Стенли молча коснулся губами ее руки. Когда же он выпрямился, Анна заметила, что он очень изменился. Прежде, несмотря на седину, он казался похожим на мальчишку, и ей было легко с ним, как с равным. Сэр Томас был ей другом, и она доверяла ему. Однако человек, который стоял перед нею сейчас, разительно отличался от того Стенли, который когда-то явился за нею в Кентербери и едва не похитил ее, затащив в какой-то кабачок, где они лакомились лососиной. Сэр Томас осунулся, полинял, потерял былую яркость. Его осанка по-прежнему была благородна, а выпуклая широкая грудь свидетельствовала о недюжинной силе, но плечи уже сутулились, и движения стали медлительны и степенны. Между бровей Томаса залегли глубокие борозды, а горькая складка у губ придавала лицу разочарованное выражение.

– Вы изменились, милорд.

– Вы также, моя принцесса. Но вы стали еще обворожительнее. Наверное, только жизнь в святой обители придает женщине такое совершенство.

И тем не менее Анне показалось, что Стенли глядит на нее с состраданием.

– Я не всегда жила здесь, милорд. Было другое время…

– Ради всего святого, миледи!

Ричард выступил вперед и взял ее под руку.

– Мы проделали слишком долгий путь, принцесса, и поэтому будьте милосердны и проводите нас в обитель. Видит Бог, и я, и леди Гастингс, и сэр Томас нуждаемся в отдыхе, к тому же мы так голодны, что, кажется, готовы съесть собственных мулов.

Он говорил без спешки и с улыбкой, но у Анны создалось впечатление, что Ричард просто поторопился прервать ее, дабы его спутники не услышали лишнего. Она убедилась в этом, когда герцог после вечерней службы попросил уделить ему немного внимания. Они прошли в монастырский сад, где между вишневыми деревьями тянулись грядки, на которых трудолюбивые сестры Святого Причастия выращивали капусту, сельдерей и петрушку. Было тихо, лишь в вечернем небе с писком носились ласточки.

Леди Гастингс и Томас Стенли отдыхали в отведенных им покоях, а сопровождающей их страже уделили место в сенном сарае, против чего та вовсе не возражала, в особенности после того как розовощекая сестра Агата отнесла туда гору всяческих закусок и кувшин монастырской настойки.

Герцог объявил Анне, что сэр Стенли и леди Гастингс прибыли, дабы воочию удостовериться в том, что обнаруженная им, Ричардом, дама действительно является младшей дочерью Делателя Королей. Поведал он и о том, в какой гнев впал Джордж Кларенс, как пытался доказать парламенту, что имеет права на свояченицу, как его люди выслеживали их по дороге сюда и как им пришлось прибегнуть к маскараду и изрядно попетлять по дорогам Англии, прежде чем они убедились, что сумели отделаться от шпионов. При этом Ричард с иронией заметил, что леди Кэтрин Невиль, кажется, просто в восторге от подобных приключений, поскольку ее жизнь проходит в полной изоляции в одном из замков сэра Уильяма Гастингса, и даже в Лондон супруг привозит ее крайне редко.

– По-видимому, не вам одной из рода Невилей, леди Анна, присуща страсть к переодеваниям и скачкам в компании мужчин по опасным дорогам.

Он улыбнулся с лукавством, Анна же лишь грустно вздохнула, вспомнив одиссею своей юности.

Они неторопливо шли в густой тени сада. Наконец Ричард остановился и заговорил с необыкновенной серьезностью:

– Вы в смертельной опасности, Анна. Джордж Кларенс никогда не простит вам вашего «воскресения». Его люди днем и ночью рыщут в поисках Анны Невиль. Я уверен, что сейчас они шарят во всех моих замках, во всех монастырях, где, по их мнению, я могу вас скрывать. Литтондейл – уединенное место, но и сюда могут проникнуть его шпионы. Надеюсь, Кларенсу не придет в голову, что бывшая принцесса Уэльская скрывается в такой ничтожной обители, как Сент-Мартин, но тем не менее я бы хотел, чтобы вы были крайне осторожны и как можно реже покидали стены монастыря. Джону Дайтону уже даны необходимые указания. Он верный пес, этот Дайтон, и я ему доверяю. Рядом с ним вы можете быть спокойны.

– Мой муж Филип Майсгрейв погиб, когда этот верный слуга был рядом с ним.

Ричард пристально взглянул на нее.

– А вы недолюбливаете Дайтона, миледи. Впрочем, вас можно понять, клянусь Распятием. Насколько мне известно, этот Джон был последним, кто видел вашего супруга живым. Мне рассказывали, что барон Майсгрейв при взрыве пороха выпал из башенной амбразуры, а внизу на него набросились шотландцы. Дайтон же спасся, потому что его оглушило и отшвырнуло в другую сторону. Не его вина, что небесам было угодно призвать к себе душу вашего супруга.

Анна резко остановилась, из ее груди вырвался отчаянный стон:

– О Господи!..

Она сцепила руки и прижалась к ним лбом, закрыв глаза. Ричард деликатно отступил к ограде сада, а когда вернулся, она уже вполне овладела собой.

– Простите меня, миледи. Я не должен был касаться этого.

Они шли в молчании. Первым заговорил герцог:

– Завтра мы уедем, чтобы никто ничего не заподозрил и люди Кларенса не напали на наш след. У вас будет не так уж много времени, чтобы побеседовать с родственниками. Однако ради всего святого, леди Анна, не открывайте им, что вы были замужем за воином из Пограничья.

Анна ответила не сразу, но по ее взволнованному дыханию Ричард понял, как она возмущена.

– Вы не можете от меня этого требовать, Дик! Мой брак с Филипом Майсгрейвом был освящен законом и церковью, я была леди Майсгрейв, и я горда этим! Я буду говорить то, что сочту нужным.

Ричард встретил эту вспышку гнева с совершенным спокойствием.

– Я прекрасно понимаю вас, кузина. Вы любили этого человека и никогда не откажетесь от своей любви. Однако при дворе о вас ходили самые противоречивые слухи. Поговаривали даже, что вы впали в безумие, что рассудок ваш поврежден, и герцог Кларенс с готовностью поддерживал эти толки, если, конечно, не сам их и распускал. Поэтому, если лорды в совете узнают, что принцесса Уэльская решилась отказаться от титулов и благ высокого рождения и предпочла, чтобы ее сочли мертвой, и все это ради жизни в разбойном Пограничье, нам не удастся объяснить им, что вас вела высокая любовь. Скорее они поверят болтовне о вашем внезапном помешательстве. И тогда мы не только не выиграем тяжбу, но вас и в самом деле сочтут слабоумной и даже могут отдать под опеку Джорджа Кларенса.

Анна судорожно вздохнула.

– Когда-то вдова Генриха V смогла выйти замуж по любви за простого рыцаря из Уэльса Оуэна Тюдора.

– Не самый лучший пример, мадам. Это дело закончилось скандалом, а саму Екатерину Французскую тоже считали, мягко говоря, особой чудаковатой. И ваш тесть, ее сын Генрих IV Ланкастер, послужил наглядным подтверждением ее психического расстройства. В его слабоумии винили лишь ее. Ведь славного Генриха V, который так прославился после того, как завоевал Францию, никто не посмел бы обвинить в слабоумии. Увы, Анна, наша знать не выносит неравных браков. И лучшее, что мы с вами можем сделать, чтобы выиграть дело и поддержать славу легендарной Анны Невиль, любимицы Делателя Королей, – это скрыть ее брак, который не примет двор и аристократия.

Он говорил, как всегда, весомо, однако Анна не желала сдаваться.

– Все это так, Ричард, но ради всего святого, не заставляйте меня отказываться от Филипа. Это будет подлым предательством!

– Я и не заставляю. Однако вовсе не обязательно всем и каждому сообщать о вашем браке. Останьтесь для нашей титулованной знати принцессой Ланкастерского дома. В их глазах в этом больше чести для дочери Уорвика, чем если бы они прослышали, что вы после принца королевской крови стали супругой неведомого барона из Пограничья. К тому же, как это ни прискорбно, многие по сей день считают, что именно Филип Майсгрейв сразил под Барнетом Делателя Королей. И сейчас, когда в Королевском совете так накалены страсти, не самое лучшее время пытаться доказать обратное. В свое время я поверил вашему рассказу о том, что Уорвик был убит арбалетной стрелой. Я хорошо знаю ваш нрав. Не будь так, вы никогда не стали бы супругой убийцы отца. Однако слишком сложно убедить в этом других. Прошло столько лет, и даже в то, что барон Майсгрейв пытался спасти Уорвика, увезя его с поля битвы, тоже не поверят. Все это мы сможем доказать позже, когда вы вновь станете наследницей отца. Пока же, утверждая, что вы были женой признанного убийцы Делателя Королей, вы лишь станете лить воду на мельницу герцога Джорджа.

Анна зябко поежилась, но тут же резко вскинула голову.

– А моя дочь? Как сможем мы скрыть столь очевидный факт?

– Весьма просто. Кэтрин Майсгрейв не похожа на вас. Поэтому я сообщил лордам, что при вас живет ваша воспитанница, сирота из благородного рода, которую вы намерены удочерить.

– Все это ужасно, – тихо проговорила Анна.

Ричард осторожно взял ее руку.

– Обдумайте то, что я вам сказал, кузина. Это не так тяжко, как кажется. Вы должны мне помочь хотя бы на первых порах – пока мы не сумеем рассчитаться с Джорджем и не получим ваше наследство. И пусть все остается в тайне. Увы, миледи, чтобы понять, почему вы стали супругой барона Майсгрейва, надо было бы, подобно мне, увидеть вас в Нейуорте над телом супруга. Человеческие слова не объяснят лордам в Вестминстер-Холле, почему вы предпочли Пограничье всему, что могли по праву иметь в Лондоне.

На другой день Анна ни словом не упомянула о том, как прожила минувшие годы. Она слушала Кэтрин Гастингс, которая, умиленная встречей с племянницей, без устали вспоминала, какой озорной и избалованной была Анна в детстве, не переставая удивляться тому, как изменилась она со временем. Правда, пыл ее несколько угас, когда обнаружилось, как печальна и задумчива некогда столь взбалмошная Энн и как чужды ей родственные восторги леди Гастингс.

С лордом Стенли Анна поговорила, лишь когда посланцы парламента уже отъезжали. Ричард Глостер и леди Гастингс неторопливо ехали впереди, за ними следовал немногочисленный эскорт. Томас Стенли и Анна шли в конце кавалькады, и лорд вел своего мула в поводу.

Анна спросила, как поживает супруга лорда леди Маргарита Бофор. Стенли горько улыбнулся и поблагодарил Анну за внимание к его семье.

– Мне кажется, у вас не все ладно, сэр Томас, – мягко сказала Анна. – Простите мне мое любопытство, но когда-то мы были друзьями, и я радовалась, когда до меня дошли слухи, что вы обвенчались с той, из-за которой готовы были даже взойти на плаху.

Стенли покосился в ее сторону.

– Откуда вам это известно? От герцога Глостера?

– Нет. Ведь я была в Барнете, когда по приказу короля казнили ланкастерцев. И я сама видела вас рядом с палачом.

Стенли кивнул.

– Да, тогда все было по-иному. И мы сами были другими. И вы, и я. Вы называли меня другом, а мне нравилось вас веселить, моя принцесса. Я тогда был влюблен и совершенно счастлив. Когда же моя первая супруга Элеонор Невиль – упокой, Господи, ее душу – почила с миром, я испытал только облегчение, ибо мог наконец воссоединиться с той, кого так любил. Увы, Господь мудрее нас, и он сумел наказать меня за преступное легкомыслие, с каким я воспринял кончину Элеонор.

– Что это значит, сэр Томас?

В воспоминаниях Анны Маргарита Бофор оставалась элегантной дамой, властной и суровой с приближенными и безмерно любящей своего сына Генри Тюдора. Говорили, что долгое время она жила при дворе, оставив сына в Уэльсе у своего деверя Джаспера Тюдора, однако Анна узнала ее, лишь когда леди Маргарита, соединившись с сыном, предстала в образе нежной и заботливой матери и очаровательной молодой вдовы. Они с лордом Стенли были замечательно красивой парой, и, когда стало известно, что они поженились, Анна порадовалась за них. Теперь же, слушая неторопливую речь сэра Томаса, она испытывала глубокое огорчение.

– Еще до брака мы нередко вступали в споры, но это были всего лишь блестящие словесные поединки, которые забавляли нас, как легкое игристое вино. В этом, будь я трижды проклят, была своя прелесть, свой перец. К тому же перепалки чередовались с куртуазными любезностями, которые так модны, но не идут ни в какое сравнение с нашими английскими остротами. Однако уже вскоре после свадьбы эти споры все чаще стали превращаться в ссоры, и моя супруга день ото дня все больше становилась похожа на истекающую ядом и желчью фурию. Ее надменные речи по поводу ее королевского происхождения утомляли меня больше, чем бобовая похлебка во время поста. К тому же все это было сдобрено непомерным религиозным рвением. Каково приходится тому, чья супруга вдруг начинает грезить о крестовых походах или облачается во власяницу и запирает двери своей спальни во все малые и великие праздники, не говоря уже о средах, пятницах и воскресеньях… – Он внезапно умолк, глядя на мраморный профиль шагающей рядом Анны. – Странно, что я все это вам рассказываю… Наверное, мне просто давно хотелось выговориться перед кем-то, кто далек от суеты двора.

Анна повернулась к нему, и тень былой улыбки скользнула по ее лицу.

– Вы забываете, что я невеста герцога Глостера. И однажды могу появиться при дворе.