Симона Вилар - Тяжесть венца

Уильям отвел взгляд и стал пояснять, что поначалу пропуском им будет служить эмблема Белого вепря, однако потом придется купить что-нибудь не столь заметное. Да и коней хорошо бы заменить более выносливыми мулами.

– Возможно, в отряде Джеймса Тирелла нас сочтут дезертирами. Хотя Черный Человек не так прост и вполне в состоянии сопоставить некоторые факты. В Понтефракте нас также скоро хватятся, и тогда не миновать погони. По правде говоря, леди Анна, я все еще считаю эту затею чистейшим безумием.

– Ничего, – улыбнулась Анна. – Не забывайте, Уил: аudentes fortuna juvat![60] И разве это не напоминает вам, как мы покинули Йорк?

– Отнюдь. Тогда все было по-иному. Ныне же вызов превратился в бунт.

– Нет, – решительно заявила Анна. Ее щеки окрасились румянцем, глаза блестели. Она испытывала прилив сил, рожденный ощущением свободы. – Я слишком долго была покорной женой, и супруг повел себя со мной отнюдь не так, как должен вести себя лорд с дамой из рода Невилей. Теперь не мне, а ему придется смириться. То, что он задумал… Сейчас ему нужна не ссора со мной, а моя поддержка, и он сможет ее купить – ценой жизни Ричарда Грея.

Неожиданно она легко засмеялась.

– Представляю, как сейчас Джеральдина Нил желает доброго утра леди Харрингтон…

И она захохотала еще звонче. Уильям тоже рассмеялся. Он долгое время оставался ручной птицей, но теперь свобода и легкость Анны передались и ему. Не прошло и минуты, как они пришпорили коней и легким галопом поскакали по направлению к югу.

Площадь Польс Черчьярд перед лондонским собором Святого Павла была забита до отказа. В самом центре ее гвардейцы осаживали толпу при помощи протазанов[61]. Здесь, на открытом пространстве, со свечой в руках стояла полуобнаженная женщина. Короткая юбка едва прикрывала ее колени, босые ноги были изранены, распущенные черные волосы падали на обнаженную грудь. Невидящим взором она смотрела прямо перед собой, повторяя за священником слова покаяния. Однако из-за стоявшего вокруг шума ничего нельзя было разобрать. Толпа гоготала и потешалась:

– Поделом тебе, проклятая шлюха!

– Кэвин, да ты только глянь, какие сиськи у этой Джейн Шор!

– А какие ножки! Нет, покойный государь знал толк в бабах. Да и изменник Гастингс тоже. Ох-хо-хо!

– Гляди, гляди, как держится! Что твоя святая, а на деле – самая распутная девка из тех, что когда-либо таскались по улицам Лондона.

– Если бы почаще таких гулящих заставляли каяться, глядишь, и перевелась бы скверна в старом добром Лондоне.

– А мне ее жаль. Она всегда была добра, а в голодные годы щедро жертвовала на богадельни и приюты.

– Кому это жаль потаскуху? Да ее на костер надобно! Вместе с королевой они хотели извести колдовством самого лорда-протектора, а славного Эдуарда IV эта Джейн до смерти замучила своим распутством. Ее хватало еще и на Дорсета, и на Бекингема. А едва король испустил дух – упокой его, Господи! – тут же прыгнула под одеяло к изменнику Гастингсу. Ничего, погодите. Герцог Глостер сумеет по заслугам разделаться со всеми изменниками и предателями – благослови его, Пресвятая Дева!

Под навесом одного из окружавших площадь домов за покаянием былой фаворитки Эдуарда IV наблюдали двое путников в запыленных дорожных плащах. Они сидели верхом на мулах и лишь молча переглянулись, заслышав эти речи.

– Вы что-нибудь понимаете, Уил? Почему в таком положении оказалась женщина, которой покровительствовал лорд Гастингс? И что могло произойти, если самого лорда-чемберлена чернь называет изменником?

– А что вы скажете по поводу того, что весь город полон солдатами-йоркцами и людьми герцога Глостера? К тому же, вы заметили, что на тех бедолагах, которых травила толпа у ворот Ладгейт, были ливреи цветов лорда-чемберлена? Боюсь, все это свидетельствует лишь об одном – Гастингс в немилости у лорда-протектора.

– Но это немыслимо! Гастингс всегда был союзником моего супруга. Именно он первым предупредил Ричарда о действиях Вудвилей.

Уильям ничего не мог ответить. Больше недели они провели в пути и по дороге нигде не замечали признаков волнений. Опасаясь преследования, они сделали крюк через западные графства, по пути купив одежду обычных путников, и примкнули к двигавшемуся на юг купеческому обозу, выдавая себя за младших детей захолустного джентри[62], которые едут получить образование в иннах лондонского Темпла. В дороге Анна беспокоилась, считая, что они продвигаются чрезвычайно медленно, но Уильям настоял, чтобы они оставались с обозом, так как без подорожных грамот их могли задержать у первого же поста. Они все еще опасались погони за сбежавшей герцогиней, но все было спокойно. Никакого преследования, никакой суеты на дорогах. Их спутники знали о кончине так долго правившего короля Эдуарда, ставили за помин его души свечки в часовнях да лениво перебрасывались словами о том, что, мол, дескать, юный Эдуард V вряд ли осилит бремя власти – пошли ему, Господь, мудрых советников. На лугах паслись овцы, отбивали часы колокола церквей, несли службу таможни, стражники в придорожных башнях по-прежнему сменялись дважды в сутки. Казалось, никто в Англии не ведает о том, какие события назревают в Лондоне, никто не подозревает о похищении юного короля у его опекунов и о том, что страсти вельмож так накалены, что достаточно искры, чтобы вспыхнула междоусобная распря.

И лишь когда они подъехали к столице, их словно окатило жаром назревавших событий. Лондон кипел, и в душном летнем воздухе чувствовалось приближение чего-то необычного и ужасного.

– Леди Анна, у вас утомленный вид. Нам следует найти пристанище и передохнуть.

Уильям проговорил это, склонившись к ней в седле, чтобы никто не услышал ненароком его обращения «леди» к спутнику в плаще с капюшоном и в высоких сапогах. Возможно, эта предосторожность была излишней, так как толпа вдруг загалдела, заколыхалась, солдаты принялись расчищать в ней проход. Несчастная грешница завершила свое покаяние и теперь должна была проследовать через весь Лондон к резиденции епископа Лондонского, где ей надлежало еще выдержать допрос и обличительную речь епископа. В этот момент на месте экзекуций появились трое вельмож на великолепных лошадях.

– Взгляните! – указал на одного из них Уильям. – Здесь Брэкенбери, комендант Понтефракта, который отвечает за вас головой.

И действительно, нарядный и веселый Роберт Брэкенбери восседал рядом с могущественным лордом Джоном Ховардом. Они о чем-то весело переговаривались, наблюдая за бредущей среди черни полураздетой Джейн Шор. Анна была несколько удивлена, увидев его здесь и в таком благодушном настроении. Но уже спустя мгновение она глядела только на третьего всадника. Он был в распахнутом белом упланде, к его маленькой плоской шапочке сверкающей брошью было прикреплено перо белой цапли. Длинные черные волосы обрамляли его смуглое привлекательное лицо, на котором, словно звезды, сияли удивительно яркие голубые глаза.

– Генри Стаффорд, герцог Бекингемский, – загомонили в толпе. – Ныне он второй человек после горбатого Дика. Смотрите-ка, приехал полюбоваться на шлюху Джейн. Говорят, когда-то она ему проходу не давала со своей любовью.

Бекингем сказал какую-то остроту своим спутникам и засмеялся. Однако внезапно улыбка начала сползать с его лица. Джейн Шор, не поднимая головы, под свист и улюлюканье толпы, босая, оказалась прямо перед ним. Чернь теснила сдерживающих ее стражников, стараясь попасть плевками в несчастную. Кто-то запустил камнем, и по щеке молодой женщины побежала струйка крови. Она подняла руку, чтобы защититься, открыв при этом грудь. В толпе захохотали.

В тот же миг Бекингем соскочил с коня и, сбросив роскошный упланд, накинул его на обнаженные плечи несчастной. В толпе послышались недовольные возгласы, но герцог свирепо оглянулся, и чернь отхлынула. Затем, ни на кого больше не глядя, он сел на коня и крупной рысью, едва не задевая разбегающихся людей, поскакал в сторону Тауэра. Его спутники, недоуменно переглядываясь и посмеиваясь, двинулись следом.

Анна схватила Херберта за руку.

– Вы видели, Уил? Нам необходимо связаться с герцогом Бекингемом! Это единственный человек, который может нам помочь.

Глаза ее просияли, Уильям же глядел на нее с подозрением.

– Не забывайте, что сейчас герцог – ближайший к Глостеру вельможа. И если он тронул вас тем, что, подобно святому Мартину, отдал свой плащ страждущей, это еще не значит, что он сочтет своим долгом помочь беглой жене лорда-протектора.

– Вы не правы, Уильям Херберт. К тому же вы забываете, что и в Лондон я ехала, чтобы встретиться с Глостером. Я хочу сделать Бекингема своим союзником. Он не лишен благородства, и еще – он мой должник. Когда-то я спасла ему жизнь.

Уильям уже привык, что прошлое Анны изобилует самыми невероятными событиями. Однако всякий раз она открывалась ему с новой стороны, и порой ему казалось, что, проживи он сто жизней, ему не совершить столько, сколько успела эта хрупкая женщина.

Между тем толпа схлынула, и они вывели своих мулов из-под навеса. Вокруг только и разговоров было, что о Генри Стаффорде. Даже Джейн Шор после оказанного ей герцогом благодеяния уже не казалась всем окончательно падшей особой. Светлый упланд Бекингема словно обелил ее в глазах черни, и теперь люди расступались, давая ей дорогу.

Анна и Уильям попытались было последовать за Бекингемом, но толпа преграждала им дорогу. Когда же Уильям по привычке разгневался и замахнулся на кого-то плетью, чернь гневно загудела, кто-то стал звать констебля, и Анне пришлось поспешно сворачивать в какой-то переулок, увлекая за собой Херберта.

– Это Лондон, Уил! Горожане здесь пользуются такими привилегиями, как нигде больше в Англии. Они глубоко убеждены, что даже королей избирают сами.

– В таком случае я не завидую маленькому Эдуарду V. Если я и слышал, как кого-то восхваляют в толпе, то только герцога Глостера.

Анна понимала, к чему он клонит. Ее муж готовит переворот, об этом они говорили в дороге, но не прямо, а осторожными обиняками. Они по-прежнему оставались друзьями, и Уильям в пути был почтителен с Анной, но какая-то ниточка доверия, тонкая паутинка, протянувшаяся между ними, неожиданно лопнула. Если с помощью Стиллингтона Ричард Глостер докажет незаконнорожденность детей покойного короля, то еще неизвестно, кто завладеет короной Англии. Уильям внимательно поглядывал на свою спутницу. Разумеется, она отлично понимает, что в один прекрасный день может стать королевой.

– Едемте, Уильям, – сказала Анна, когда они наконец выбрались из толпы. – Где-то у Лондонского моста была раньше неплохая гостиница «Леопард». Отправимся туда, а когда передохнем, решим, как быть.

Гостиница «Леопард» обнаружилась на прежнем месте, однако она существенно изменилась за прошедшие годы. Разрослась и вширь, и ввысь, ее покатые, украшенные башенками крыши сверкали черной глянцевитой черепицей, крытые галереи опоясывали верхние этажи, а двор был вымощен плоским булыжником. И во дворе, и вокруг гостиницы, в конюшнях и кухнях стоял деловитый гул, въезжали всадники, лакеи принимали под уздцы лошадей, служанки и мальчики на побегушках проворно сновали среди приезжих. Но взгляд Анны все это оживление не радовало. Эту гостиницу приобрел в Лондоне ее отец и отдал в пользование некой Дороти из Уайтфрайерса, прозванной за уродующий ее лицо шрам Кривой, или Одноглазой. Бывшая шлюха рьяно взялась за дело, гостиница и тогда уже процветала. Давным-давно в одной из ее комнат Анна провела ночь любви с Филипом Майсгрейвом, а позднее, беглянкой, пришла сюда просить убежища, но не получила его. Где теперь Кривая Дороти? Где ее немой помощник, принявший сторону Анны?

На крыльце, важно раскланиваясь с въезжающими во двор рыцарями, стоял краснощекий мужчина в белом переднике. Он недружелюбно покосился на молодых людей в запыленной одежде. «Леопард» – дорогая гостиница, к тому же сейчас ее занимают куда более важные люди, чем простые джентри.

– Не стоит нам здесь задерживаться, – заметил Уильям, когда они оказались во дворе. – Я вижу тут людей из свиты Джона Ховарда и Френсиса Ловела и, кажется, Брэкенбери. Уйдем, пока, не ровен час, нас кто-нибудь не узнает.

Понимая, что он прав, Анна, несмотря на усталость и голод, подхватила своего мула под уздцы и развернула к воротам. Но тут им пришлось замешкаться. Тяжело громыхая по булыжникам, во двор вкатилась запряженная парой крепких першеронов повозка – не то карета, не то фургон. Стоявший у входа в гостиницу хозяин чуть не бегом кинулся к нему, услужливо распахнул дверцу, помогая выбраться наружу даме внушительных размеров в платье из сверкающего алтабаса[63] и в огромном остроконечном эннене, с верхушки которого облаком спускалось множество легких покрывал, а лицо было скрыто вуалью. Анна нетерпеливо притопывала ногой, ожидая, когда сия дородная леди освободит проход, как вдруг заметила, что дама под вуалью неотрывно смотрит в ее сторону и вовсе не думает уступать дорогу. Анна невольно сделала шаг назад, но мясистая рука в шелковой перчатке уже схватила ее запястье.