На островок, где стоял старый маяк, старик прибыл гораздо раньше, чем думал. Да ведь несущейся вперед моторной лодке любые расстояния нипочем.

Этот маяк был первым сооружением, возведенным русскими во времена их первых походов к юго-восточным берегам Хазара. Чуть позже здесь был построен небольшой причал для временной стоянки судов, идущих в Красноводск и к другим берегам, если им по каким-то надобностям приходилось задерживаться в пути. Маяк же светил для всех, он был ориентиром для идущих издалека судов.

При виде старого маяка у старика немного испортилось настроение. Перед ним был некогда стройный, но теперь полуразрушенный и ставший тоньше прежнего маяк, сейчас он был похож на выжившего из ума старца, выдергивающего из своей плоти и разбрасывающего вокруг себя красно-коричневые обожженные кирпичи, завезенные сюда в очень давние времена из дальних краев. Было видно, что ветры времен всерьез взялись за это строение и очень скоро сотрут его с лица земли. Старик подумал, что он тоже настолько стар, что стал развалиной, похожей на этот умирающий маяк. Так он сидел довольно долго, забыв, с какой целью прибыл сюда. А старый маяк и в самом деле был похож на старика, сидящего под ним и смирившегося со своей судьбой… Как тут не задумаешься…

Вокруг было пустынно, только раз на горизонте показался возвращавшийся из плавания белый корабль, похожий на дрейфующий в водах айсберг, он прошел мимо старого маяка, даже не взглянув на него. Сегодня что-то и чаек не видно, похоже, что и они, заодно с тюленями, спрятались где-то в укромном местечке, как знать, может, собравшись там, они выжидают, когда опять заштормит, как это было неделю – дней десять назад, когда море гудело и бесилось, вода в нем взрывалась, готовая вывернуться наизнанку. Каждый раз, когда на море начиналась буря, им не было покоя. В такие дни чайки кружат над морем и жалобно кричат, как будто море может достать из своих бурлящих глубин что-то драгоценное и подать прямо в клювы чаек.

Каждый раз, когда смотришь отсюда, видишь сплошную воду вокруг себя, слышишь ее плеск. Несмотря на то, что уже давно прошло время обеда, старик не торопился с трапезой. У него все время сохли губы, его мучала жажда, вот и сейчас ему хотелось чаю, он знал, что, если выпьет чаю, отпустит только что возникшая тупая головная боль, старик хорошо знал эту головную боль, она возникала всякий раз, когда он пропускал время чаепития, головная боль появлялась от отсутствия чая, и потом, слабая надежда все же не покидала старика, по его мнению, уж если где и должны быть тюлени, то именно здесь, здесь и берег был хороший, много места для лежбища тюленей, к тому же место было очень тихим.

Так что теперь греющиеся на солнышке тюлени могли показаться в любой момент.

Открыв термос, старик на ходу выпил пиалу крепкого чая, после чего продолжил путь. Плывя вдоль кромки воды, он направился к северной оконечности острова, туда, где он был выше и смотрел на воду со значительной высоты.

А берег был живописен, сейчас он напоминал разомлевшую на солнце полусонную молодку, ждущую мужа из плавания и сладко потягивающуюся в предвкушении радостной встречи с ним.

Временами кажется, что небольшие волны, спокойно набегающие и облизывающие берег, выскакивают из-под сверкнувшего на солнце широкого подола платья задремавшей гелин, на которую сейчас похоже море; приближаясь к берегу, волны немного растягивались в обе стороны и напоминали рыбачью сеть, в такие мгновения казалось, что в этой сети, подставляя солнцу свои золотые чешуйки, весело прыгают рыбки.

Старик издалека увидел огромные черно-коричневые камни, когда-то очень давно завезенные невесть откуда для укрепления берега и брошенные здесь. Сейчас они были похожи на одетых в траур женщин, пришедших сюда оплакивать унесенных морем близких – сыновей и возлюбленных… Он представил, как они били кулаками землю и громко рыдали, не в силах превозмочь свое горе.

Каждый раз, бывая на поминках по утонувшим, старик думал о том, как нелегко дается людям морской хлеб, что море за свои дары требует от людей не только тяжелого труда, терпения, неутомимости и находчивости, но порой и самого дорогого, что есть у человека, – его драгоценную жизнь.

Только живущие возле этого моря были уверены в том, что ”У моряка не бывает одной могилы”. Они говорили: “У моряка две могилы, одна в окрестностях его села, а другая – объятья моря”.

Вот уже много лет старик в своем воображении рисовал кладбище на дне моря, в одной из могил которого лежит и его Берта. Каждый раз, когда он вспоминал об этом и представлял это место, его Берта дымкой выкуривалась из своего могильного холмика и поднималась вверх, на ней всегда было все то же просторное свадебное платье, причем, она была как живая, такая же радостная и взволнованная, как при первой встрече.

Поначалу старик очень радовался, что увез Берту из ее страны, радовался тому, что у него все так хорошо получилось, но с тех пор, как ее поглотило ненасытное море, он не переставал жалеть о том, что сделал. “Если бы я не увез ее оттуда, моя Берта и сейчас была бы жива”,– думал он. И тут же ему приходила другая мысль: “Ведь есть же люди, которые именно так и поступили”. Он вспоминал знакомого из Теджена, с которым лет десять-пятнадцать назад встретился в Ашхабаде, когда чествовали ветеранов войны, и который так же, как и он, женился в Германии на немецкой девушке.

Два старика, случайно встретившиеся в тот раз, вспоминали Германию, своих любимых, просидев всю ночь, они вдоволь наговорились, отвели души.

Смуглый полноватый старик из Теджена рассказал, что во время войны он женился на немецкой девушке, что у них родилось трое детей, они назвали их туркменскими именами Арслан, Абадан, Гурт, они любили и гордились своими детьми, что жена его была великой труженицей и очень хорошо за ним ухаживала. Но через шесть лет, когда ему пришла пора возвращаться на Родину, жена умоляла его остаться, но он очень тосковал по родным местам, поэтому уехал. Когда они прощались, жена положила ему в вещмешок все необходимое, начиная от нижнего белья и кончая штанами, рубахами, носками, причем, по нескольку пар, чтобы не на один год хватило. И вот теперь он очень скучает по жене и детям.

В те дни, когда он так нелепо потерял Берту, слушая рассказы о случившемся, Балкан никак не хотел в это верить. Что-то в его душе вызывало сомнения, и все же у него не было никаких оснований винить в происшедшем кого бы то ни было. Поэтому каждый раз, в мыслях своих встречаясь с Бертой, он задавал ей все те же оставшиеся безответными вопросы. Вот и сейчас Берта была рядом с ним:

– Берта, родная моя! Скажи мне, что все это значит?

– Что же делать, если так случилось? – Когда Берта начинала говорить, он всякий раз слышал звук ее такого родного для него голоса.

– Не-ет… но что-то же все-таки случилось? Или я тебя чем-то обидел? Может, мама или гелнедже что-то не то тебе сказали?.. Ну скажи же мне, что произошло?

– Наверно, Балкан, это судьба, видать, она давно задумала разлучить нас с тобой…

– Все равно, ты не должна была так поступать, Берта моя родная… Наш сын Эльман джан вон в какого уважаемого человека вырос… А-а, я ведь и раньше не раз говорил тебе об этом… Есть у тебя внуки, а внучка и вовсе на тебя похожа… Теперь у нас с тобой есть и четверо правнуков, ласковых и нежных, таких сладких… Я-то радуюсь им, стал счастливым дедом, а вот ты, ты…

Всякий раз, прежде чем их беседа заканчивалась, к горлу старика подступал ком, а глаза застилала тонкая пелена слез. В такие минуты, не желая видеть своего любимого слабым, Берта исчезала так же неожиданно, как и появлялась. Старик еще некоторое время ждал, ему казалось, что Берта, с которой он только что беседовал по душам, появится вновь.

Старые кости деда давно уже устали, и потом, вот уже много времени он не уходил так далеко от дома, не было случая, чтобы он отсутствовал целый день. Помимо усталости, лицо его отражало какую-то озабоченность, он был похож на коня, в мучительных раздумьях перебирающего ногами возле неприступной крепости, в поисках удобного места, чтобы войти в нее.

Сейчас старику казалось, что тюлени, за которыми он охотится, с присущим им тонким звериным чутьем почувствовали угрожающую им опасность, один за другим с места нырнули в воду и теперь, покинув туркменские берега, целыми стадами плывут в сторону Баку.

Он и сам не заметил, как еще некоторое время предавался мыслям о преследуемых им тюленях: “В окрестностях Баку море самое грязное, вода сплошь покрыта нефтяными пленками”. Старику было жаль тюленей, которые поплывут туда за лучшей долей, а им там вовсе не будет удобно и хорошо.

– В прежние времена рыбы, тюлени, водяные птицы от других берегов плыли к нашим, богатым солнечным светом берегам,– мысленно произнес он.

Кружась вокруг острова в поисках тюленя, старик вновь вспомнил свою больную жену. Ее болезнь, словно мстя ей за что-то, не обращая на нее никакого внимания, изо всех сил тащила ее в могилу. Он представил, как Умман жалобно смотрит по сторонам в надежде на чью-то помощь и со страхом подумал: “Как бы я на старости лет не остался один, как перст”.

Конечно, старику жаль свою жену, ему так хочется поскорее найти лекарство от ее болезни и увидеть, как снова заблестят ее глаза, как она станет прежней и будет смотреть на него с любовью, ему хотелось видеть ее в окружении внуков, воркующей с ними как клушка со своими цыплятами.

Когда старик достал свою поклажу, чтобы выпить чаю и перекусить, отдохнуть и набраться сил, обеденное время уж давно прошло, но у него не было аппетита, ему ничего не хотелось есть, зато очень хотелось чаю, он подумал, как бы сейчас хорошо было оказаться возле костра, на котором в тунче кипит вода. Придя к тому месту, где он оставил лодку, старик снял с себя верхний слой одежды, ему стало немного легче. Помня о том, что идет в море, перед самым выходом из дома он надел на себя одежду, не пропускающую воду и сырость, на нем были желто-коричневые китель и брюки военного покроя из прорезиненной ткани, на ногах смазанные жиром блестящие черные сапоги, в которых он всегда выходил в море, и если бы не соломенная шляпа на голове, он был бы сильно похож на военного.

Ослабив ремень, старик расстегнул пуговицы на вороте, ему стало еще легче, потом он один за другим завернул рукава рубахи, присел на корточки и спокойно, не спеша, умылся водой из пластиковой бутылки. Каждый раз, когда он гладил мокрыми руками лицо, с него будто сходил один пласт усталости. Потом он некоторое время смотрел куда-то поверх причаленной внизу лодки, как будто ждал, что вот сейчас, как обычно, сзади до него донесется голос жены: “А-ю, отец, теперь так и будешь стоять, как столб, забыв о еде!”

После обеда на старика накатил сон, глаза его стали слипаться. Дома он каждый день после обеда растягивался на своем любимом диване, дремал, чтобы дать немного отдохнуть своим уставшим старым костям.

Но чаще всего ему бывало лень встать и пройти на свое место, поэтому он засыпал в обнимку с подушкой прямо на том же месте, где пил чай. Начав зевать, старик понял, что ему не справиться со сном, надо немного подремать. Он пододвинул к себе вещмешок, валявшийся рядом и ставший похожим на снятые и брошенные штаны, подсунул его под голову, голову обмотал полотенцем, одним концом которого укрыл глаза и нос от солнца.

Поспав немного, старик увидел сон, его многодневные мысли о тюленях стали обретать черты реальности. Море плескалось, шумело, вдруг одна из волн вздулась и поднялась гораздо выше остальных, а потом прямо на его глазах превратилась в огромного тюленя. Он был похож на гигантский черный самолет, набравший на земле скорость и готовый вот-вот взлететь, раскинув на обе стороны крылья-волны, взрывая землю, дрожа, он был готов все на своем пути растоптать. Вдруг это чудовище пошло на старика…

Старик не только никогда в жизни не встречал такого исполинского тюленя, но даже не слышал о том, что такие вообще существуют и кто-то видел их. Тогда откуда же взялось это чудище? А может, этот тюлень – потомок древних динозавров, экземпляр, случайно сохранившийся со времени их исчезновения?.. Перепуганный до смерти старик решил бежать, чтобы спастись, но никак у него это не получалось, ноги скользили, и он не мог сдвинуться с места, а тюлень, всей своей массой издавая жуткий рев, набросился на него. Ужасно испугавшись, старик дико закричал, стал звать на помощь…

Старик проснулся в холодном поту, он был испуган, ведь не проснись он еще минуту, и это огромное чудовище растерзало бы его на клочки в считанные секунды… Его спас собственный голос, призывавший на помощь. Старик почувствовал облегчение, будто ему и в самом деле удалось избежать надвигающейся опасности, успеть уйти от нее в сторону. Выцедив из тунчи в пиалу остатки чая, он залпом выпил его и немного пришел в себя.

Когда он вновь сел в лодку и тронулся в путь, солнце уже вышло из зенита и пошло на закат. Лодка терлась о небольшие волны, желая передать им зеленый цвет, в который сама не так давно была перекрашена. Чувствовалось приближение вечера. Обернувшись и посмотрев туда, откуда он плыл, старик увидел, как низко опустилось солнце, за спиной его стало темнеть, как будто там опускался густой туман.