– …Ну вот, как откинулась я с зоны, так они меня в оборот и взяли. Ладно, хоть ума хватило у меня ноги сделать в другой город. И пешком шла, и зайцем в электричке, и велик у пацанчика одного одолжила… Ну, вот… – Воробьиха срыгнула воздух, налила себе ещё одни «полстаканчика», опрокинула в себя. – На велике-то этом ДТП у меня и вышло…

У Воробьихи вышло ДТП на велосипеде, а моё сердце врезалось в непреодолимую преграду – стену неверия. Апрель на своём исходе швырял в грязное окно снежную крупу и не хотел показать мне дорогу к эликсиру для слепых душ и сердец. Одна капля этого средства превратила бы сердце моего ангела в кристалл, в котором отразилось бы всё, что я чувствую… Потому что слов и дел, как выяснилось, было мало, чтобы она поверила мне.

– …Ну вот, короче, он и говорит: «Сымай трусы, расплачиваться будешь». Ну, а я ему насосом-то промеж глаз и захреначила. Ладно, хоть не монтировкой, но кровищи тоже – будь здоров было. Живой остался, тока окривел малёхо на один глаз…

Увлекательный рассказ Воробьихи был прерван звонком в дверь.

– Обожди, посиди тут.

В прихожей послышался женский голос – жеманно-приторный и противный, как несвежий корж с лёгкой алкогольной пропиткой:

– Ма-ань… А я к тебе… И не с пустыми рука-а-ами, хи-хи!

– Чего там у тя? – ворчливо спросила Воробьиха.

– Как чего? Фуфырик! – ответила гостья.

– Фуфырик – это хорошо. Тока, Тонь, ты не обижайся, но в плане любви сегодня ты пролетаешь, как трусы над Магаданом… У меня принцесса в гостях… И огненной воды у нас – до хрена! Но и твой подарок сгодится. Водки мало не бывает!

– Ка-а-акая ещё такая принцесса?! – В голосе гостьи зазвенела истеричная нотка. – Это чё, Зинка из соседнего подъезда, чё ли? Ну, я этой лахудре щас её три волосинки-то повыдергаю…

– Э-э, притормози, мать! – В прихожей слышались звуки возни. – Какая Зинка? Это жар-птица самая настоящая ко мне залетела!

– Птичка? – психовала гостья. – Ну, щас она у меня пёрышек в хвосте недосчитается…

Решив, что с меня хватит этих «свинцовых мерзостей», я встала и пошла к выходу. В прихожей в свете грязной лампочки можно было увидеть картину маслом: Воробьиха пыталась дотянуться до бутылки водки, которую держала на отлёте дама постбальзаковского возраста, в пёстром домашнем халате и чёрных колготках, вульгарно и аляповато накрашенная, с обесцвеченными волосами, стянутыми на затылке в жидкий хвостик. Она была не такой сморщенной, как Манька, но следы злоупотребления на её лице тоже проступали весьма явственно. Упираясь Воробьихе в грудь, она не позволяла ей достать заветный «фуфырик», отводя руку с ним как можно дальше. Увидев меня, она несколько опешила и пробормотала:

– Здрасьте…

Весь драчливый пыл у неё куда-то пропал, и она растерянно заморгала, а Воробьиха с гордостью объявила:

– Во, гляди, какая царевна ко мне заглянула! Не тебе, мымре крашеной, чета!

Дама в халате скуксилась, плаксиво скривив рот.

– У-у-у… И чем ты после этого лучше мужика? – бросила она Воробьихе слезливый упрёк. – Все они ищут кого помоложе, покрасивше, да побогаче… И ты туда же…

– Я так понимаю, я здесь третья-лишняя? – сказала я. – Не беспокойтесь, мне уже пора идти.

Воробьиха, забыв и о бутылке, и о своей расстроенной даме, бросилась ко мне и принялась снова водворять меня на место.

– Ты, лапушка моя, куда собралась? – вкрадчиво уговаривала она. – Гляди – ночь на дворе уже, куда ж ты пойдёшь? Да и погода – собачья… Лучше тут, в тепле, с нами… Тонька, хватит выть, подь сюды! Фуфырь на стол ставь. Третьей будешь.

Дама не отказалась, присела к столу и опрокинула стопку водки, бросая на меня косые взгляды. Ещё через пару стопок она подобрела и стала интересоваться, кто я, как живу, чем занимаюсь. Я заверила её, что никаких видов на её подругу не имею, и это окончательно расположило Антонину ко мне. Поскольку я больше ничего горячительного не пила, она услужливо сбегала к себе домой за пачкой чая, заварочным чайником и чистой чашкой: ничего этого в безалаберном хозяйстве Воробьихи не обнаружилось. Пока она хлопотала у плиты, Воробьиха, уже порядком окосевшая, вещала мне:

– Принцесса, ты не уходи, а? Когда ж ещё мне доведётся вот так, вживую, на такую красивую жар-птицу полюбоваться? Ты если не хочешь, я тебя пальцем не трону… Мне для этого дела и Тонька сойдёт. А на тебя – хоть посмотреть…

– Вот, пейте чаёк свеженький, – поднесла мне Антонина чашку с крепко заваренным чаем.

Я отпила глоток и поморщилась: это был почти чифирь. И сахара подруга Воробьихи бухнула ложки четыре, не меньше… Впрочем, и в этом большого смысла не было, как и в буране за окном, и в осколках моего сердца на полу этого бомжатника, и в одиноко светящемся окне напротив…

После этого чая на меня навалилась такая усталость, что я уронила голову на руки, уплывая в мучительный транс. Стукнул раздвигаемый диван, меня взяли под руки, проводили к нему и уложили – не раздевая, прямо в пальто, только сапоги сняли. Диван вонял старой мочой, подушка – чем-то кислым…

Серый дневной свет прорезался мне в глаза. Во рту стояла пустынная сушь, а правую сторону поясницы разрывала адская боль. Рука занемела до мурашек и не слушалась… Вытащить её из-под головы удалось с трудом. Вот дряни, наверняка что-нибудь подсыпали в чай…

Я села. От слабости потемнело в глазах, а голову пронзил резкий, неприятный звон – будто тончайшая проволока воткнулась в мозг.

Сапоги удалось найти не сразу: кто-то добрый засунул их под диван, а без обуви на здешний пол вставать было не только неприятно, но и опасно для здоровья: его покрывала грязь, везде валялись какие-то ошмётки, колбасные шкурки, бумажки, бычки… Виднелись засохшие следы от плевков и блевотина. К горлу подступил рвотный позыв. Боль усиливалась при движениях, а при переходе в вертикальное положение тут же захотелось снова согнуться пополам. Крови я не обнаружила – значит, это не рана… Ад разрывал меня изнутри. Домой, домой, скорее домой…

Но не тут-то было. Я оказалась запертой в пустой квартире, а в моей сумочке не обнаружилось ни мобильника, ни денег. Хотя, впрочем, я не могла припомнить, брала ли я с собой телефон вообще, когда выходила из дома… А стационарного телефона здесь не было и в помине. Розетка для подключения аппарата в прихожей имелась, и даже полочка на стене была прибита… увы, пустая.

Что же такое на меня нашло? Что за затмение разума? Александра сказала: «Ты меня не любишь». По-моему, всё это время я только и делала, что доказывала ей свою любовь, но, видимо, получалось неубедительно. Что сделать ещё, чтоб она поверила? Не знаю…

Захотелось в туалет. Даже страшно было представить, какой он здесь… Предчувствия не обманули: он был воистину постапокалипсичен. Даже на вокзале, наверно, и то чище. Пришлось исхитряться с подстилкой из туалетной бумаги… Смыть не вышло: сливной бачок не работал.

В моче обнаружилась примесь крови.

Я упала на вонючий диван и свернулась в позе эмбриона, поджав ноги к животу… Запах? Плевать… Больше прилечь было просто негде. Я постанывала и скулила от боли, сгибаясь в бараний рог. Что-то с почкой, видимо. Где же эти сволочи?

«Ангел мой, хранитель мой, спаси меня…» – только и оставалось молиться.

Сушняк мучил, не отступая. На кухне не нашлось даже чистой питьевой воды, а водопроводную пить я не рискнула. Запах гнили и разложения от мусорного ведра вывернул меня наизнанку, и меня вырвало в кухонную мойку – прямо на сваленную там немытую посуду.

Время шло… Нет, тянулось, издеваясь надо мной. Ни Воробьихи, ни её подружки… Меня начало знобить. Боль не стихала.

«Господи, помоги мне. Саша, найди меня».

…В замке повернулся ключ. Попытка приподняться отозвалась болью. Пьяно пошатываясь, в комнату ввалилась Воробьиха.

– Вызовите скорую, – простонала я. Губы совсем пересохли, стали шершавыми. – Который час? Сколько я уже здесь?..

Икнув и фыркнув, Воробьиха усмехнулась:

– Чё, хреново, принцесса? Может, пивасика тебе дать?

В пояснице у меня словно поселился зубастый монстр: грыз и грыз…

– Какое, к чёрту, пиво… Что вы мне подсыпали?

– Ик… – Воробьиха присела на диван, расправляя на колене какой-то листок формата А4, мятый, с рваными краями. – Ну, это Тонька тебе вчера клофелин подмешала… От матери её, старухи-покойницы, остался ещё. Я про это была не в курсе, ты не думай… ик! Это она сама. Дура потому что. Лавэ-то у тебя на кармане маловато оказалось… На пивасик только и хватило. Ничё, нам твой муженёк заплатит… Ну, то есть, дама твоя. О, гляди.

Листок лёг передо мной, Воробьиха ткнула в его центр кривым пальцем с грязным ногтем. На листе была напечатана моя фотография. «Ушла из дома и не вернулась»… И телефоны Александры: домашний, рабочий и мобильный. «Вознаграждение за любую информацию гарантировано». Видимо, наша родная милиция-полиция работала по старинке: «Заявление – через трое суток».

– Ребятишки какие-то расклеивали, – сказала Воробьиха. – Я гляжу – а мордашка-то знакомая, хе-хе! Тонька пошла на встречу с твоей мадам. Тридцать косарей запросили. Нет денег – нет тебя. Ничего! Вы, буржуи, не обеднеете, а нам с Тонькой на хлеб с колбасой да на топливо – во как хватит.

Воробьиху будто подменили: от вчерашнего пьяненького дружелюбия не осталось и следа, на её обрюзглом лице застыло жёсткое и безжалостное выражение. «Во как!» – «выше крыши», показала она жестом.

– Маня… Я думала, ты хорошая, – пробормотала я. – Пьющая, но неплохая… А ты…

– А чё я? – усмехнулась Воробьиха. – Это не я, это время такое, принцесса. Каждый выживает, как может… Ик! Ну дык чё, пивасика-то дать?

Я закрыла глаза и отвернулась. Озноб, тошнота, боль – всё это наваливалось разом и терзало меня, скручивало, как в центрифуге. Все мои просьбы вызвать скорую Воробьиха пропускала мимо ушей, вся поглощённая желанием заполучить деньги. Гремела чем-то на кухне, кряхтела и крякала – видно, доливала в свой бак «топливо».

Резко и нервно тренькнул дверной звонок. Воробьиха оживилась:

– О, денежки пришли! – и засеменила в прихожую открывать.

Но пришли не деньги. Послышался плаксивый вой:

– Мань, она мне чуть руку не сломала… с-су-ука…

В вонючий бомжатник будто ворвался свежий ветер, властно и свирепо сметая всё на своём пути. Торопливые, звучные шаги, развевающиеся полы чёрного плаща, волна знакомого парфюма – и моего лица коснулись тёплые ладони моего ангела-хранителя.

– Лёнечка, я здесь… Ты меня слышишь?

Из последних сил я приподнялась и обняла её за шею, ёжась от щекотной ласки её пальцев, перебиравших мои волосы.

– Лёнька, что же ты делаешь? Что ты творишь, глупенькая? Они что, тебя здесь силой удерживали?

Спасена. Облегчение словно разом выдернуло из меня нервный каркас, до этого момента державший меня в тонусе, и я размякла, растекаясь киселём. Я знала, что родные руки не дадут мне упасть.

– Они мне клофелин подсыпали… а потом заперли тут, – стараясь не уплыть в транс, прошептала я. – Мне скорую надо, Саш… Больно…

Подскочила разозлённая Воробьиха.

– Эй, ты! – сварливо налетела она на Александру, тряся мятым листком с моим фото. – А платить кто будет? За информацию?! Сама ж обещала – вознаграждение!

Лицо Александры было суровой каменной маской. Почувствовав, что она опускает меня обратно на диван, я судорожно уцепилась за её плечи, так что мягкая кожа её плаща заскрипела под пальцами.

– Ш-ш, всё хорошо, – шепнули её губы, согрев дыханием моё ухо.

Бережно уложив меня, она выпрямилась во весь рост. Скукоженная пьянством Воробьиха едва доставала ей макушкой до подмышки.

– Значит, денег хочешь? – спокойно проговорила Александра.

– Ага, ага, а как же! – закивала Воробьиха, не уловив в её голосе чуть слышную нотку угрозы. – Сама ж обещала в бумажке своей!

– А то, что вы её клофелином напичкали и заперли, вместо того чтоб скорую вызвать – это ничего? – по-прежнему спокойно поинтересовалась Александра.

– Дык… клофелин-то – это не я придумала, это вон – Тонька сдуру, – Воробьиха кивнула на робко притулившуюся у дверного косяка Антонину в голубом грязноватом пуховике и вязаном берете. – А скорую… на *уя? Я пивасика ей предлагала – она отказалась…

Мои глаза почти не уловили молниеносное движение руки Александры – только увидели отлетевшую через всю комнату Воробьиху. Врезавшись в большую коробку с хламом, она скатилась на пол и затихла, сама похожая на кучу грязных тряпок.

– Ой, ой, убили ж насмерть! – завопила Антонина, схватившись за голову.

– Ничего, очухается, – презрительно хмыкнула Александра. Силу удара она умела рассчитывать. – Хрен вам, а не вознаграждение. Вымогатели, тоже мне.

Сильные крылья моего ангела-хранителя подхватили меня. Пинком распахнув дверь, Александра понесла меня вниз по лестнице – прочь из этой смрадной дыры.