Она даже не задумывалась о такой возможности, ибо все ее мысли были заняты борьбой за собственную жизнь. Сначала отравление, потом болезнь, а теперь плен, который после угроз Ричарда еще неизвестно, чем мог закончиться. И вот теперь это… Анна вдруг истерически засмеялась. Ричард так жаждет наследника – вот она ему его и даст. Вот будет славная месть! Посмотрим, что он тогда станет говорить о неисполнении ею супружеских обязанностей! Но уже в следующий миг ее прошибал ледяной пот. При мысли о том, что произойдет с королем, когда все откроется, какое изощренное наказание может придумать этот дьявол, ей становилось дурно. Пока что в их яростном поединке выигрывала она. И хотя Анна была заточена, как прокаженная, она знала от Оливера, что происходит в столице. По всему Лондону только и разговоров было, что о готовящемся новом злодеянии, вслед Ричарду даже звучали злобные выкрики и оскорбления как убийце королевы. И теперь вдруг возникнет такой повод для ее разоблачения, для развода, для ее позора и полной погибели. Ибо всем отлично известно, что королева прибыла в Лондон больной, и его величество не провел с супругой ни единой ночи.

Анна пришла в такое оцепенение, что, даже когда Оливер принес ей радостную весть о том, что она все-таки обыграла Ричарда, не слишком обрадовалась. Король в последнее время действительно стал избегать очаровательную племянницу. А когда та в последний день рождественских празднеств явилась на торжественную мессу в знаменитом колье королевы Анны, в соборе поднялся такой шум, что священник был вынужден прервать проповедь. Ричард изменился в лице, и уже к вечеру стало известно, что он отправляет Элизабет в свое северное имение Шериф-Хаттон, и ни о каком брачном союзе теперь не может быть и речи. Ричарду даже пришлось выступить перед подданными в большом холле госпиталя рыцарей-иоаннитов с оправдательной речью, а затем его гонцы отправились во все графства Англии, и в особенности на Север, чтобы опровергнуть слухи, которые уже приняли угрожающие масштабы.

– Миледи, вы победили! – ликовала Дебора. – Вы спаслись и остались королевой!

– Неизвестно, надолго ли эта отсрочка, – бесцветно отвечала Анна. Она все время пребывала в состоянии страшной растерянности и целые дни проводила у окна, глядя на низкое февральское небо.

«Этого ребенка не должно было быть», – вновь и вновь повторяла она, все больше убеждаясь, что жизнь преподнесла ей новый сюрприз. Она не могла определить, что чувствует к этому вновь зародившемуся в ней существу. Детей от Филипа она страстно желала, ребенок от Ричарда казался ей бременем… а этот… При мысли о нем она не ощущала ничего, кроме панического страха.

Слава Богу, что они не виделись с Ричардом. Анна понимала, что, хотя между ними и произошел окончательный разрыв, некоторое время она может чувствовать себя в безопасности – пока все не откроется.

А потом Джон Несфильд доставил сообщение, что Ричард приказывает супруге отбыть в Вудсток. Анна поначалу не поверила своим ушам, но потом вдруг развеселилась.

Вудсток! Она знала там каждый переход, каждую тропинку. И это вовсе не Лондон, где повсюду солдаты и офицеры со знаком Белого вепря. Там легче скрыться.

– Оливер, ты поможешь, если придется тайно бежать?

Он глядел на нее с восхищением. В последнее время Анна была так подавлена – и вдруг эта дерзкая затея!

Уже в дороге Анна передумала.

– Забудь, что я сказала, ибо за мной скоро приедут.

«Джеймс любит меня. Он не оставит меня в беде. И потом, я сама назначила срок – через полтора месяца».

В Вудстоке она несколько ожила, поднималась на крепостные стены, гуляла в старом парке. Джон Несфильд, такой бдительный в Лондоне, здесь, в этом старинном замке, смягчился. Он и в самом деле оказался порядочным и весьма приятным человеком. И, несмотря ни на какие слухи, верил в своего короля Ричарда. Порой, когда в окно стучал дождь, перемежаясь со снегом, они сидели с Деборой, ее «кузеном» Оливером и Джоном Несфильдом у камина и рыцарь втолковывал своим молчаливым слушателям, как мудр их государь, как много он сделал для блага Англии: это и мир с Шотландией, и упорядочение судопроизводства, и расправа с итальянскими купцами-грабителями.

В середине февраля стало подмораживать, ветви деревьев в старом парке покрылись инеем, в стылом воздухе пронзительно звучало карканье ворон. Именно в это время у ворот замка протрубил рог.

Королева увидела его в окно. Джеймс соскочил с коня и стоял, невозмутимо беседуя с Джоном Несфильдом, а она умирала от нетерпения, желая узнать, как у него все вышло. Затем, в развевающемся, как птичьи крылья, черном плаще, он легко взбежал по ступеням крыльца. Нет, в нем действительно было нечто, напоминавшее ей Филипа.

Анна опустилась в кресло, поставив ноги на резную скамеечку. Старалась успокоиться, но пальцы подрагивали на подлокотниках. Что удалось сделать Джеймсу Тиреллу? Удалась ли ей ее месть? И еще она подумала о том, что теперь ей не остается ничего другого, как уехать с этим человеком. Она не думала, на какой безумный шаг решается. Сейчас она сознавала лишь одно – время ее освобождения пришло.

– Ваше величество, прибыл сэр Джеймс Тирелл, – возвестил Несфильд.

– Хорошо. Оставьте нас, сэр Джон. А теперь говорите, Тирелл. В чем причина вашего визита?

Но едва дверь за Несфильдом закрылась, как Джеймс кинулся к ее ногам, схватил тонкие руки, стал осыпать их поцелуями. Анну словно окутала исходившая от него радость. Она засмеялась, позволяя ему обнимать и целовать себя, сжимая так, что ей стало трудно дышать.

– Я исполнил все, как ты велела. Я связался с Генри Тюдором, я добился его доверия и даже сделал большее: указал Ричарду ложное место и время высадки десанта графа Ричмонда. И еще… – поцеловал он ее, – я рассказал Тюдору, что король грозит тебе гибелью. Если ты решишься, Генри Тюдор готов принять тебя на континенте. Я прибыл за тобой. Я спасу тебя!

– Подожди, Джеймс. Однако и мне надо тебе кое-что сообщить…

Она все пыталась сказать ему, что беременна, но неожиданно, охваченная страстью, сама стала отвечать на его поцелуи, забыв на миг обо всем на свете, кроме этих сильных мужских объятий и жара в собственной груди.

Когда открылась дверь, они не успели оторваться друг от друга. На пороге стоял Оливер. Застыв, он смотрел на них округлившимися глазами, и на его лице сменялась целая гамма чувств: беспокойство, изумление, растерянность, гнев, и наконец – безграничное отвращение.

Анна медленно убрала руки с плеч Джеймса.

– Оливер, послушай меня…

Она не знала, что сказать. Оливер был ее другом, к тому же она так давно привыкла к его молчаливому обожанию, что перестала замечать его. Он был ей как брат, и она знала, что между ними ничего не может быть. Оливер был свидетелем ее любви и жизни с Филипом, но даже он не имел права так смотреть на нее сейчас.

– Послушай, Нол…

Она шагнула к нему, но он отпрянул. Лицо его исказилось.

– Шлюха!..

– Как вы смеете! – загородил королеву Тирелл, но Оливер вдруг бросился на него, схватил за ворот и, резко рванув, отбросил от Анны.

– Ты пес, убийца! Ты не смеешь прикасаться к этой женщине! На тебе кровь ее мужа.

Теперь и лицо Тирелла исказилось яростью. И, прежде чем Анна опомнилась, они уже выхватили мечи.

– Остановитесь! – вскричала Анна. – Эй, кто-нибудь, сюда! На помощь!

Ворвались охранники и растащили их. Суровый Джон Несфильд сам отобрал у противников мечи. Оливера увели, Тирелл остался стоять белый как мел.

– Этот человек оскорбил королеву, – только и сказал он.

На лице Анны была написана совершенная беспомощность. Она странно взглянула на Тирелла.

– Что хотел сказать Оливер?

Тирелл отвел взгляд и пожал плечами.

– Для него я просто верный пес короля.

Анна вдруг ощутила ужас.

Когда-то давно Оливер, так же как сейчас на Джеймса, бросился на Джона Дайтона. Анне показалось, что острые ледяные когти сжали ее сердце. Тирелл стоял, отвернувшись к окну и не глядя на нее. Черный Человек Ричарда Глостера, в услужении у которого когда-то был Дайтон. Нет, это слишком чудовищно. Это невозможно!

Он медленно повернулся, все так же не решаясь поднять на нее глаза.

– Ваше величество, я все объясню.

Но королева уже направлялась к коменданту.

– Сэр Джон Несфильд, могу ли я поговорить с Оливером Симелом без свидетелей?

Все еще ничего не понимая, Несфильд согласно кивнул.

– Ума не приложу, что вдруг нашло на такого мирного и рассудительного парня, как Симел?

Оливер понуро сидел у камина в башенке у ворот. Когда зашелестело платье королевы, он даже не повернулся в ее сторону.

Королева приказала стражникам удалиться.

– Я никогда не прощу вам этого, – тихо проговорил Оливер, когда дверь за комендантом закрылась.

– Нол! – побледневшими губами прошептала Анна. – Тирелл давно уже не человек короля. Он не раз спасал меня от него, он мне предан. И один Бог, видящий мою душу, может судить меня, когда я поступаю так, а не иначе.

Рыцарь нехорошо усмехнулся.

– Бог!.. Нет, моя прекрасная королева. Есть еще и честь, и память, и верность. Вы же… Здесь не только грех телесной похоти, но и худшее из предательств, какое я встречал. Подумать только – это совершили вы… Вы!

Он глядел на нее потемневшими от гнева и горечи глазами.

– Вы были самым удивительным существом в моей жизни. Ни одна другая женщина не могла что-то значить для меня после вас. Я так любил вас, что готов был отдать вам всю свою кровь каплю за каплей…

Несмотря на острую жалость к Оливеру, Анна испытала облегчение. Ревность! Так, значит, все это только ревность?

Оливер же продолжал, глядя на нее все тем же уничтожающим взглядом:

– Давным-давно я заставил замолчать свою любовь. Ибо я слишком чтил сэра Филипа, слишком гордился тем, что его полюбила такая женщина, как вы. В этом ужасном мире я был свидетелем редкостного чуда – вашей с ним любви. Она была настолько глубокой и прекрасной, что я принес себя и свою жизнь в жертву вашей любви. А потом вы стали супругой Ричарда Глостера, супругой демона, погубившего это чудо. Но он был исчадием ада, и вы – слишком беззащитной перед ним. Если он обманул вас, то в этом я винил лишь себя. Меня не было рядом, я не уберег вас от этого чудовища. Вы были жертвой и вы… вы все еще любили Филипа Майсгрейва. А сейчас… Зачем вам понадобилось так унижать память сэра Филипа? Почему из всех мужчин вы предпочитаете тех, у кого на руках его кровь?

У Анны вдруг ослабели колени, и она медленно опустилась на каменный выступ.

– О небо! Что ты говоришь, Нол?

– Я говорю, что вы только что обнимали человека, который был правой рукой герцога Глостера, когда тот сделал все, чтобы погубить Филипа Майсгрейва. Это он был связным между Джоном Дайтоном и герцогом, когда готовилось покушение на Нейуорт. Я узнал об этом много позже, шаг за шагом исследуя преступления Джона Дайтона. Это с ним разговаривал Джон в Дурхеме, и это с ним они обсуждали план сдачи Гнезда Орла шотландцам. Хозяин кабачка, где они встречались, поведал мне за кружкой эля, что они часами шептались в углу его заведения, что-то чертя на купленном в соседней лавчонке пергаменте. Слушая его, сразу можно было догадаться, кто был собеседником Джона Дайтона, – Черный Человек, Джеймс Тирелл.

У Анны все плыло в глазах. Сердце так колотилось, что казалось, вот-вот разорвется.

– Мне он ничего не говорил об этом…

Она произнесла это едва слышно, словно поражаясь своей мысли. Оливер хмыкнул:

– А что еще не говорил этот убийца? Его руки по локоть в крови, и есть там кровь Филипа и Дэвида Майсгрейвов.

Анна закрыла глаза и застонала. Но Оливер впервые в жизни был беспощаден.

– И это еще не все. Когда-то давно, в той страшной битве под Барнетом, на сэра Филипа напал неизвестный рыцарь. На его доспехах не было никаких отличительных знаков. Но я видел его лошадь – вороную с широкой белой полосой через всю морду. Позже я узнал этого коня. Рядом с ним стоял юноша с секирой, удивительно напоминающей ту, какой пытались свалить с коня барона Майсгрейва. Я спросил его имя, и мне сказали – Джеймс Тирелл, оруженосец герцога Ричарда. Тогда я решил, что ошибаюсь. Позже я понял, что сэра Филипа пытался убить именно этот наемник горбатого Дика. И когда сегодня мне сообщили, что Тирелл прибыл в Вудсток… О, я ожидал самого худшего! Я как безумный бросился на выручку, вы же в это время как кошка ластились к этому убийце!

Он умолк, задыхаясь от бешенства, обиды и отчаяния. Постепенно его дыхание стало более ровным, в глазах мелькнуло нечто похожее на сострадание. Анна сидела, слегка раскачиваясь, взгляд ее странно блуждал. Оливер ощутил страх за нее.

– Анна!..

Она подняла на него огромные глаза, и его поразило выражение затравленности в них. Оливер растерялся. Он хотел унизить, оскорбить ее, но не мог вымолвить больше ни слова. Анна отвела взгляд, судорожно сглотнула. Потом лицо ее стало необъяснимо меняться. Он не мог понять, как это произошло, но, когда она вновь посмотрела на него, ее взгляд напоминал сверкающее лезвие клинка.