Сердце Анны учащенно забилось. Она поняла, что это известие значит куда больше, нежели чумные барьеры. Именно оно преграждает ей путь в Нейуорт. Она не была более вдовой барона Майсгрейва, а вновь становилась наследницей Делателя Королей. Теперь она не вольна поступать, как ей заблагорассудится.

Анна почувствовала слабость в ногах. Медленно сделав несколько шагов, она опустилась на другом конце скамьи.

– Как вы посмели?.. Я не давала вам на это права.

Ричард негромко рассмеялся.

– Разве suppressio veri[9] не равносильно suggestio falsi?[10] Я и без того слишком долго обманывал своего венценосного брата. К тому же, миледи Анна, о своих планах я вам поведал еще полгода назад, когда холмы Литтондейла были покрыты снегом, и с тех пор вы ни словом не обмолвились против.

На это Анне нечего было возразить. Она молчала, тем самым соглашаясь с решением Ричарда. И теперь не было дороги назад.

Ричард заговорил. О, он умел убеждать, и Анна, как всегда, уступала под давлением стройной цепи его доводов. Да, безусловно, Ричард не имеет права скрывать и далее, что дочь и наследница графа Уорвика жива. Она сама дала ему понять, что согласна помочь разделаться с Джорджем Кларенсом. Это ее долг – отомстить за отца и сестру. Долг! Именно этому понятию ее свободолюбивая душа столь долго противилась. Но тогда противовесом зову долга была любовь, и у нее было достаточно сил, чтобы бороться за свое счастье. Теперь все это в прошлом, но долг, как затянувшаяся рана седого воина, не дает о себе забыть. У нее остались обязательства перед отцом, больше того – она сама решила восстановить прежнее положение вещей ради Кэтрин. Значит, Ричард Глостер прав. Она кивнула, выражая свое согласие с ним, и, когда герцог взял ее руку в свои, не отняла ее. Голос Ричарда звучал как орган:

– Я заинтересован в этом не менее вас. Я не скрывал этого с самого начала, и, клянусь всеми святыми, вам не в чем упрекнуть меня. Мы с вами союзники. Вам необходимо воспрянуть, расправить крылья, подняться, леди Анна Невиль, ибо тот, кто встает на ноги, потерпев поражение, становится вдвое сильнее. А вам еще понадобится сила. У вас есть Кэтрин, и ради нее стоит жить, Анна. Вспомните, что говорит Блаженный Августин, который так вам по душе: большой радости всегда предшествует еще большая скорбь. Время скорби скоро кончится, и вы сможете вновь радоваться жизни. И я помогу вам в этом.

– Я ничего не знаю, – тихо проговорила Анна.

Ее голос был покорным, в нем звучала беспомощность. Герцог, казалось, излучал теплоту и дружелюбие, и Анна готова была уступить. Она слабо улыбнулась Ричарду, когда тот умолк, и даже пошла проводить его, когда он сообщил, что без промедления отбывает.

Солнце уже село. Небо словно подернулось серым шелком, а гряды лесистых холмов вокруг погрузились в сумрак. От реки веяло сыростью.

Анна шла рядом с Ричардом. Они спустились к зарослям ольхи, где герцог привязал своего белого скакуна. Почуяв приближение хозяина, конь поднял голову и радостно заржал. Ричард ласково похлопал его по крутой шее, и красавец-скакун, звеня сбруей, ткнулся губами в его плечо.

– У вас замечательный конь, – сказала Анна, разглядывая великолепное животное.

Ричард улыбнулся в ответ.

– Я и забыл, что вы всегда слыли лучшей наездницей Англии.

Он кошачьим движением вскочил в седло. Верхом на скакуне герцог казался ловким и изящным, его увечье становилось незаметным.

Неожиданно Анна подхватила лошадь под уздцы.

– Повремените, Ричард! Вы говорили, что намерены выступить в парламенте в качестве истца от моего имени. Но не вызовет ли у лордов Королевского совета недоумение, почему именно вы стали моим представителем? Разве король не пожелает сам распорядиться судьбой и наследством Анны Невиль?

Бросив поводья на шею коня, Ричард неторопливо накинул капюшон оплечья.

– Я восхищаюсь вашей проницательностью, миледи. Но, клянусь всеблагим небом, мне было бы легче не отвечать на ваш вопрос. И все же не пугайтесь того, что я сейчас скажу.

Он сделал паузу, показавшуюся Анне невообразимо долгой.

– Я собираюсь объявить в парламенте, что вы моя невеста и мы помолвлены.

Анна охнула и отпустила повод. Ричард невозмутимо смотрел на нее.

– Надеюсь, вы понимаете, что другого выхода нет?

Анна судорожно вздохнула.

– Это невозможно, милорд Ричард Глостер. Я никогда не выйду за вас замуж!

– Я знаю, – сказал Ричард, надевая перчатки. – Вы мне дали это понять еще несколько лет назад, и клянусь моим рыцарским поясом, это не самое приятное воспоминание в моей жизни. Поэтому я и не собирался говорить с вами об этом, но вы сами спросили.

– Но как вас тогда понимать?

Конь под Ричардом начал проявлять признаки нетерпения: бил копытом землю и встряхивал гривой так, что звенели удила. Герцог ласково погладил его, успокаивая, и намотал поводья на руку.

– Видит Бог, миледи, у меня и в мыслях не было причинить вам обиду. Но, как любит говаривать мой августейший брат Эдуард, после того как проводит время в Гилдхолле с барышниками из Сити, – это просто-напросто сделка. И пусть это слово не оскорбляет ваш слух. Я и в самом деле предлагаю вам сделку. В качестве вашего жениха я потребую у парламента изъятия у Джорджа вашей доли наследства, я получу результат – и вслед за тем наша помолвка будет расторгнута.

Лицо Анны выражало недоверие.

– Я не знаю, насколько искренни ваши слова… – начала было она, но Ричард вдруг оглушительно расхохотался.

– О, эти дамы! Послушать их, так у мужчин не может быть иных стремлений, кроме того, чтобы завоевать их нежнейшую привязанность.

И, дав шпоры коню, он умчался в сгущающийся сумрак, оставив Анну полной тревог и подозрений.

С его отъездом в Литтондейлской долине повисла сонная и жаркая тишина. Солнце палило так, как не помнили и старожилы, и прозрачные воды бурной речушки Скирфер порядком обмелели. Каждый день приходский священник служил в церкви Сент-Мартин особую мессу о ниспослании дождя. Кроме того, все чаще стали доходить тревожные слухи о чуме. Стражники, оставленные Глостером, выбиваясь из сил, отгоняли от долины чужаков, и Анна сама видела, как они избивали древками пик какого-то бродягу, явившегося в Сент-Мартин в надежде на ночлег.

Анна также старалась как можно реже покидать стены монастыря и держала дочь при себе. Девочку это злило, и она пыталась протестовать тем, что вновь перебралась в общую спальню к монахиням. Пендрагон был посажен на цепь. За это время он сделался ростом с хорошего теленка, а когда лаял, его хриплый бас поднимал всю округу. И тем не менее, несмотря на свою ужасающую внешность, пес продолжал оставаться добряком, и монахини в обители возились с ним с не меньшим удовольствием, чем со своими свиньями, ягнятами и коровами.

Анна пребывала в задумчивости. У нее не шли из головы последние слова Ричарда Глостера о том, что тот представит ее в палате лордов в качестве своей невесты. Он уверял, что это необходимо, и, кроме того, он вовсе не претендует на нее. Но может ли она ему верить? Анна понимала, что никто и ничто не может заставить ее стать женою Ричарда Глостера. Она всегда умела распорядиться своей судьбой, и не Ричарду перекраивать ее будущее. И он не сможет, даже объявив ее своей невестой, сделать впоследствии супругой. Если понадобится, она присягнет на Библии, что никакой помолвки не было. Теперь она не безвестная вдова барона из Пограничья. Она снова Анна Невиль, возлюбленная дочь Делателя Королей. Ричард сам вернул ей имя, а с такими людьми, как она, не поступают, как с мелкопоместными провинциальными леди. Ее судьбою нельзя больше играть, ибо отныне за нее будут готовы заступиться те из рыцарей, кто хранит память о великом Уорвике. И если Ричард захочет воспользоваться… Но захочет ли? На чем основаны ее опасения? На былой вражде? На том, что ей известна его неприглядная тайна? Но Ричард в ту пору сам был мальчишкой, и если однажды он поступил бесчестно, то разве всю последующую жизнь он не вел себя, как и подобает опоясанному рыцарю? Он стал наместником Севера, чемберленом королевства, ближайшим советником короля… Анна терялась в догадках, не зная, верить или не верить Ричарду. Она вновь, как и много лет назад, чувствовала себя слабой и незащищенной. Ричард не был тем человеком, которому она могла бы безоговорочно довериться так, как много лет назад, не задумываясь и не сомневаясь, доверилась Филипу Майсгрейву.

Дни шли, и жара пошла на убыль. Размеренная жизнь обители вновь стала действовать на Анну умиротворяюще. Сидя за ткацким станком, собирая у ручья лекарственные травы, обучая Кэтрин чтению, она как будто впервые ощутила тот благодатный покой, которого лишил ее Ричард Глостер. Порой ей казалось невероятным, что что-то может измениться в ее жизни. В Сент-Мартин ле Гран все сестры обязаны были выполнять те или иные работы, но на Анне не лежали какие-либо определенные обязанности. Мать Евлалия никогда не требовала от нее послушания и ничего не имела против, если Анна оставалась сидеть над книгой или просто одиноко прогуливалась у воды.

Однажды в начале осени Анна вместе с двумя монахинями отправилась в сосновый бор, чтобы собрать со стволов поваленных ветром старых сосен древесный лишайник для изготовления зеленой краски для шерсти. День стоял сухой и ясный, пахло прогретой хвоей, и было так тихо, что три женщины еще издали услыхали лязг железа и дробный топот копыт. Вскоре на тропинке под скалой показался небольшой отряд.

– Кто бы они ни были, надо как можно скорее сообщить стражникам в долине, – пугливо крестясь, сказала сестра Геновева. – В округе чума, и еще неизвестно, что принесет с собою этот визит.

Анна молча поставила свою корзину на плечо и двинулась в сторону монастыря. Она подумала прежде всего о Кэтрин, которая вместе с настоятельницей поехала на мельницу.

Она ушла уже далеко вперед, когда обе монахини, которых, несмотря на страх, любопытство заставило замешкаться, вдруг стали окликать ее, твердя, что это приехал герцог Глостер.

Если Анна и испытывала волнение, то внешне это никак не выражалось. Она продолжала стоять с корзиной на плече, глядя на приближающихся всадников. Вскоре она поняла, почему не сразу узнала герцога. Она привыкла видеть его во главе вооруженной свиты, на копьях которой развевались флажки с эмблемой Белого вепря, восседающим на великолепном, словно мифический единорог, белом скакуне, и как было признать Ричарда в простой запыленной накидке купца, восседающего на неприглядном коренастом муле. На его спутников она и вовсе не обратила внимания, ибо они, как и герцог, были сплошь в пыли, а их мулы выглядели изможденными. И лишь когда они оказались совсем близко, Анну вывел из оцепенения высокий женский голос:

– Помилуй Бог, милорд! Но ведь это она! Клянусь небом, это так же верно, как и то, что я верю в Христа и почитаю его Пречистую Матерь.

Чуть приподняв бровь, Анна с некоторым удивлением всмотрелась в эту сидевшую в седле по-мужски женщину в простой суконной накидке. Та, в свою очередь, не сводила с нее удивленных глаз. Ричард Глостер первым соскочил с седла и, учтиво поклонившись Анне, помог сойти с мула своей спутнице, которая оказалась невысокой немолодой дамой. Она слабо охнула, ступив на землю, и несколько минут покачивалась, разминая ноги после непривычной поездки. Однако вскоре выпрямилась и, сбросив капюшон, шагнула к Анне. Несмотря на усталость и запыленную дорожную одежду, она держалась с достоинством, говорящим, что эта дама принадлежит к высшему кругу. У нее были спокойные зеленые глаза и улыбка, напоминающая Анне кого-то.

– Вы не узнаете меня, милая племянница?

Анна опустила на землю корзину и смущенно извинилась. Женщина продолжала улыбаться.

– Немудрено, что вы не узнали свою тетушку Кэт, милая девочка. Ведь последний раз мы виделись с вами, когда вам было не больше десяти лет, и, видит Бог, я и сама не признала бы вас, если бы вы не были так похожи на моего дорогого брата.

Анна окончательно растерялась, но тут ей на выручку пришел Глостер, представив ей супругу лорда Гастингса Екатерину Невиль. Анна почувствовала себя окончательно сконфуженной. Она начисто забыла о существовании этой своей тетушки. Да и немудрено – ведь после свадьбы с Уильямом Гастингсом та исключительно редко появлялась при дворе. Из воспоминаний Анны явилось некое безликое существо, абсолютно растворяющееся на фоне своего рослого и привлекательного супруга. Мягкий мужской голос отвлек Анну от лицезрения леди Гастингс.

– Надеюсь, что меня вы все-таки вспомните, милая племянница?

Рослый и крепкий воин не спеша сошел с мула. Он тоже был в запыленной бесформенной одежде, но на его лоб падала белоснежная челка, а карие глаза под черными бровями смотрели на Анну с нескрываемой иронией.

Разумеется, Анна узнала его.

– Милорд Томас Стенли? Вот странно, никогда раньше вы не называли меня племянницей, хоть и женаты на другой моей тетушке – Элеонор Невиль.