здесь, под защитой этих самых стен… Она и Валерик… теперь не нужно ни о чём тревожиться… думать о том, где и с кем Дима… Да, он позвонил и сказал, что он никому не отдавал её песни, и что у него нет никаких новых проектов… Может быть… Но он ничего не сказал об Инне… А, вообще, лучше совсем о нём не думать! Да, нужно учиться не думать о нём… И у неё это получается…


…Уже к концу второго дня пребывания в родительском доме она отчаянно ловила себя на мысли, что думает только о нём… Эйфория от разлуки закончилась внезапно, сменившись откровенной тоской… Упрямо заставляя себя не вспоминать о Диме, Наташа пыталась отвлечься заботой о Валерике… Но все попытки забыть об отце разбивались о синий-пресиний взгляд его сына…


— У вас с Димой что-то произошло? — улучив момент, Валерий тревожно посмотрел на дочь.

— С чего ты взял? — старательно отводя взгляд, Наташа гладила Валеркины распашонки.

— Я не слепой. Я заметил, ещё когда Дима уезжал на гастроли. Вы очень странно с ним попрощались. А позавчера странно встретились…

— Всё нормально пап, — пересохшими от волнения губами ответила Наташа.

— Ну, если нормально, почему ты отключила телефон, ведь он тебе звонит без конца.

— Ну, он звонит… а я-то не могу с ним говорить… — она говорила не совсем уверенно, судорожно вздыхая.

— Ты можешь не говорить, можешь просто слушать. А ты вообще отказываешься подходить к телефону, мне приходится Диму обманывать… Это же не может длиться до бесконечности, Наташ…

— Пап… — она виновато опустила взгляд, — Я не хотела тебе сразу говорить… Я не вернусь больше к Диме.

— Что?! — он как будто не расслышал, — Что ты сказала?

— Я не вернусь к Диме… — уже менее уверенно повторила Наташа.

— Почему? — нахмурившись, отец присел напротив.

— Можно, я не буду ничего рассказывать?

— То есть? — он посмотрел на неё недоумённо, — А что я должен думать?

— Пап… ты ничего плохого не думай… Дима меня не обидел. Просто… просто у нас ничего не получилось.

— Что значит — не получилось? У вас вон, что получилось, — Валерий кивнул головой на внука, ползающего по разложенному дивану, — ему-то как будете объяснять?

— Пап… — опустившись на край дивана, Наташка подняла на него полные слёз глаза, — пожалуйста… не гони меня… ладно?

— Да кто же тебя гонит?! — он присел рядом, обнял дочь; прижавшись к отцовскому плечу, она окончательно расплакалась, — Ну, ты хоть объясни, что случилось? Я так понимаю, родители Димы тоже не в курсе?

— Нет, — она покачала головой, — я сказала только ему.

— А он — что?

— Он хочет, чтобы я вернулась…

— Что у вас произошло? — чуть отстранившись, Валерий заглянул в глаза дочери, — ты из-за этого голос потеряла?

— Да… наверное… — вытерев слёзы, она вздохнула, — много чего произошло. Просто у меня нет характера… я очень боялась его потерять… я устала бояться…

— Он что, изменяет тебе?

— Нет…

— Тогда чего ты боялась?

— Не знаю… просто я его очень сильно люблю…

— В общем, понятно одно, что ничего не понятно, — в свою очередь вздохнул Валерий, — а что у тебя со здоровьем?

— Всё хорошо, — она встала и снова взяла в руки утюг.

— Где же хорошо? Ты еле ходишь. Я не стал вчера ничего спрашивать… Наташ… тебе двадцать лет, а ты вчера еле Валерку донесла от ворот до дверей… Я ведь всё вижу.

— Это у меня от стресса. Врачи так говорят.

— А как ты здесь будешь лечиться? Тебе же, наверное, нужно там к специалистам обращаться?

— Это само собой проходит… Только волноваться нельзя, — она успокаивающе посмотрела на отца, — ты не переживай, всё пройдёт.

— Как же я могу не переживать? — Валерий покачал головой, — Ты же у меня единственная дочка…

* * *

Вечером, вернувшись с прогулки с Валериком, Наташа застала отца и Светлану Петровну за нелёгким разговором.


— Ну, и что она тут будет делать? — отчаянно жестикулируя, спрашивала мачеха.

— Как что? Жить! — Валерий пожал плечами, — Это её родной дом.

— Я это прекрасно понимаю, — сделав упреждающий жест ладонью, Светлана Петровна, обернулась на стук закрывшейся за Наташей двери, — ну, поживёт месяц, ну, два… А потом? Профессии нет, ничего нет, голос неизвестно, восстановится или нет…

— Что ты несёшь, Света? — растерянно посмотрев на дочь, произнёс Валерий, — Всё, давай прекратим этот разговор.

— Ну, давай, прекратим, — не обращая внимания на Наташу, женщина в сердцах вышла из комнаты.

— Пап, не ссорьтесь, — Наташа виновато посмотрела на отца, — я что-нибудь придумаю…

— Что ты придумаешь?! — мачеха снова показалась в дверях, — Наташа, ну, что ты можешь придумать?

— Ну, не знаю, — та пожала плечами, — работать пойду…

— Кем?! Да у нас тут восемьдесят процентов женского населения без работы сидят! — махнув рукой куда-то в сторону окна, Светлана Петровна уставилась на девушку, — А у тебя ни образования, ни профессии, ничего! А Валерика куда? В ясли очередь на три года вперёд.

— Вы не переживайте, — раздевшись сама, Наташа стягивала с сына тёплый комбинезон, — я потом назад уеду.

— Назад?! А жить там ты где будешь? Алинку выгонишь? Конечно, куда же ей, бедной, будет деваться-то? У неё выбора нет… — мачеха обиженно отвернулась, — Пойдёт ребёнок по общагам мыкаться.

— Не беспокойтесь, — Наташа усмехнулась, — Я не собираюсь её выгонять.

— А сама куда пойдёшь? Квартиру снимать? А за какой шиш? Пенсии у тебя теперь нет, стипендии нет… Петь ты тоже не можешь, чем зарабатывать собираешься?!

— Света, прекрати! — покрывшись пунцовыми пятнами, Валерий неожиданно стукнул кулаком по столу.

— Что вы делаете?! — бросив на мачеху возмущённый взгляд, Наташа подошла к отцу и, присев перед на корточки, заглянула ему в глаза, — Пап… ты только не волнуйся, ладно? Папочка… пожалуйста, не волнуйся… Я уеду, правда… только волнуйся…