Юлия Андреева - Тюремная песнь королевы

Одетые в начищенные до блеска доспехи и дорогую одежду французы всячески пытались заглянуть в карету невесты короля в надежде увидеть Энгебургу первыми.

И увидев, восторженно цокали языками, сообщая друг дружке, что, создавая датскую принцессу, Господь превзошел сам себя – такой прекрасной казалась темноволосая и синеглазая северная нимфа. Любопытство военных дошло до того, что один не в меру любознательный паж чуть было не рухнул с коня, пытаясь заглянуть в крохотное окошечко кареты принцессы. Два рыцаря поссорились из-за того, что один был убежден, что Энгебурга миниатюрна, как кузена короля, а второй стоял на том, что она точно такого же роста, как покойная королева. Конфликт чуть было не перерос в сражение, так как на сторону своих господ встали их слуги и оруженосцы, вооруженные боевыми топорами и короткими мечами. Так что послам Его Королевского Величества не осталось ничего иного, как во избежание ненужного кровопролития попросить королеву выйти из кареты и показаться воинам. В противном случае все они переколошматили бы друг дружку, а кортеж принцессы остался без французской охраны.

Когда до Амьена остался день пути, Энгебурга велела остановиться в небольшой гостинице, где служанки приготовили ей бочку для мытья. После чего принцессу умастили изысканными маслами и духами, надели на нее одно из лучших платьев и драгоценности и повезли дальше.

Последние шесть часов перед встречей с суженым Энгебурга металась по карете в любовной лихорадке, то браня неповоротливых лошадей, которые словно специально еле тащились, заставляя французского монарха ждать, то вдруг застывала, погружаясь в мир грез. Она ничего не ела и отказывалась от питья. Речь принцессы была бессвязной, так что ехавшие с ней в карете придворные дамы решили было, что она заболела. Однако это была любовь – великая любовь, которую Энгебурга несла в своем сердце и которая теперь пыталась вырваться на волю, умчав девушку в недоступные ей прежде дали. Это была любовь, которую та пестовала в себе всю жизнь и которая теперь должна была, наконец, найти свой выход, своего возлюбленного, свое место в жизни – место подле него. Она заочно обожала своего мужа, и знала, что так будет вечно.

Амьен встречал свою будущую королеву развешенными знаменами и цветами. Желая, чтобы этот день сделался незабываемым для принцессы, король велел украсить дома ярким сукном и развесить вдоль улицы гирлянды с живыми цветами. Все рыцари и вельможи были одеты в свои лучшие одежды. Сам король в развевающемся на легком ветру алом плаще и серебреной кольчуге встречал свою невесту сидя на белом коне, сбруя которого светилась драгоценными камнями. Рядом с королем двигались две шеренги знаменосцев, так что казалось, что над головой короля полыхает разноцветное пламя. За королем в каретах и на конях весело двигался великолепнейший эскорт, состоящий из самых знатных людей королевства и их жен. Дамы несли в руках прекрасные веера, изукрашенные перьями птиц и кружевами. Многие прижимали к груди внушительных размеров букеты с лентами и флажками с переплетенными буквами «Ф» и «Э» – Филипп и Энгебурга. Бароны королевства выставляли блестящие на солнце кольчуги и металлические нашивки. Блистали трехрядные цепи, браслеты и серьги. Легкие вуали перемешивались с хорошенькими шапочками, разноцветными перьями и диадемами с драгоценными камнями. Начищенные до блеска шлемы светились золотом и серебром. Солнце играло на осыпанных камнями ножнах мечей, на рукоятках кинжалов и драгоценных сбруях коней.

Вся эта разряженная толпа вытекала из ворот Амьена, точно вышедшее из берегов разноцветное море. Наверное, не прозвучи приказ остановиться, они так и двигались бы дальше, пока не достигли главы торжественного кортежа, и не поглотили бы своей яркой массой убранную мехами карету принцессы-невесты.

Впереди карет послов и свиты Энгебурги двигался целый отряд французских всадников, которые наконец приблизились к толпе придворных, чтобы упасть в ноги своему королю. Взволнованный предстоящим радостным событием офицер охраны впервые в жизни лично рапортовал королю о прибытии в его владения датской принцессы, сестры короля Канута VI Энгебурга. При этом щеки юноши горели, а сердце так часто билось, что на это не возможно было не обратить внимания. Когда же король спросил о его здоровье, тот, к вящему восторгу толпы, звонко произнес, что красота будущей королевы способна сразить всех от мала до велика. Сделать самых суровых и испытанных в боях рыцарей пленниками любви! Все воины его отряда пали сраженные поразившей их любовью. А раз не устояли более опытные, что же говорить о нем, только начинающим жить?

Король поблагодарил юношу за проявленную куртуазность и столь лестное мнение о невесте, предвкушая ожидавшее наслаждение с прекрасной девушкой, предназначенной ему в жены. Придворные рукоплескали смелости молодого рыцаря. Первый министр короля спешно заносил в наградной лист имена послов, заключивших брачный контракт, а также рыцарей, охраняющих Энгебургу в пути, рассуждая так, что после венчания и коронации король без сомнения пожелает одарить этих придворных.

Когда карета принцессы достигла врат Амьена, прозвучали трубы, серебряные голоса их заглушили праздничные речи, поздравления и доклады.

Властно отстранив от себя привезших Энгебургу офицеров, Филипп Август как завороженный проследовал до кареты, из которой навстречу ему вышла принцесса. Несколько секунд жених и невеста завороженно молча смотрели друг на друга. Король нашел в себе силы первым подойти к девушке, взять ее похолодевшие от волнения руки в свои и бережно приблизить их к своим губам.

– Надеюсь, дорога показалась вам не очень утомительной, пленительная фея? – смотря в глаза Энгебурги, прошептал король.

За его спиной то же самое повторил переводчик, но принцесса и так все поняла, щечки ее залил яркий румянец, отчего она вдруг сделалась еще более прекрасной, нежели это показалось королю в первое мгновение. Не выдержав, Филипп Август приблизил лицо к своей невесте и нежно и страстно припал к ее губам. В толпе придворных раздались восторженные возгласы.

Сердце Энгебурги стучало так, словно вот-вот было готово вырваться из груди и улететь подобно золотой птахе в синее небо. Поцелуй нареченного и вымоленного у Бога жениха словно пробудил ее дремавшее сердце, заставив юную принцессу увидеть мир совершенно в других красках. Восторженная, она смотрела влюбленными глазами на свою мечту, умоляя Бога позволить ей прожить еще немного, для того чтобы познать с этим прекрасным мужчиной всю нежность, которую он пожелает подарить ей.

После такой пылкой встречи, никто не удивился тому обстоятельству, что влюбленный король потребовал немедленного венчания, приказав поторопить попов. Теперь Филипп Август мог желать только одного, как можно скорее сделаться законным супругом прекрасной Энгебурги, чтобы с чистой совестью лечь с ней в постель.

Точно в бреду, он дождался, когда ему доложили, что главный храм Амьена ждет его для венчания. За время ожидания Энгебурга успела только выпить немного лимонада и надеть свадебный наряд, привезенный с собой.

На самом деле, обычай требовал, чтобы претерпевшая долгое и утомительное путешествие невеста, во всяком случае, получила время немного отдохнуть и привести себя в порядок, но Энгебурга и сама не желала этой отсрочки, подозревая, что умрет от страсти, если уже в эту ночь Филипп Август не станет ее супругом.

По странной прихоти судьбы свадебное платье датской принцессы оказалось синим с серебряными нитями. Синим же расшитым звездами был и покров на ее голове, точь-в-точь такой же, как на знаменитой статуе Девы Марии в главном храме Амьена. Но откуда несчастная датская принцесса могла знать о своем сходстве со статуей, которую никогда прежде не видела? Энгебурга и понятия не имела о том, о чем вскоре заговорил весь город.

Когда юная невеста короля подходила к церкви, толпа вдруг замолчала, пораженная явленным знаменьем. Кто-то упал на колени, запричитала сумасшедшая нищенка. Простой народ лицезрел необыкновенное зрелище, тихо перешептываясь и толкая друг друга локтями.

Постепенно волна шепота достигла толпы празднично одетых придворных, которые с вытаращенными взглядами встречали ничего не понимающую принцессу. Недоумевали от странной реакции народа и фрейлины Энгебурги, которые, так же как и их повелительница, не знали французского, но, тем не менее, понимали, что происходит все не так, как это было запланировано.

Ропот достиг апогея, когда король и его невеста встали напротив алтаря, из-за которого на них смотрела темноволосая и одетая в синее со звездами одеяние Дева Мария. Прекрасные синие глаза святой светились тихой грустью, а лицо было нежным и румяным, точно юная, она вдруг зарделась при встрече со своей родной сестрой. Пораженный необыкновенным сходством двух женщин Филипп Август смотрел то на святую, то на свою невесту, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание.

Не помня себя от смущения и вдруг неведомо откуда взявшейся неловкости, король едва дождался окончания церемонии, после чего вывел Энгебургу под руку на залитую солнцем площадь. Толпа встречала королевскую чету нависающим молчанием. Желая скрыть неловкость, Филипп Август лучезарно улыбнулся, увлекая супругу в приготовленную для них карету. Но даже там он не смог забыть пережитого в храме.

Не зная, как следует вести себя со своим супругом, Энгебурга сидела, скромно опустив голову и положив руки на колени. Глаза ее, тем не менее, неустанно следили за королем, ожидая малейшей подсказки. Ах, если бы он обнял ее и снова поцеловал! Она прильнула бы к нему, ощущая себя самой счастливой. Если бы он просто взял ее за руку или говорил что-нибудь нежное! Энгебурга не поняла бы ни единого слова, но догадалась бы по голосу о его любви. Однако Филипп Август не спешил как-нибудь ободрить свою юную супругу, стараясь вообще не смотреть на нее и сохраняя на лице заученную улыбку, в то время как его глаза светились безумием.

Во дворце они сразу же сели за свадебный пир, но кусок не шел в горло короля. Прекрасная, точно изысканная лилия, королева сидела рядом с ним, слушая песни трубадуров и наблюдая чудачества шутов.

После того как была пропета третья песня, Филипп Август неожиданно поднялся и, взяв за руку свою невесту, увлек ее в один из темных коридоров дворца, где за пыльными занавесями, в полумраке, они какое-то время целовались, забыв про всех. Королю уже было подумалось, что его страхи излишни и ничто теперь не сможет помешать его любви к королеве, как вдруг прорвавшийся за тяжелые занавеси луч солнца осветил страннопрекрасное лицо Энгебурги, сделав его вновь похожим на лицо статуи.

Король тяжело задышал, стирая со лба вдруг появившуюся испарину. Нежная Энгебурга тянулась к нему руками и губами, льнула всем телом, но он видел другое – ожившую силой колдовства или любви статую Девы Марии, перед которой он должен был бы встать на колени и которой он должен был воссылать пламенные молитвы. А если и целовать, то только край платья. «Кощунство! Ужасное кощунство!» – прошептал король, отгоняя видение.

В одну секунду он вдруг снова оказался в храме, где перед алтарем и застывшими от страха и омерзения придворными и святыми отцами, забыв обо всем, целовал снятую с постамента статую. Дева Мария улыбалась королю, сладострастно раскрывая деревянные, покрытые алым лаком губы. Все вокруг показывали на него пальцами, говоря, что король сошел с ума, измыслив сорвать платье с Девы Марии и надругаться над ней в храме!

– Опомнитесь, Ваше Величество! – кривился злобой рот его матери, вдовствующей королевы Аделаиды Шампанской.

– Что вы себе позволяете?! – вторил ей ныне покойный король Людовик Седьмой, тряся позеленевшим лицом и хилой бороденкой. – Не сходите с ума! Возьмите себя в руки! Король вы, в конце концов, или тряпка?

Филипп Август тряхнул головой и очнулся… Перед ним с перепуганным личиком стояла Дева Мария. Король еще раз тряхнул головой, заставляя себя прогнать бред, признав, что женился не на Деве Марии, а на датской принцессе Энгебурге. Посланная ему во искушение Дева Мария обтирала надушенным платком его лоб, бормоча что-то на незнакомом королю и оттого таинственном зловещем языке.

– Это за грехи, за грехи ты мне дана такой! Кажешься мне такой! Это за мою гордыню! За то, что еще в детстве, молясь в этом самом храме, я возжелал Царицу Небесную, попросив ее, Матерь Бога нашего, стать моей дамой сердца. И вот теперь… – едва ворочая губами, прошептал король, гладя по голове напуганную его неожиданным обмороком и странным поведением королеву. – Все пройдет, прости меня, девочка. Почему ты должна отвечать за мои грехи? За мои мечты?..