Джулия Куинн - Тысяча поцелуев

– Это слишком… Я больше не могу сдерживаться.

– Тогда не надо, – ответила она шепотом.

Хью задрожал и завладел ее губами. Его движения, до того восхитительные и неторопливые, теперь стали жадными и горячими, и она ахнула, когда его руки легли ей бедра и раздвинули их.

– Я больше не могу ждать, – прорычал он, и Сара ощутила его там, у входа. – Пожалуйста, скажи, что ты готова.

– Д-думаю, что да…

Она знала, что чего-то хочет. Когда он проникал в нее пальцами, ощущение было поразительным, но ведь мужское естество куда больше…

Его рука прокралась между их телами и коснулась ее, как раньше, но на сей раз сосредоточилась на крошечной шишечке, не проникая глубоко.

– Боже, какая ты влажная, – простонал Хью и, отведя руку, навис над ней. – Я постараюсь быть нежным.

Когда его плоть стала медленно пробиваться вперед, у Сары перехватило дыхание, а когда давление усилилось, она сжалась. Ей было больно. Не слишком, но достаточно, чтобы погасить пылавший в ней огонь.

– Все хорошо? – спросил он с беспокойством.

– Д-да.

– Не лги.

– Почти хорошо, – улыбнулась она слабо. – Правда.

Хью попытался выйти из нее, но Сара запротестовала, обхватив его руками:

– Не надо!

– Но ведь…

– В первый раз всегда больно.

– Откуда ты знаешь?

Нервный смешок сорвался с ее губ:

– У меня полно замужних родственниц, и те, что постарше, любят поговорить.

Он навис над ней, опираясь на руки, чтобы не раздавить своей тяжестью, но ничего не сказал, а судя по его сосредоточенному лицу, вряд ли и мог.

– Но потом становится лучше. Так говорят. Если муж заботлив, то и очень хорошо.

– Я же не муж, – прохрипел Хью.

Сара запустила пальцы в его густые волосы и притянула голову к себе:

– Но скоро будешь.

И тут он не выдержал. Все мысли о том, чтобы остановиться, куда-то улетучились, когда он завладел ее губами в жгучем поцелуе. Он двигался медленно, но решительно, пока – она не знала, как им это удалось, – их губы не встретились и он не заполнил ее целиком.

– Я люблю тебя, – выдохнула Сара, не дав ему спросить, все ли в порядке.

Она больше не хотела вопросов. Только страсти. Хью снова стал двигаться, и в конце концов они обрели ритм, который привел их на вершину блаженства. И в это ослепительно прекрасное мгновение она содрогнулась, сжав его плоть, а он зарылся лицом ей в шею, чтобы заглушить крик, и вонзился в нее последний раз, излив семя в лоно.

Потом было слышно только их тяжелое дыхание. Когда сердца стали биться спокойнее, Хью обнял ее, нежно поцеловал, но Сара уже этого не чувствовала – спала, сладко, как в детстве.

Хью проснулся первым и, убедившись, что еще не рассвело, позволил себе простую роскошь лежать на боку и смотреть на спящую Сару. Однако через несколько минут ногу свело судорогой. Он давно уже так ее не напрягал, и хотя усилия были восхитительными, про последствия так не скажешь.

Двигаясь осторожно, чтобы не разбудить Сару, он сел и, вытянув искалеченную ногу, морщась, вонзил пальцы в мышцу и принялся разминать. Он проделывал это раз за разом, точно зная, где находится узел, и с силой втыкая в него пальцы, пока мышца не расслабится. И хотя боль была жуткой, ему почему-то становилось легче.

Когда пальцы устали, Хью стал работать ладонью, растирая ногу настойчивыми круговыми движениями, но тут раздался сонный голос Сары:

– Хью!

Он обернулся и с улыбкой заверил:

– Все хорошо, спи.

– Но…

Она зевнула.

– Еще очень рано.

Хью наклонился и поцеловал ее в макушку, после чего снова вернулся к своему занятию.

– Что ты делаешь?

Сара снова зевнула и попыталась сесть.

– Ничего особенного.

– Нога болит?

– Немного, – солгал он, – но сейчас уже лучше.

– Можно я попробую?

Хью с удивлением повернулся к ней. Ему и в голову не приходило, что она может изъявить желание ухаживать за ним. Нога представляла собой непривлекательное зрелище: между местом перелома и входа пули (и бесцеремонным вмешательством доктора, пытавшегося ее вынуть) кожа была сморщенной и покрытой шрамами, не говоря уже об изуродованной мышце.

– Если ты покажешь как, я попробую помочь.

Он приоткрыл было рот, но с языка не сорвалось ни звука. Его рука закрывала худшие из шрамов, и он не поднимал ее. Было темно, и Сара просто не сможет рассмотреть красные набухшие рубцы, по крайней мере в подробностях.

Но они так уродливы…

– Скажи, что мне делать, – прервала его самобичевание Сара, опуская свои ладони на его ногу.

Он порывисто кивнул и, накрыв ее руку своей, показал на самый неподатливый узел:

– Здесь.

Она нажала на него пальцами, но сил не хватило.

Хью показал, что нужно делать:

– Вот так.

Сара прикусила губу и попыталась снова, на этот раз успешнее. Он застонал, и она немедленно разжала пальцы.

– Не так?

– Нет, все хорошо.

Она нерешительно взглянула на него и принялась за дело, каждые несколько секунд останавливаясь, чтобы размять пальцы.

– Иногда я действую локтем, – сообщил Хью смущенно.

Сара с любопытством покачала головой, пожала плечами и последовала его совету.

– О боже… – падая на подушки, простонал Хью.

Почему, когда это делает не он сам, ему становится куда лучше?

– У меня идея! – воскликнула Сара. – Ляг на бок!

Хью казалось, что он даже пошевелиться не способен. Ему удалось поднять руку, но только на секунду: он словно лишился костей – другого объяснения просто не было.

Сара усмехнулась и перевернула его сама, так что искалеченная нога оказалась сверху.

– Вытяни ее.

Хью подчинился, и, придерживая его за колено, она согнула ногу так, что щиколотка почти каснулась ягодиц.

Почти, но не совсем.

– Все в порядке?

Хью кивнул, не в силах произнести ни слова от боли. Это, может, и не благодатная боль, но полезная. Он чувствовал, как в нем будто расслабляется туго скрученный узел, и когда снова лег на спину и Сара стала осторожно массировать ноющую мышцу, почти ощущал, как что-то темное покидает его, просачивается через кожу и навсегда уходит из души. Нога пульсировала, но на сердце стало легче, и впервые за много лет мир наполнился светом.

– Я люблю тебя, – задыхаясь от нежности, прошептал Хью и подумал, что это уже его пятое признание в любви, но явно не последнее.

– И я люблю тебя.

Сара наклонилась и поцеловала его ногу.

Хью коснулся своего лица и ощутил влагу. Боже, он и не подозревал, что способен плакать!

– Я люблю тебя.

Шесть.

– Я очень тебя люблю.

Семь.

Она с озадаченной улыбкой подняла глаза, и он коснулся ее носа.

– Я люблю тебя больше жизни.

– Что ты делаешь?

– Восемь. Считаю.

– Чего восемь?

– Я восемь раз признался тебе в любви. Я люблю тебя.

– Ты считаешь?

– Теперь уже девять… – Он пожал плечами. – Я всегда считаю, как ты успела заметить.

– Не думаешь, что стоило бы закончить эту ночь с ровным счетом «десять»?

– Ты пришла сюда уже за полночь, но да, ты права. И я люблю тебя.

– Ты сказал это десять раз, – кивнула Сара, подходя ближе, чтобы слиться с ним в нежном, медленном поцелуе. – Но я хочу знать: сколько раз ты это подумал?

– Невозможно сосчитать, – прошептал он ей в губы.

– Даже для тебя?

– Имя тому числу «бесконечность», – пробормотал Хью, укладывая ее на матрац. – Или, может быть, «бесконечность плюс один».

Плейнсуорт-хаус, Лондон

Следующей весной

Замужество или смерть: вот два способа избежать участия в квартете Смайт-Смитов, а точнее, два способа вырваться из его щупальцев.

Поэтому никто не мог понять (не считая Айрис, конечно, но об этом позже), как случилось, что через три часа квартет Смайт-Смитов намеревался выйти на «сцену» и играть для собравшихся на ежегодном музыкальном вечере, а леди Сара Прентис, недавно вышедшая замуж и вполне живая, собиралась, стиснув зубы, сесть за фортепьяно и поставить перед собой ноты…

Хонория по этому поводу заметила Саре, что ирония во всем этом кроется поистине утонченная.

Сара, придерживавшаяся иного мнения, сказала Хью, что эту иронию следовало бы отделать крикетной битой и втоптать в землю.

Если, конечно, ирония была бы материальной. Но порыв замахнуться крикетной битой на что-то еще, кроме крикетного мяча, положительно менял все.

Правда, в музыкальном салоне Плейнсуортов не было крикетных бит, поэтому Сара захватила смычок от скрипки Харриет и воспользовалась им так, как, несомненно, пожелал Господь: пригрозила им Дейзи, да так, что та взвизгнула.

Сара зарычала – действительно зарычала, – а Дейзи поспешила укрыться за фортепьяно.

– Айрис, заставь ее прекратить!

Но та лишь вскинула брови, словно хотела сказать: «В самом деле воображаешь, что я встану с этого стула, чтобы помочь тебе, моей невероятно противной и занудной младшей сестре, причем именно сегодня?»

И да, Айрис умела сказать все, что угодно, одним движением брови. Нужно заметить, это воистину удивительный талант!

– Я всего лишь сказала, что она могла бы лучше относиться ко всему этому, – надулась Дейзи.

– Если подумать хорошенько, – сухо констатировала Айрис, – это не такой уж блестящий выбор слов.

– Но из-за нее все мы будем плохо выглядеть на сцене!

– Она, – зловеще объявила Сара, – единственная причина, по которой у вас сегодня есть квартет.

– Мне все же трудно поверить, что у нас нет человека, способного занять место Сары у фортепьяно, – заныла Дейзи.

Айрис уставилась на нее с открытым ртом.

– Ты говоришь так, словно подозреваешь Сару в нечестной игре.

– О, у нее есть веская причина подозревать нечестную игру, – прошипела Сара, наступая на Дейзи со смычком.

– У нас заканчиваются незамужние кузины, – пояснила Харриет, поднимая глаза от нот. – После меня остались только Элизабет и Френсис, прежде чем мы сможем обратиться к новому поколению.

Сара пронзила Дейзи последним злобным взглядом, прежде чем вернуть смычок Харриет, и предупредила:

– Я играю в последний раз. И мне все равно, даже если вы усохнете до трио. Единственная причина, по которой я играю в этом году, это…

– Потому что чувствуешь себя виноватой, – закончила фразу Айрис и добавила, когда ее слова были встречены молчанием: – Так и есть: ты все еще чувствуешь себя виноватой из-за того, что бросила нас в прошлом году.

Сара открыла рот, поскольку в ее натуре неизменно крылось желание спорить, когда ее в чем-то обвиняли, справедливо или нет (а в данном случае – нет), но тут увидела мужа, стоявшего в дверях с улыбкой на лице и розой в руке, и просто сказала:

– Да. Так и есть.

– Так и есть? – переспросила Айрис.

– Да. Мне очень жаль, и я прошу прощения у тебя, у Дейзи и, возможно, у тебя тоже, Харриет.

– Она даже не играла в прошлом году! – возмутилась Дейзи.

– Я ее старшая сестра, и уверена, что должна попросить у нее прощения, хотя бы за что-то. Прошу меня извинить. Я ухожу с Хью.

– Но мы репетируем! – воскликнула Дейзи.

Сара весело помахала ей рукой:

– Пока!

– Пока? – пробормотал Хью, когда они вышли из музыкального салона. – Ты сказала «пока»?

– Только Дейзи.

– Тебе вовсе не обязательно играть в этом году.

– Напротив – обязательно.

Сара никогда не признает этого вслух, но когда ей стало ясно, что никто, кроме нее, не способен спасти ежегодный музыкальный вечер, она не может позволить ему умереть.

– Очень важно соблюдать традиции, – заявила Сара, с трудом веря, что эти слова исходят из ее уст. – И кроме того… – Сара взяла руку Хью и положила себе на живот. – Это может быть девочка.

Он не сразу сообразил.

– Сара! Ребенок?

Она кивнула.

– Когда?

– Думаю, ноябрь.

– Ребенок, – повторил Хью, словно не мог поверить.

– Тебе ли удивляться? – поддразнила Сара. – В конце концов…

– Мы обязательно должны научить ее играть на каком-нибудь инструменте, – перебил ее Хью.

– Она может оказаться мальчиком.

Хью усмехнулся:

– Это было бы весьма необычно.

Она рассмеялась: только Хью способен так шутить!

– Я люблю тебя, Хью Прентис.

– И я люблю тебя, Сара Прентис.

Они направились к входной двери, но через два шага Хью нагнулся к жене и прошептал:

– Две тысячи.

И Сара, потому что она Сара, усмехнулась и спросила:

– Всего-то?