Юлия Андреева - Тюремная песнь королевы

– Альковные дела требуют особого искусства и огня, – поддакнул приятелю охраняющий провиант. – А у нашего короля запала хватает только на то, чтобы неудовлетворенную жену в монастырь сослать. Уж лучше бы оставил при дворе, там бы у него нашлись помощники по любовным делам да постельные наместники. Так что прекрасная Энгебурга быстро подарила бы королевству еще одного инфанта, и все были бы счастливы. А так куда же это годиться?.. Тоже мне ведьма! Была бы ведьмой, так разве ж сейчас здесь была бы? Ведьма свою выгоду завсегда чувствует! Первым делом, обняв мужчину, в самую реку[9] кидается. Попомните мое слово: еще явится при дворе подлинная ведьма. Та самая, которая все это и устроила!

– А правда, на кой ей от себя короля отваживать? Была бы ведьмой, крепче крепкого к себе бы привязала, так чтобы он обо всем, кроме нее, забыл. Вот это ворожба! А у нас во Французском королевстве все не как у людей. Колдуньи ворожат против себя. А короли вообще ни на что не…

В этот момент отряд добрался, наконец, до ворот монастыря.

– Ваше Величество, – золотоволосый офицер стражи подошел к королеве, почтительно склонившись перед ней, – вы понимаете по-французски?

Энгебурга отрицательно помотала головой, произнеся несколько слов на незнакомом офицеру языке.

– Может быть, в вашей свите есть переводчица, что понимает французский? – он поочередно показал на каждую из плетущихся за своей королевой дам. – Кто умеет говорить?

Наконец до Энгебурги дошел смысл сказанного офицером, и она поманила рукой в изящной перчатке одну из девушек.

– Благородная донна понимает по-французски? – спросил офицер, грациозно склоняясь перед фрейлиной.

– Да, сеньор. Я есть немного понимать французский язык и помогать вам говорить с королева Франции Энгебурга. – Мария Кулер заученно улыбнулась, присев в дежурном реверансе, после чего все продолжили путь.

– Мое имя Бертран ля Руж, – представился офицер, весело тряхнув золотистыми кудрями, на которых белели снежинки. – Прошу вас, прелестная дама, сообщить Ее Величеству, что я ее преданный слуга. – Он дал время Марии перевести сказанное и продолжил, прижимая руку к сердцу. – Ваше Величество, я и мой отряд останемся в монастыре на одну неделю, это необходимо, для того чтобы наши лошади отдохнули. За это время я прошу вас принять меня для наиважнейшей беседы. Умоляю дать мне аудиенцию, разумеется, в присутствии госпожи переводчицы, – он галантно поклонился Марии. – А если вы пожелаете, то и в присутствии ваших доверенных слуг.

Не скрывая своего удивления и со все нарастающим возбуждением, Мария перевела речь господина ля Ружа Энгебурге.

– Может ли опальная королева, находящаяся в святом месте, тем более в месте своего заключения, принимать здесь кого-либо? – удивленно уставилась на Марию Энгебурга. – Скажи этому смелому рыцарю, что, если он хочет просить у меня замолвить за него словечко перед Его Величеством, у меня это вряд ли получится. К тому же это может быть расценено как… как… – Она отвернулась от фрейлины, чтобы скрыть вдруг появившуюся краску на лице. – Ну, ты понимаешь…

– Ваше Величество! Но, мне кажется, это очень милый рыцарь. Он куртуазен и благороден. Я думаю, будет невежливым, если вы обидите его отказом. Тем более что встречаться с ним вы можете в присутствии всех своих дам. Или, если желаете, я сама могу поговорить с ним от вашего имени.

Обдумав слова фрейлины, Энгебурга дала согласие выслушать рыцаря. Но просила передать, что не останется наедине с мужчиной и, если ей не понравится разговор или манеры рыцаря, королева оставляет за собой право в любой момент прервать аудиенцию.

Мария была рада радешенька давно утраченной возможности побеседовать с приятным молодым человеком и, быть может, опробовать на нем свои чары. Правда, на самом деле ей больше нравился второй офицер, который за время всего путешествия то и дело бросал томные взгляды на Анну и поддержал ее, когда та поскользнулась. Высвободившись из объятий офицера, Анна извинилась и поблагодарила его, потому как только вульгарные девицы могут оказываться в объятиях незнакомцев.

Поприветствовав гостей, мать-настоятельница первым делом сообщила, что король не распорядился на счет содержания королевы, равно как и ее свиты, вплоть до того момента, когда государыня и ее девушки пожелают постричься в монахини. Последнее уточнение было встречено со стороны Энгебурги несгибаемым отказом, после чего мать-настоятельница сообщила, что все необходимое фрейлины смогут покупать у келарши, и велела последней показать дамам предназначенные для них кельи.

Вслед за свитой Энгебурги святые сестры доставили их вещи. Служащие на конюшне монахини приняли коней, другие повели отряд конвойных занять отведенные для них помещения.

До монастырской гостиницы, где должны были разместиться военные, вела ухоженная дорожка, выложенная битым кирпичом. По обеим сторонам ее росли фруктовые деревья, как бы образовывая симпатичную аллейку. Снег с нее постоянно сметался, так что на снежном фоне она выглядела почти красной. Точно такая же дорожка, но обсаженная шиповником и багульником, тянулась к монастырской церкви. Сейчас на ветках всех кустарниках лежали пушистые шапки мокрого снега, что предавало особую живописность пейзажу.

Сразу же за церковью направо тянулись грядки огорода, ровные, точно могилки, овощи и зелень отсюда шли сразу же на трапезные столы и в кухню для зимних заготовок. Слева от церкви были выстроены здания библиотеки, больницы и бани.

– Помяни мое слово, эн Бертран, запрячут этих красавиц в гнездо над пропастью. Как есть запрячут! – сокрушался впечатлительный Анри де Мариньяк. – Неделю мы здесь и больше ни на день не остаться. Такую мать-настоятельницу вовек не уговоришь. А что можно сделать за неделю?

– Неделя не малый срок. – Бертран ля Руж наматывал на палец локон, рассеянно глядя на башню, в которую только что монахини увели королеву и ее свиту. – Если все как следует обдумать, вполне можно что-нибудь и решить. Например, сказаться больными. Не станут же добрые монахини выгонять внезапно заболевших рыцарей?

– Ты мать-настоятельницу видел? – Анри де Мариньяк схватился за голову. – Она узницам в куске хлеба отказала. А нас так просто выгонит взашей и, как звать, не спросит. Гадина! А выгонит – так что, штурмом стены брать? На крыльях лететь? Я вот что думаю, любезнейший Бертран. Девушки у нашей королевы одна краше другой. А здесь их всех неминуемая смерть ожидает. Так что нужно все силы приложить, а голубиц сизокрылых из плена вызволить! Что до меня, то откроюсь тебе по чести. В жизни не видел девицы прелестнее, чем госпожа Мария Кулер, что переводчицей при королеве служит. Ради ее любви на все пойти можно.

– Неужто даже с холостой жизнью покончишь? – Бертран ля Руж рассмеялся, Анри де Мариньяк был известен меж служивой братии как закоренелый холостяк.

– А что в ней хорошего-то, в холостяцкой моей жизни?! – вопросом на вопрос ответил Анри. На фоне белого от снега монастырского подворья его орлиный профиль и смоляные длинные волосы казались еще более черными и чуждыми в этих местах. – Коли она скажет «да» – женюсь и никого не спрошу.

В этот момент приятели как раз входили в гостиницу, над входом которой красовалось выложенное разноцветными камешками распятье. Оба рыцаря замолчали, опасаясь, как бы монахини не расслышали их разговора и не доложили своему начальству.

Устроившись через некоторое время опять вдвоем в одной комнате, которую им выделили, и послав оруженосцев в трапезную за едой, они продолжили разговор.

– Я доподлинно знаю, что возле монастыря, где их прежде содержали, недавно нашли шесть обнаженных женских тел с отрубленными головами, – стараясь говорить тише, сообщил Анри де Мариньяк. – Это конечно же государственная тайна, но мой кузен Фернанд Мишле, что прежде служил сначала оруженосцем короля, а потом получил повышение, став хранителем печати, получил приказ провести дознание, покойниц обезглавленных самолично видел.

– И что же? – при упоминании о кузене барона Бертран ля Руж побледнел, невольно положив руку на рукоять кинжала.

– Фернанд говорил, что в городке, что недалеко от монастыря, у одного ростовщика вдруг в один день сразу же девять платьев женских иноземных, красоты необыкновенной, оказалось. Правда, все эти платья были ношены, три сильно испачканы кровью, так что хоть его и стирали, пятна остались… Мой кузен выяснил, что в ночь перед приездом короля в монастырь оттуда пропали девять девушек королевы. А потом, недавно, перед Вселенским собором в Компьене, куда спешно отвезли королеву, из монастыря вдруг неведомо куда делся начальник стражи господин Денье.

– И что значит вся эта чертовщина, эн Анри? – Бертран ля Руж сел на табурет, боясь слово пропустить из рассказа приятеля.

– Мой кузен допросил стражу, которая охраняла королеву в монастыре, один раз вежливо, другой с пристрастием. На третий эти голубчики начали сознаваться. Оказалось, что они подговорили девять девушек уехать из монастыря, пообещав доставить их к родителям в Данию, и убили всех – троих в монастыре и еще шесть в поле за деревней. Стражников, всех до единого человека, после таких показаний приказали повесить. Чтобы не болтали. А дело замять. Понимаешь, Бертран: все забыть! Словно ничего и не произошло! Словно шесть обезглавленных тел в поле – в порядке вещей. Словно это и не свита королевы Франции. Не знатные девицы, которые могли бы составить счастье знатнейшим людям страны!.. Эти стражники сознались под пытками, что уже после убийства девушек они получили приказ уговаривать оставшихся служанок королевы уехать в Данию, а когда это удавалось, стражники получали за работу деньги!

Я вот что думаю. Против королевы существует заговор. Кому-то выгодно, чтобы она совсем одна осталась. Без защиты, без близких людей, даже без языка. Тогда она…

Бертран порывисто поднялся и, приблизившись к другу, приложил палец к его губам:

– Ни слова больше, благородный Анри, я все прекрасно понял. Но и в монастыре могут быть уши. Поэтому я предлагаю вам свою руку. Объяснитесь с прекрасной Марией, и если она даст согласие на побег, я помогу вам вызволить ее из монастыря. Что же касается меня, я попытаюсь осуществить другой план, в который пока не стану посвящать никого. Простите мою вынужденную скрытность. Но, если вы возьметесь помогать мне в моей затее, вы не сумеете реализовать свою цель. И опять же – если поймают вас, когда вы будете вызволять из монастыря прекрасную госпожу Кулер, вас в худшем случае ждет разжалование. Что же касается моего плана – то цена провалу тут, мне думается, будет жизнь.

На следующий день, помывшись и надев поверх обычной одежды дорогой плащ, Бертран ля Руж явился на прием к королеве. Взволнованная Мария Кулер сделала вежливый реверанс, стараясь выглядеть по возможности безразличной, в то время как ее сердце так и норовило выпрыгнуть из груди.

«Ну это же надо! Наконец-то настоящая светская жизнь: рыцари, визиты, дамы королевы… Еще немного и под стенами монастыря Сизуин зазвучат песни трубадуров, а в саду прямо возле церкви будет устроен рыцарский турнир!» – Мария засмеялась своим мыслям. Рыцари поубивают друг дружку за честь лицезреть прекрасную Энгебургу, а ее, Марию Кулер, конечно же изберут королевой любви и красоты! Вот счастье-то! А затем барон Анри де Мариньяк сделает ей предложение, и они вместе уедут далеко-далеко в солнечную Гасконь, где нет противного короля Франции, нет лишений, одиночества и страхов, где будет только солнце, виноград и любовь!

Вприпрыжку она взлетела вверх по лестнице и, распахнув дверь в келью Энгебурги, сообщила ей о приходе рыцаря.

Нельзя сказать, что Энгебурга не ждала прихода золотокудрого Бертрана. Со вчерашнего вечера Мария Кулер прожужжала об этом ей все уши. Утром девушки вдруг ни с того ни с сего приготовили ей не обычное, а праздничное платье. Они уверяли, что все остальные наряды будто бы намокли от снега и теперь их следует высушить и привести в божеский вид. Так что ей едва удалось договориться о некоем компромиссе – достаточно простом, зато совершенно новом платье, которое Энгебурга приберегала на черный день.

Опасаясь, как бы рыцарь не заподозрил ее бог весть в чем, Энгебурга тоже нервничала, и уже совсем было отказалась принимать Бертрана ля Ружа, но девушки набросились на нее, треща о том, что негоже королеве Франции отказывать в аудиенции ни в чем не провинившемуся перед ней рыцарю. В конце концов Энгебурга сдалась, и явившейся на аудиенцию Бертран приклонил перед ней колено.

Стоящая за спиной у Энгебурги Мария не сводила восхищенных глаз с галантного кавалера, мечтая, что вот так же к ней явится прекрасный Анри де Мариньяк.