– Так, пошли в дом.

Уткнувшись в горловину твоего свитера, я мурлыкнула, уже совсем охмелевшая:

– Хочу к камину…

– Хорошо, будет тебе камин, – улыбнулась ты.

Рыжий, как сама осень, огонь затрещал, разгоняя сумрак и отражаясь в твоих глазах. Диванные подушки перекочевали на пол, сверху нас укрыло одеяло из спальни, и под ним-то всё и случилось – такое долгожданное, мучительно-восхитительное исполнение пророчества. Тогда я узнала в полной мере виртуозность твоих пальцев, которые, как уже было сказано, умели танцевать не только на струнах. Пусть кто-то считал это ненормальным – к чёрту! Идите в Тартар, праведники. Для нас это было единственно правильное свершение. Слияние душ и тел, воссоединение половинок, потерявших друг друга много тысяч лет назад.

5. ЭКСПЕРИМЕНТ

Из осенней прохлады перенесёмся в адское летнее пекло. Память – машина времени, на которой можно перемещаться куда угодно и воскрешать тех, кто ушёл навсегда.

Жуткая жара началась уже в мае: в двадцатых числах температура доходила до плюс тридцати. Сегодня шестое июня, и в девять утра уже двадцать восемь градусов. Если бы не кондиционер, работать было бы невозможно.

Каблуки мягко и глухо вонзаются в нагретый за день асфальт: я иду домой. Густой, как тёплый кисель, ветер обнимает мои ноги, играет подолом светлого сарафана, а волосы над шеей намокают от пота уже через десять минут ходьбы. Супермаркет – островок прохлады: струи воздуха из мощного кондиционера спасают меня от обморока. Кассирша, загорелая до смуглости стройная брюнеточка, тыкает пальцами с длиннющим маникюром по кнопкам кассового аппарата – получается медленно и неловко. Мне думается: зачем отращивать такие когти? Работать же неудобно. А сама девушка очень симпатичная, обычно мне нравится такой тип внешности – средиземноморский. Что-то испано-итальяно-греческое. Впрочем, ты к нему не принадлежишь, но ты – особый случай.

И снова убийственная жара охватывает со всех сторон, и мозги вскипают и томятся в черепной коробке. Кожа головы потеет под волосами, дома придётся сразу же мыться. Мысли о прохладном душе окрыляют и заставляют меня торопиться.

В подъезде прохладно. Ручки пакета с продуктами до боли режут ладонь, пока я карабкаюсь по ступенькам, пыхтя и отдуваясь.

– Уть, я дома!

Мне никто не отвечает. Скинув босоножки с усталых ног, вслушиваюсь: из-за плотно закрытой двери твоей студии приглушённо слышится музыка: ты работаешь. А когда ты работаешь, к тебе лучше не соваться… Как и ко мне, когда я сижу над своей писаниной. В этом мы с тобой похожи.

Всё, что было мной приготовлено – съедено, в раковине – гора грязной посуды. Нет, я не могу позволить себе сердиться на тебя за это… Но не потому что тебе трудно в быту: по дому ты как раз ловко управляешься иногда, даже пол можешь помыть, когда в ударе. Но в целом в своих привычках ты всё-таки похожа на неряху-мальчишку… которому я всё прощаю.

Первым делом я лезу в душ. Блаженство прохладных струй окутывает меня, взбадривая и освежая измученное зноем тело. Намыливаю волосы… С такой жарой хоть каждый день мой голову.

И вот, остывшая и свежая, с распущенными по спине мокрыми волосами, я лезу в интернет.

– Лёнь, я кушать хочу.

Твои руки обнимают меня сзади, щека прижимается к моей. Я смеюсь:

– Ни фига себе! Там же целая сковородка запеканки была… Ты всё слопала, даже мне не оставила, а теперь – опять голодная?

– Ну…

Ответить тебе нечего, и ты виновато утыкаешься мне в шею. Я ёжусь от щекотки и хихикаю. Ты отстраняешься от моих мокрых волос:

– Голову помыла, что ли?

– Ага. И тебе не мешало бы, – отвечаю я, взъерошивая твои уже немного засаленные вихры.

Опираясь мне на плечи, ты трёшь подбородок о мою макушку.

– Кстати, птенчик, мне подстричься пора… Сделаешь?

В ящике тумбочки в прихожей лежит машинка с набором насадок. Я уже натренировалась сама тебя стричь, и мы экономим на парикмахерской.

– Как обычно?

Как обычно – это около трёх сантиметров, но ты просишь покороче: лето, жара.

– Хм… Насколько покороче? – интересуюсь я.

– Знаешь, в этот раз я хочу под нолик, – заявляешь ты. – Пока я в отпуске, можно. До двадцатого июля отрастут.

С двадцатого июля до двадцатого августа у тебя летняя школа – дополнительные занятия с учениками. Решив, что лишние деньги нам не помешают, ты согласилась выйти на работу летом, когда в музыкальной школе каникулы. Но кое-кто занимается, и вот ради них ты и укорачиваешь свой отпуск. Слепым ребятам, вообще-то, безразлично, как ты выглядишь и какой длины у тебя волосы, но вот некоторым зрячим взрослым – не всё равно.

– Слушай, может, под ноль не надо? – пытаюсь я тебя отговорить. – Может, хотя бы ёжик? Двенадцать миллиметров – самое то.

– Ёжик у меня уже был, – говоришь ты, пропуская сквозь пальцы мои мокрые волосы. – Хочу попробовать что-нибудь другое. Лёнь, ну, побрей меня, а?

– Что-то не нравится мне эта идея, – признаюсь я. – Как-то я не очень представляю тебя с лысой головой…

Твои пальцы щекочут мою шею сзади – до мурашек по лопаткам.

– А вот увидишь – и сразу представишь, – смеёшься ты.

– Н-нет, – отказываюсь я. – Утён, прости, но не могу… Серьёзно говорю, рука не поднимется такое сделать.

Идея мне действительно не нравится. Я люблю ерошить твои короткие волосы – особенно, когда они только что вымыты и ещё пахнут шампунем, и гладить вместо них лысый череп мне как-то не улыбается. Ты будешь похожа на больную раком или зэка… как мне кажется.

– Ну, тогда мне придётся идти в парикмахерскую, просить и унижаться, – улыбаешься ты, опираясь на меня всем своим весом, да так, что старое кресло жалобно и возмущённо стонет.

– Да там тебя не станут так стричь, – говорю я, действительно надеясь на такой исход и слегка приободрившись от этого.

– Откажут в одном салоне – сделают в другом, – не унываешь ты. Кажется, ты подсмеиваешься надо мной: в твоём голосе звучит ироничная нотка.

– Но ты же не собираешься таскаться по всем парикмахерским города! И не наваливайся так – кресло сломаешь, – бурчу я.

– Надулась, как мышь на крупу, – усмехаешься ты. – Всё равно побреюсь. Давно хотела попробовать.

– Сделаешь это – в постели на меня можешь не рассчитывать, – заявляю я сердито.

– Ну… – Вздохнув, ты разводишь руками – всё с той же усмешечкой. – Коли так, то я месяцок потерплю без секса. Пока не отрастут.

Это звучит неожиданно и обидно: меня променяли на лысину!.. И вместе с тем мне кажется, что всё это – несерьёзно, и я не верю в окончательность и бесповоротность твоего решения. А ты, как ни в чём не бывало чмокнув меня в шею, уходишь к себе в студию. В дверях оборачиваешься:

– Птенчик, покушать что-нибудь всё-таки сделай, ладно?

– На ночь есть вредно, – ворчу я.

Но через пять минут уже жарю порезанное кусочками куриное филе и варю рис, крошу лук и тру на тёрке морковку. Если тебе откажут в одном салоне, ты пойдёшь искать другой? А потом, возможно, третий? И четвёртый? Представив себе, как ты бродишь по улицам со своей тростью, я вздыхаю. Мне не по себе от мысли, что я заставляю тебя, слепую, идти одну и искать парикмахерскую. Может, сцепив зубы и скрепя сердце, всё-таки выполнить твою причуду? Лишь бы ты не переходила лишний раз оживлённую улицу… Да, я до сих пор почему-то никак не могу перестать тревожиться за тебя.

Образовавшийся в сковородке куриный бульон пенится под прозрачной крышкой. Я заливаю мясо сливками и всыпаю в него лук и морковку. Чуть позже добавляю туда же готовый рис, перемешиваю и, подумав, украшаю это всё зелёным горошком. Готовится это простое и сытное блюдо всего за полчаса. Хоть на ночь есть и вредно, но вместе с тобой я уминаю целую тарелку.

– Вкусно, Лёнь, – говоришь ты ласково. – Ты – мой птенчик.

И всё. Больше мне ничего не надо, чтобы ощутить себя самой счастливой на свете.

– А ты – обжора, – смеюсь я.

Съесть ты можешь много, но это никак не сказывается на твоей фигуре.

Завтра у меня выходной, и я позволяю себе допоздна засидеться за писаниной, одновременно лазая по сети и слушая в наушниках любимую музыку. Но один наушник на всякий случай чуть сдвинут с уха – чтобы я могла услышать тебя.

Приглушённая музыка стихает, ты идёшь в ванную. Я дописываю последние строчки, ставлю точку и выключаю компьютер. Остаток моего времени до отхода ко сну принадлежит тебе одной.

Весь следующий день ты проводишь дома за работой над заказом, и я почти забываю о твоём намерении. Я уже почти уверена, что всё это было в шутку. У меня хорошо идёт очередная глава, и я увлечённо стучу по клавишам, когда ты прижимаешься губами к моему уху:

– Лёнь, у меня сегодня выступление. Хочешь пойти?

Честно говоря, мне хочется дописать главу: редкое сочетание вдохновения и свободного времени просто грех упускать. Воистину, закон подлости: как времени нет – так Муза тут как тут, нашёптывает и соблазняет, а стоит ему появиться – хоть бы словечком одарила, крылатая профурсетка.

– Ммм… Утён, ко мне Муза прилетела.

– Понятно, – усмехаешься ты. – Муза – это святое. Ладно… Сама понимаешь, буду поздно. Не переживай.

Ни слова упрёка – только ласковый поцелуй. От стыда у меня опускаются руки, но Муза – ревнивая, капризная и злопамятная барышня, и если её благосклонностью пренебречь, она может и отомстить. Обидится – потом её не дождёшься и не дозовёшься.

Сделав на сегодня свой выбор, я остаюсь наедине с торжествующей Музой. Ты уходишь, растворившись в тёплом летнем вечере, а она остаётся со мной, поднимая меня на вершины литературного экстаза. Творческий запой – штука, которая бывает порой похуже запоя алкогольного. Кто плавал – знает…

Песнь Музы изливается в мои жаждущие уши, а пальцы стучат по клавиатуре в унисон сердцу. На часах – половина первого ночи. Сейчас ты выступаешь нечасто, но когда такое случается, ты можешь прийти домой и в два часа. Поэтому я не беспокоюсь, а Муза владеет мной безраздельно.

Глава дописана, время – полтретьего. Муза притомилась и юркнула в постель – уже храпит, чертовка, а вот мне не до сна: тебя всё ещё нет… Червячок тревоги начинает шевелиться у меня внутри, а ноги теряют покой: траектория их движения – от окна к дверному глазку и обратно. Туда-сюда, туда-сюда. Часы – тик-так, сердце – тук-тук.

Три часа, тебя нет. Гулкая тишина кухни, молчаливый погасший монитор компьютера, тёмный прямоугольник телеэкрана… Никто и ничто не может мне ответить, где тебя носит. Я набираю твой номер.

Гудки…

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети…»

Тревога голодным зверем грызёт мне сердце.

В четыре часа пополуночи усталость даёт о себе знать: давит на веки тёплыми шершавыми ладонями, вливает в тело густой склизкий кисель слабости. Каждое движение отзывается гулким эхом головокружения. Но – не спать, не спать… Не могу. Потому что тебя нет дома. И я не знаю, что с тобой и где ты.

Новый вызов и прежний ответ: «Аппарат абонента…» Господи, ну не могла же тебя так надолго задержать восторженная публика!

Пять утра, головная боль. Всё тело превращается в кисель, растекается по дивану. Ты ещё никогда так не пропадала, а если задерживалась где-то, всегда звонила и предупреждала. Что-то случилось… Что-то случилось.

Мертвенная, каменная обездвиженность.

Провал в гулкое Ничто. Усталость берёт верх и просто отключает меня прямо на месте, но телефонная трель выдёргивает меня в реальность. Сердце: бух-бух, с частотой швейной машинки, в ушах – трансформаторное гудение.

На дисплее – твоё имя… Неимоверное облегчение!

– Да! Яна?

Твой голос, родной и тёплый:

– Лёнечка, птенчик… Прости меня. Со мной всё хорошо, я в порядке. Ты, наверно, беспокоилась?

Если б я могла, я бы отвесила тебе знатный подзатыльник.

– А ты как думала?!

– Лёнь, я ребят из группы встретила… – Твой голос отягощён усталостью бессонной ночи и выпитым горячительным. – Илюху и Ваньку. Посидели немного в клубе, потом к Илюхе поехали. У меня телефон разрядился, прости. Илюхина зарядка как раз подошла.

На часах – семь утра. Солнце сияет, птички чирикают за окном, машины и автобусы проносятся по улице, а ты жива и с тобой всё в порядке. Не думай, что я такая паникёрша, просто когда я представлю, как ты со своей тростью переходишь дорогу…

– Лёнь, я уже иду домой, – заверяешь ты. – Всё нормально. Прости, что вот так, без предупреждения вышло… И ещё… кхм… Ты, это… меня сразу не убивай, когда увидишь. И не пугайся сильно.

Червячок тревоги, превратившись в дракона ужаса, вцепляется зубами мне в нутро.

– Что… В чём дело?

Ты посмеиваешься на том конце линии.

– В парикмахерскую идти уже не нужно. Илюха предоставил свои услуги – бесплатно. В общем, подстригли меня.