Джулия Куинн - Тысяча поцелуев

– А мне нет. Мне небезразлично, что все думают о Дэниеле.

– Дело не в этом! – бушевала Сара. – Ты ни в чем не виновата, а с тобой поступили безобразно! Если бы у лорда Хью была в теле хоть одна порядочная косточка, он бы держался подальше от любого собрания, где существовал малейший шанс встретить тебя!

– Ты права.

Хонория на миг закрыла глаза, и Сара увидела, какой у нее невыносимо усталый вид.

– Но сейчас мне все равно. Я просто хочу уйти. Хочу домой.

Сара продолжала смотреть на вышеуказанного лорда. Вернее, на его спину.

– Ему следовало бы думать хоть немного, – буркнула она себе под нос и неожиданно для себя шагнула вперед. – Я сейчас…

– Не смей! – предупредила Хонория, стараясь незаметно оттащить кузину. – Если устроишь сцену…

– Я бы никогда не позволила себе ничего подобного.

Но, конечно, обе знали, что Сара способна на все. Из-за Хью Прентиса Сара готова устроить сцену, которая войдет в историю.

Два года назад Хью Прентис едва не уничтожил ее семью. Отсутствие Дэниела по-прежнему создавало зияющую пустоту на семейных собраниях. Невозможно было даже упомянуть его имя в присутствии матери. Тетя Вирджиния просто делала вид, будто не слышит, а потом (по словам Хонории) запиралась в своей комнате и плакала.

Остальных членов семьи это тоже коснулось. Скандал, вызванный дуэлью, был таким шумным, что и Хонория, и Сара были вынуждены отказаться от своего первого лондонского сезона. От внимания Сары не ускользнуло (упомянув об этом, Сара рвала и метала, после чего в отчаянии плюхнулась на кровать), что 1821 год был невероятно продуктивным с точки зрения всех лондонских маменек, стремившихся пристроить дочек. Четырнадцать завидных холостяков обручились в этом сезоне. Четырнадцать! И это не считая тех, кто был слишком стар, чудаковат или любил выпить.

Кто знает, как бы все обернулось, если бы Сара и Хонория были в Лондоне во время этого матримониально великолепного сезона! Назовите ее пустышкой, но, насколько понимала Сара, именно Хью Прентис был виновен в ее быстро надвигавшемся стародевичестве.

Сара никогда не встречалась с лордом Хью, но ненавидела его всеми силами души.

– Прости, – резко бросила Хонория, но голос ее дрогнул, словно она едва сдерживала слезы. – Я должна уйти. Немедленно. И нам нужно найти мою мать. Если она увидит его…

Тетя Вирджиния!

Сердце Сары упало. Для нее это будет огромным ударом. Мать Хонории так и не оправилась от бесчестья единственного сына. Оказаться лицом к лицу с человеком, который стал причиной всему…

Сара схватила кузину за руку:

– Пойдем со мной. Я помогу тебе ее найти.

Хонория вяло кивнула, позволив кузине тащить ее за собой. Они пробрались сквозь толпу, стараясь не задерживаться и не привлекать к себе внимания. Сара не хотела, чтобы кузине пришлось говорить с Хью Прентисом, но скорее умерла бы, чем позволила бы кому-то считать, будто она струсила и бежит от врага.

А это означает, что придется остаться. Возможно, даже поговорить с ним. Нужно сохранить лицо, ради всей семьи.

– Вот она, – прошептала Хонория, когда они подошли к дверям великолепного бального зала.

Леди Уинстед стояла в компании нескольких матрон и дружелюбно болтала с хозяйкой дома, миссис Данвуди.

– Должно быть, она не видела его, – прошипела Сара. – В противном случае леди Уинстед вряд ли бы улыбалась.

– Что мне изобразить? – спросила Хонория.

– Усталость, – отозвалась Сара.

Это не вызовет никаких сомнений: достаточно вспомнить, как она побелела в тот момент, когда увидела Хью Прентиса, а под глазами залегли синеватые тени.

Хонория, поспешно кивнув, бросилась вперед и вежливо отвела мать в сторону, прежде чем прошептать несколько слов ей на ухо. Сара увидела, как они извинились перед хозяйкой и выскользнули за дверь, к ожидавшей экипажей очереди.

Сара перевела дух, радуясь, что тетка и кузина не столкнулись с лордом Хью, но, кроме светлой, существует и темная сторона: отъезд Хонории означал, что она застряла здесь по меньшей мере на час. Очень скоро сплетники поймут, что лорд Хью Прентис находится в одном помещении с кузиной Смайт-Смитов. Сначала будут глазеть на нее, потом пролетит шепоток, а потом все будут следить, не пересекутся ли их дорожки, не заговорят ли они, а если этого не произойдет, то кто уйдет с вечера первым.

Сара рассудила, что должна оставаться в бальном зале Данвуди не меньше часа, пока уже не будет иметь значения, кто ушел первым, но сначала покажет всем, что прекрасно проводит время, а это означает, что она не станет одиноко подпирать стенку. Нужно найти подругу, с кем можно поболтать, а еще того, кто пригласит ее на танец. Нужно смеяться и улыбаться, словно у нее нет никаких забот в этом мире.

Нужно таким образом всем дать ясно понять, что она вовсе не знает, как лорд Хью Прентис проник на вечер, и что находит это совершенно недостойным ее внимания.

Соблюдение приличий – такое утомительное занятие.

К счастью, войдя в бальный зал, Сара тут же заметила кузена Артура. Он донельзя скучен и уныл как палка, зато неотразимо красив и всегда привлекает внимание. И, что важнее всего, если она дернет его за рукав и прикажет потанцевать с ней, он так и сделает, не задавая вопросов.

Когда танец с Артуром закончился, она велела вести ее к подруге, которой ничего не оставалось делать, кроме как потребовать ее общества на предстоявший минуэт, и Сара, не успев опомниться, протанцевала следующие четыре танца в быстрой последовательности, причем три – с такими мужчинами, которые приковывали взгляд каждой женщины в зале. Четвертым был сэр Феликс Фарнзуэрт, который, к несчастью, вовсе не приковывал никаких взглядов, но к этому моменту Сара присоединилась к рядам молодых женщин, что делают мужчин крайне популярными, и была рада добавить блеска сэру Феликсу, которому всегда симпатизировала, несмотря на его странный интерес к таксидермии.

Она не видела лорда Хью, но не понимала, как ему удалось не увидеть ее. К этому времени она допила бокал лимонада с сэром Феликсом и решила, что устроила прекрасный спектакль, хотя не прошло и часа со времени отъезда Хонории.

«Посмотрим… если каждый танец длился около пяти минут, плюс перерывы, плюс короткая беседа с Артуром и два бокала лимонада…»

Это, несомненно, равно восстановлению доброго имени семьи – по крайней мере на этот вечер.

– Еще раз спасибо за чудесный танец, сэр Феликс, – поблагодарила Сара, отдавая пустой бокал лакею. – Желаю вам всяческой удачи с этим стервятником.

– Да, это очень увлекательное занятие. Следует придать ему как можно более естественную позу. Все дело в клюве, знаете ли.

– Клюве, – повторила Сара. – Верно.

– Так вы уходите? – огорчился сэр Феликс. – А я надеялся рассказать вам о другом чучеле. Ехидны.

Сара почувствовала, как ее губы двигаются в тщетной попытке выговорить слова. И все же, когда заговорила, изо рта вырвалось всего два слова: «Моя мать».

– Ваша мать ехидна?

– Нет! То есть, как правило, нет!

О господи, хорошо, что у сэра Феликса нет привычки сплетничать! Ведь если это дойдет до матери…

– Я не то хотела сказать, мама вовсе не ехидна, просто я оговорилась… Мне нужно ее найти, она особенно подчеркнула – прежде чем захочу уйти, то есть сейчас…

– Уже почти одиннадцать, – услужливо заметил сэр Феликс.

– Тем более.

Сара попрощалась, оставив сэра Феликса с кузеном Артуром, который пусть и не интересовался ехиднами, все же прекрасно умел притворяться заинтересованным, и отправилась на поиски матери – сообщить, что хочет уехать пораньше.

Они жили недалеко от Данвуди; если леди Плейнсуорт не захочет покинуть бал, кучеру не составит труда отвезти Сару домой, а потом вернуться.

Пять минут поисков ни к чему не привели, и скоро Сара, раздраженно бормоча, шла по коридору туда, где, по ее предположениям, Данвуди устроили игорную комнату.

Не то чтобы леди Плейнсуорт не могла позволить себе проиграть пару гиней, тем более что нынче играли все матроны, но все же несправедливо, что она пускает по ветру деньги, в то время как Сара спасает семью от позора, который навлек на нее кузен именно игрой в карты.

– Ах, ирония, – прошептала Сара. – Имя тебе…

Имя тебе было…

Имя тебе могло быть…

Она даже остановилась и сосредоточенно нахмурилась, пытаясь вспомнить имя иронии, упорно ускользавшее от нее.

– Я ничтожество, – пробормотала Сара и отправилась дальше. Все, чего она хотела, – оказаться дома. Где мать, дьявол ее побери!

Мягкий свет лился из приоткрытой двери всего в нескольких футах впереди. Для карточной игры там было чересчур тихо, но открытая дверь свидетельствовала, что вряд ли Сара увидит что-нибудь неприличное.

– Мама! – окликнула девушка, входя в комнату, но матери там не было.

Похоже, ирония сменила имя и теперь ее зовут Хью Прентис.

Сара застыла на пороге и уставилась на мужчину, сидевшего у окна. Позже, воскрешая в памяти каждый кошмарный момент этой встречи, она поняла, что могла бы уйти. Он сидел спиной к двери и не увидел бы ее, не открой она рот.

Но увы…

– Надеюсь, вы удовлетворены, – холодно заметила Сара.

Услышав ее голос, лорд Хью встал. Его движения были скованными. Чтобы подняться, ему пришлось облокотиться на спинку кресла.

– Прошу прощения? – обронил он учтиво, рассматривая ее с выражением, абсолютно лишенным эмоций.

У него хватило наглости не чувствовать неловкость в ее присутствии? Руки Сары сжались в маленькие твердые кулаки.

– Неужели у вас совсем нет стыда?

Прентис удивленно моргнул – единственная реакция, которой она смогла добиться, – и пробормотал:

– Вообще-то это зависит от ситуации.

Сара мысленно перебрала свой репертуар в поисках подходящего выражения женской ярости и выпалила:

– Сэр, вы не джентльмен!

Эти слова наконец привлекли внимание Хью. Зеленые, как трава, глаза встретились с ее взглядом, едва заметно прищурились, и тогда до Сары дошло: он не знал, кто она такая.

– И что теперь?

Он ее не знает. Разрушил ее жизнь, и не знает, кто она!

Ирония, будь проклято твое имя!

Оглядываясь назад, Хью понимал, что молодая женщина, стоявшая перед ним, не в себе: недаром она заявила, что он не джентльмен. Не то чтобы это не было правдой: несмотря на то что старался вести себя как цивилизованный взрослый человек, Хью знал, что вот уже много лет душа его черна как сажа.

Ее фраза: «Сэр, вы не джентльмен!» – была прямым продолжением других: «Надеюсь, вы удовлетворены?» и «Неужели у вас нет стыда?»

Ни один достаточно умный и вменяемый взрослый человек не будет настолько многословен, не говоря уже о банальности выражений. Либо бедняжка чересчур много времени проводила в театре, либо убедила себя, что похожа на персонажа одного из этих ужасных романов, которые в последнее время вошли в моду.

Хью уже вознамерился повернуться и уйти, но, судя по безумным глазам, она могла последовать за ним, а он в последнее время совсем не был самым быстрым и проворным лисом в любой охоте, так что лучше встретить проблему лицом к лицу.

– Вы нездоровы? – спросил он осторожно. – Может, хотите, чтобы я разыскал и привел к вам кого-то?

Она была явно зла, что-то бормотала, заикаясь, а лицо так покраснело, что это было видно даже в тусклом свете настенных бра.

– Вы… вы…

Он незаметно отступил, на случай, если ей придет в голову плеваться: судя по ее виду, осторожность не помешает.

– Может, вам лучше присесть? – предложил Хью, показывая на ближайший диванчик в надежде, что она не попросит помочь ей туда добраться. Его силы были далеко не те, что прежде: в любой момент он мог потерять равновесие.

– Четырнадцать мужчин, – прошипела незнакомка.

Он даже не осмеливался предположить, что она имеет в виду.

– Вы знали это? – Девушка почти кричала, голос ее дрожал. – Четырнадцать!

– А я всего лишь один, – откашлявшись, заметил Хью.

Последовала минута молчания – минута благословенного молчания, – и наконец она заговорила:

– Вы не знаете, кто я, верно?

Хью присмотрелся пристальнее. Девушка показалась знакомой, но, если честно, он ее не помнил. Хью не часто бывал в обществе, а со временем каждое лицо кажется знакомым.

Останься он на балу чуть подольше, узнал бы ее имя, но он пробыл в зале не больше нескольких минут. Лицо Чарлза Данвуди побелело, когда Хью поздравлял его, так что пришлось задаться вопросом, уж не потерял ли он последнего в Лондоне друга.

Все прояснилось, когда Чарлз отвел его в сторону и сообщил, что здесь присутствуют мать и сестра Дэниела Смайт-Смита. Он не попросил Хью удалиться, но оба сознавали, что это необходимо. Хью немедленно откланялся и ретировался. Он причинил этим женщинам достаточно боли, так что присутствие стало бы наглостью с его стороны.