Я встала, сделала пару шагов навстречу, девушка заметила меня и пошла быстрее.

— Что вы здесь делаете? — сунула она руки в карманы. На лице озабоченность и да, действительно, усталость. Вблизи она оказалась гораздо старше, ближе к «ягодному» возрасту.

— Моего отца привезли к вам. Минут тридцать назад, — взволнованно добавила я и протянула ей полис: — Вот. Скажите, что с ним? К нему можно?

Девушка взяла из моих рук полис, унесла его на стол и повернулась ко мне:

— Верхнюю одежду снимите, скрутите и на стул. Если с собой есть пакет, уберите в пакет.

И всё. Двинула по коридору и скрылась в ординаторской. Я растерянно смотрела по сторонам, пытаясь что-то выискать, справедливость, наверное. Особой любезности я и не ожидала, но ответить хотя бы на один мой вопрос она могла! Я стянула с себя куртку, скрутила изнанкой наружу и определила на стул, как велели.

Девушка вернулась, с халатом в руках.

— Держите, — протянула мне. — Вы пока присядьте, дождитесь врача, но к нему всё равно не пустят он в реанимации.

— Что с ним?

— Инсульт, — буднично отозвалась она и прошла к столу.

Уселась, щелкнула лампой, водрузила на нос очки и подхватила полис. Мне ничего не оставалось, как опуститься на стул. Мельтешить в коридоре, испытывая на прочность нервы сестры, затея не самая лучшая.

Время казалось остановилось. Я глянула на часы — прошло сорок минут. Девушка периодически отлучалась, возвращалась вновь, буквально на пару минут и снова сбегала. А еще через пять она спустилась вниз. Вскоре, дверь грузового лифта с шумом раздвинулась — привезли нового больного. Молодой человек катил каталку, сестра, подняв руку вверх, держала бутыль с лекарством.


С доктором, забежавшим буквально на пять минут, я переговорила только через полтора часа.

— Рекомендую вам ехать домой и хорошенько выспаться, — начал он не с того, что меня интересовало. — У вашего отца инсульт, он в палате интенсивной терапии, состояние острое, о стабильности говорить пока рано. Его погрузили в состояние искусственной комы. Пугаться не нужно, это стандартная процедура лечебных мероприятий.

У меня резко закружилась голова, я прикрыла глаза, сомневаясь, что это поможет не свалиться на пол. Доктор как будто это понял и подхватил меня под руку. Повел к выходу из ординаторской, где мы и разговаривали, продолжая настаивать:

— Вам необходимо на свежий воздух, повторяю — езжайте домой.

— Но я не могу. Не могу уехать.

— Сегодня ничего нового вы не услышите, приходите завтра часикам к одиннадцати, картина будет более полной. Читать лекцию и пугать вас терминами у меня сейчас просто нет времени. Извините, но мне нужно возвращаться к пациентам. В том числе и к вашему отцу.

Он выпроводил меня из кабинета, а при помощи той же сестры и из самой больницы. Не то чтобы я сопротивлялась — для этого я была слишком растеряна и подавлена — но девушка спустилась со мной на лифте и проследила, чтобы я шла в нужном направлении. Кто их знает, может мне действительно быть тут в это время не положено.

Глава 21


Утром позвонил Артемий. Уснуть я смогла ближе к пяти, приняла звонок находясь в полусне, не глядя на экран, проведя пальцем по наитию.

— Я знаю, что нам сейчас нужно, — задорно заявил он. Я мотнула головой и попробовала сесть, пытаясь вырваться из цепких лап сна. Голова тяжелая, сознание казалось застелено густым туманом, глаза не желали повиноваться и жмурились. И все же смогла выдавить из себя вопрос, пересохшим ртом:

— Что?

— Нам нужно узнать друг друга ближе. У меня совершенно потрясающая идея. Завтра я улетаю отдыхать в Маврово, что если я приглашу тебя с собой? — Я не успела ничего ответить, как он задал новый вопрос: — Ты когда-нибудь была в Македонии?

— Я не могу. Не могу полететь с тобой и совершенно не важно, была я в Македонии или нет, — ответила я и, наконец, проснулась окончательно.

— Я в курсе твоего развода назначенного на одиннадцатое. Если ты согласишься, перенесем путешествие на двенадцатое. Разумеется, и перелет, и проживание за мой счет. Прошу, соглашайся, уверяю, мы классно проведем время.

— Не помню, чтобы я упоминала тебе про свой развод.

— Ты и не упоминала. Мне понравилась девушка, я захотел знать о ней всё, это нормально в наше время.

— Я не могу поехать, — отрезала я, минуту назад готовая рассказать об отце, объяснить, почему не могу. И не дав ему возможности ответить, добавила: — Нормально — это когда о девушке, ты узнаёшь от самой девушки!

Нажала отбой без сожаления. Посмотрела который час и прошлепала в ванную, встала под прохладный душ. Он копался в моей биографии? Досье что ли на меня собрал? Интересно было бы взглянуть… Бред. Ни черта не интересно! Куда занимательнее зачем он это делал, только лишь для того, чтобы выяснить насколько я подхожу его важной персоне?

Возможно ли, что его обращение именно в нашу фирму не случайно, как и погром в его кабинете? Он недавно появился в нашем городе… и относительно недавно в моей жизни стали происходит удивительные вещи…

Глупость! Этот человек мне совершенно незнаком, мы не могли встречаться ранее. Следовательно, я не могла ему нигде «перейти дорогу». Я выключила воду, выбралась из ванны и уставилась в зеркало: под глазами темные, припухшие круги. Абсолютно уверена вчера их не было. Прошлась по лицу тональником, взяла в руки тушь и тут же сунула назад в косметичку. Высушила волосы, отправилась на кухню, поставила чайник. Действуя скорее механически, как бездушная, заведенная кукла.

Желудок поджимался до боли, но яичница, как ни странно, вызывала отвращение. Желтая, жизнерадостная серединка особо. Лопаткой соскребла её в мусорное ведро и сунула сковороду в мойку. Пару глотков кофе и достаточно, уже половина одиннадцатого.


К отцу меня вновь не пустили. Сегодня мы вели диалог с главным врачом, непосредственно в его кабинете. Василий Иванович Смирных тыкал в плакат с нарисованным на нем мозгом человека, много говорил о кровоснабжении, водя карандашом по линиям сосудов. Я пыталась сосредоточиться, понять, о чём он мне толкует, но в голове крутилось только одно слово: кома. Он всё еще в коме!

— Кома — очень пугающее слово, пусть и искусственная. Это не опасно?

— Не нужно пугаться, — шагнул он к столу, сел и сцепил руки замком. — Погружение в индуцированную кому, напротив, увеличивает шансы на выживание, а при судорожном синдроме это необходимость. Покой — это то, что сейчас необходимо нейронам, кома как раз и обеспечивает покоем.

— Я могу его увидеть?

— Сожалею, но нет. До перевода из палаты интенсивной терапии всё посещения запрещены. Сейчас он подключен к аппарату искусственной вентиляции легких, за ним ведется пристальное наблюдение.

— Как долго он будет находиться в… — споткнулась я, избегая слова кома, — в реанимации?

— Точных сроков нет, всё очень индивидуально. Минимальное количество семь дней. Восстановление будет не из легких, поберегите силы, на этом этапе вы ему будете очень нужны. Оставьте свой номер у старшей сестры, в случае острой необходимости с вами свяжутся. Так же, возьмите у неё телефон отделения, только прошу не увлекайтесь звонками, не стоит отвлекать сотрудников от пациентов. Раз в день справиться о состоянии больного будет вполне достаточно.

Мы еще немного пообщались — в основном я изводила доктора вопросами о причинах инсульта — вскоре я попрощалась и пошла на поиски старшей сестры.

Когда я оказалась в машине, передо мной встал главный вопрос: куда себя деть? Ощущение что я должна куда-то бежать и что-то делать не проходило. Только ответов куда именно бежать и по какой нужде не находилось. Нужно пережить этот день, постараться успокоиться, только и всего. Завтра начинаются рабочие будни — лучший способ отвлечься.


У двери в квартиру топтался Глеб, в руках прозрачная коробка с тортом. Торт в виде ели и размашистая надпись: «С рождеством!».

— Рождество было вчера, — заметила я, вместо приветствия. Он сокрушенно покачал головой и ответил:

— Не хотел нарушать твои планы.

Ругаться, доказывать ему бессмысленность его прихода не нашлось сил. Открыла дверь, распахнула перед ним, предлагая войти первым. Глеб прошел, разделся, дождался, когда я определю свою куртку в шкаф и протянул мне торт.

— Поставь на стол, — кивнула я на кухню. — Я сейчас.

К горлу подступал комок, а на глаза наворачивались слезы. Я сбежала в ванную, пока Глеб не заметил и не интерпретировал их по-своему. Пустила воду и села на борт ванны, опустив плечи и радуясь, что на глазах ни грамма туши — не растечется. С нового коврика, купленного мной недавно взамен старого, истоптанного, смотрел на меня совёнок и подмигивал. Хорошо, мол, всё будет, не отчаивайся. Я поморгала, вздохнула глубоко и поднялась. Вымыла руки с мылом, умыла лицо и вновь наклонилась к птичке:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Сам смотри с ветки не свались.

Когда я вернулась в кухню, Глеб уже заваривал чай.

— Ничего что я тут хозяйничаю?

— Хозяйничай, — обреченно махнула я рукой и села на стул. Глеб накрыл чайник полотенцем, достал из шкафа три чашки с блюдцами, расставил посуду на столе и повернулся ко мне:

— А лимон есть?

— Посмотри в холодильнике.

Лимон нашелся. Он помыл его, обтер салфеткой и порезал несколько тонких долек. Одну сунул в рот, съел вместе с кожурой. Я сглотнула появившуюся как по заказу слюну и отвернулась к окну. Напрасно я его впустила.

— Юль, у меня всё готово. Отца позовешь или мне?

— Отец в больнице, — шепнула я.

— Как в больнице, давно? Что с ним?

— Инсульт.

Глеб шагнул ко мне и коснулся моего плеча, я повернулась и уставилась на чашки, уже наполненные горячим чаем. Третья чашка сегодня была лишней. Не нужной.

Сначала он вытирал мои слезы подушечками пальцев, а потом его руки замерли у висков, на лицо опустились губы. Меня мелко трясло от его поцелуев, в висках пульсировало. Дублировать сцену в машине в мои планы не входило, я перехватила его руки и опустила их вниз, одновременно отодвигая своё лицо.

— Чай стынет, — в сторону произнесла я.

Придвинулась ближе к столу, схватилась за чашку и стала рассказывать про отца. Как обнаружила его на полу, как бродила в пустом коридоре больницы. Глеб уселся рядом, не перебивал и внимательно слушал. Я передала всё что сказал главврач, одновременно поедая торт, почти не чувствуя его вкуса, машинально отламывала вилкой и направляла в рот. С куском и рассказом было покончено одновременно. Я почувствовала тошноту и попросила:

— Уходи, пожалуйста, я устала.

— Юль, чем я могу помочь? Может нужны какие-то лекарства?

— Ничего не нужно. Уйди, я прошу, прямо сейчас.

Глеб растерянно на меня посмотрел, встал. Прихватил свою чашку, определил в раковину и двинул на выход. Уже одетый, выглянув в дверной проём, попросил:

— Обещай, что позвонишь если потребуется помощь.

— Я позвоню, иди.

Дурно мне становилось не на шутку. Бросилась в туалет, едва закрылась за Глебом дверь. Торт просившийся наружу сгибал пополам, сжимал внутри тугим спазмом. Рвало меня недолго, но впечатляюще. Впрочем, уже через пять минут чистила зубы, с упреком глядя на отражение: идиотка, кто ест торты на голодный желудок?

Поставила на телефоне будильник и отыскала в аптечке снотворное, выпила сразу пару таблеток. В дверь постучали. «Я же просила!» — простонала я, решив, что вернулся Глеб. Оказалось — курьер. Дверь открыла не сразу, раздумывая стоит ли в принципе её открывать, памятуя визит предыдущего курьера.

Этот не таил никакой опасности. Всего лишь корзина цветов от Артемия.

«Сёма прав, я действительно болван. Болван, привыкший всё контролировать. Прости.

Р.S. Прошу, подумай над моим предложением. Я буду ждать до 17–00 завтрашнего дня»


Снотворное подействовало не сразу, я задернула шторы и долго вертелась юлой. Натиск роившихся мыслей, никак не желал из захламленного чердака превращаться в идеально упакованный багаж. Сон принял меня в свои объятья неожиданно и внезапно. Когда я вновь открыла глаза, часы показывали без четверти шесть. Произвела нехитрые подсчеты, выяснив; спала почти четырнадцать часов.

На трудовую вахту собиралась неспешно: приняла душ, позавтракала, но всё равно умудрилась заступить первая. Кивнула сонному охраннику на входе и бодро прошествовала в свой кабинет. Включила компьютер, проверила почту и вскоре наметила план на ближайшую неделю. Уже завтра можно приступать к реанимации кабинета Артемия. Сегодня ночью он улетает. Я ведь не стану его задерживать. А стала бы, если б отец был здоров? Я задумалась, почесала бровь и откинула карандаш: смысл теперь съедать себе мозг!