Юлия Андреева - Тюремная песнь королевы

Но и это еще не все. Каждый день и каждую ночь мои мучители приходят ко мне с предложениями отказаться от моего брака и обрести такой ценой спокойствие и свободу! Они говорят, что, решись я развестись с Филиппом Августом, тотчас с меня будут сняты обвинения в околдовывании Агнесс фон Меран. Но если король действительно считает меня виновной в этом гнусном и ужасном преступлении, значит, он не должен торговаться со мной. Потому как нет прощения злобным колдуньям, прислуживающим сатане и тем, кто им помогает!

Нет! Пусть уж идет до конца. Пусть либо докажет, что я недостойная причастия ведьма, либо признает мою невиновность! Потому что эти обвинения повисают тяжелым грузом не только на моей шее, но и на шее моих родственников в Дании. А этого я уже допустить не могу.

Если короля Франции попутал бес и он желает судиться со мной, я не возражаю против судебного процесса. Но умоляю, чтобы процесс состоялся там, где я могла бы свободно высказаться в свою защиту. При неудачном стечении обстоятельств я вновь буду просить защиты у Рима!

Остаюсь преданной вам – Энгебурга Датская, королева Франции».

Растроганный письмом французской королевы Иннокентий III отправил Филиппу Августу очередное грозное послание, в котором снова потребовал восстановить в правах несчастную королеву, но на этот раз Филипп II уже был готов к подобному повороту и понтифика ждал суровый отказ. Энгебурга Датская официально обвинялась королевским судом в колдовстве и наведении порчи, а следовательно, была отступницей от веры, и Церковь уже не могла заступиться за такую преступницу.

Тем не менее, желая сделать приятное Его Святейшеству, Филипп II немного улучшил содержание Энгебурги в тюрьме. Ей стали выдавать больше еды. К ней был направлен придворный лекарь, который оказался более чем кстати, так как королева находилась в состоянии, близком к смерти, и только стараниями ученого эскулапа ей удалось вернуться к жизни.

Со дня проведения Вселенского собора в 1202 году прошло три года. Бланка Кастильская родила Людовику девочку, которая, правда, вскоре умерла. В 1209 году принцесса разрешилась от бремени вполне здоровым младенцем, получившим при крещении имя Филипп. Страна ликовала, а молодые родители чувствовали себя выполнившими свой долг.

Забытая всеми королева Франции продолжала томиться в тюрьме Этампа, ожидая не зная чего и продолжая терпеть притеснения со стороны своих тюремщиц и время от времени – судей.

Впрочем, дело о порче короля Франции и Агнесс фон Меран вопреки всему на свете не двигалось с места. Судьи толкли воду в ступе в сотый раз, переспрашивая несчастную королеву о молитвах, которые та обычно читала на ночь, или о цвете платья, в котором она впервые предстала пред светлые очи короля. Должно быть, откуда-то сверху не приходил ясный приказ о необходимости скорейшего вынесения вердикта о виновности Энгебурги, так что уже через год вялых допросов королева настолько свыклась со своей новой жизнью, что начала воспринимать визиты судейских как должное. Тридцатичетырехлетняя Энгебурга в своей тюрьме продолжала писать в Рим, но теперь за ее перепиской следили более чем тщательно, так что за семь лет заключения королева совершенно утратила связь с миром.

Казалось, уже ничто не изменит положения узницы Этампа, но это было не так. Ее брат Канут король Дании продолжал слать протесты в Рим, папа Иннокентий III не переставал искать повода помочь безвинно осужденной на безвременное заточение. И главное, во Франции, под самым носом у короля Филиппа Августа, преданная Энгебурге Мария де Мариньяк, ее муж Анри де Мариньяк, бургундский рыцарь Пегилен де Фонтенак и конечно же рыцарь Бертран ля Руж собирали небольшое войско, с которым собирались осуществить нападение на неприступный Этамп.

Впрочем, большого отряда здесь и не требовалось, вполне хватило бы нескольких десятков сорвиголов, которых доставил из Гаскони и собрал по Парижу весьма довольный собой Анри. Финансировала операцию Дания, куда чете де Мариньяк и влюбленному Бертрану пришлось приезжать два раза, ведя переговоры с Канутом, разглядывая схему укрепления крепости и вырабатывая стратегию штурма.

С одной стороны крепость располагалась таким образом, что подойти к ней можно было с моря на кораблях. В этом имелось определенное преимущество, так как по водному пути во Францию можно было доставить отряд де Мариньяка, и это осталось бы незамеченным в столице, но пришлось бы осаждать крепость, применяя стенобитные орудия и спасаясь от стрел и камней осажденной стороны. Осада для такого малого количества военных являлась неоправданной роскошью, так как, навяжи противник де Мариньяку необходимость брать крепость штурмом, отряд уничтожили бы в считанные минуты.

Поэтому было решено проникнуть в крепость, тайно внедрив своих людей в состав гарнизона и даже в качестве обыкновенных слуг или гостей Этампа. Конечно, такой план требовал большего времени, но зато казался более реальным и сулил успех. Немного портил дело Бертран ля

Руж, которому сперва пришлось залечивать рану, нанесенную ему Анри близ Сизуина.

Из-за болезни Бертрана мессен де Мариньяк был вынужден взять на себя командование и его отрядом. Некоторое время они все пребывали в деревне, где, как надеялся Анри, Бертрану удастся немного окрепнуть и прийти в себя хотя бы настолько, чтобы самостоятельно держаться в седле. Но, к сожалению, с каждым днем раненому становилось все хуже и хуже, так что в конце концов Анри был вынужден приказать сделать из орешника удобные носилки и, привязав к ним друга ремнями, разместить их между двумя лошадьми. Именно таким образом они и совершили весь путь до ближайшего города Турнэ, где ля Руж был, наконец, осмотрен доктором. Тот прижег рану каленым железом, продал Анри необходимые порошки и мази и велел всем молиться за здравие несчастного.

Через две недели оба отряда вновь двинулись в путь, продолжая нести на носилках кричащего от боли Бертрана, нога которого к тому времени раздулась до невозможных размеров. Дошло до того, что во время привала один из воинов предложил отрубить раненому ногу.

Это предложение было услышано Бертраном, который с радостью принял его. Выгнав из походного шатра Анри, трясущимися руками Бертран достал кошель с деньгами и, протянув его склонившемуся над ним воину, попросил рубануть не по ноге, а по шее. Он серьезно опасался, что не сумеет перенести такой боли, и желал только одного – как можно скорее покончить с жизнью, никому не нужной.

На счастье, Анри у шатра слышал все. Заговор был раскрыт, а доброхот с боевым топором лишился пары зубов – после зуботычины, которую отвесил ему де Мариньяк. Велев Бертрану не распускать нюни, он приказал спешно собираться и отправляться в путь. Лишившись последней надежды свести счеты с жизнью, Бертран лежал, время от времени скрипя зубами от боли и оглядывая злыми глазами окрестности.

Сразу же после приезда в замок де Мариньяка рана Бертрана неожиданно раскрылась сама собой, из нее вышло много гноя, после чего страдалец сумел наконец уснуть и проспал чуть ли не трое суток. Супруги де Мариньяк уже начали опасаться, что он так и отойдет во сне, но Бертран выжил.

Анри продержал выздоравливающего друга у себя еще с полгода, пока тот приходил в себя, восстанавливая здоровье, после чего Бертран исчез сразу же на шесть лет. О нем почти ничего не было слышно. Поговаривали, что он женился на богатой вдовушке где-то в Баварии, затем его видели участвующим в нескольких малозначительных стычках в качестве наемника.

Можно было подумать, что рыцарь королевы Энгебурги давно уже позабыл о своей даме. Однако Бертран появился чудесным образом, когда его никто не ждал, но в воздухе над замком де Мариньяка его имя произносилось чаще других в связи с началом подготовки кампании по освобождению королевы Франции из тюрьмы Этампа.

В один из дней постаревший и утративший почти весь свой былой лоск, одетый в лохмотья, на старенькой кобыле, но со своим верным мечом у пояса, Бертран ля Руж предстал пред супругами де Мариньяк, потребовав немедленно принять его в отряд хотя бы простым воином. Левую щеку Бертрана теперь прорезал косой шрам, глаза почти утратили свет, но он прекрасно пользовался арбалетом и, кроме того, был настоящим мастером клинка, как тогда называли прославившихся мечников.

Анри принял друга с распростертыми объятиями, предложив ему сразу же место офицера, и теперь Бертран ля Руж неизменно участвовал во всех решениях, принимаемых де Мариньяком и Канутом, разрабатывая стратегию вместе с ним и датским королем.

Было решено, что сначала в этампский гарнизон явятся несколько воинов де Мариньяка в качестве обыкновенных наймитов, после чего с их помощью в Этамп начнут проникать и другие воины, с тем чтобы в решающий момент ничто не помешало заговорщикам открыть ворота перед отрядом де Мариньяка.

Кто-то оказался в городе в качестве привезшего свой товар купца, кто-то прибыл под видом повара из Италии. Сам Бертран с успехом сыграл роль рыцаря, прибывшего в Этамп в поисках богатой невесты, рядом с ним ехали два его оруженосца и несколько слуг. В общем, приблизительно за две недели в крепости Этамп под тем или иным предлогом оказалась большая часть отряда заговорщиков – с тем, чтобы в решающий момент перерезать гарнизон изнутри и открыть ворота перед остальными.

В свете горящей соломы Анри ворвался в гущу дерущихся людей. Его сердце билось все сильнее и сильнее от возбуждения и радости, которая неизменно посещала его перед заварушкой. Приметив среди дерущихся самого здоровенного противника, Анри бросился к нему, весело крича и осыпая богатыря изысканнейшей бранью.

Услышав гасконца, воин выпучил глаза и, раздувая ноздри, понесся на него точно разъяренный бык. Анри весело рассмеялся и, рубанув перед собой мечом, быстро развернулся, пропуская верзилу мимо себя. В следующий момент он снова поднял свой меч и начал наступать, стремительно нанося удары и крутя два коротких клинка таким образом, словно в руках его вдруг каким-то чудесным образом образовались сразу же две маленькие мельницы.

Теперь Анри носился вокруг своего противника, оскорбляя его и нанося молниеносные удары, которые тот едва успевал отбивать исполинским мечом. То и дело меняя тактику и оказываясь то слева, то справа от противника, юркий Анри продолжал наседать на уже с трудом сопротивляющегося великана. Тому с каждой секундой становилось все труднее и труднее, так как его кошкодер был огромным и весьма тяжелым, а два легких коротких меча в руках Анри де Мариньяка казались заколдованными. Анри теснил противника, нападая против всяких правил чуть ли не со всех сторон, успевая отбегать от здоровенного кошкодера и парировать удары.

Наконец здоровяк выдохся, пропустив меч Анри к своему животу. В следующий момент другой меч скользнул ему по горлу, и великан осел, истекая кровью, к ногам своего изящного молодого противника. Кошкодер брякнулся о мощеный двор.

Не успел Анри мысленно поздравить себя с победой, как к нему из-за угла ближайшего дома подлетели еще два воина гарнизона, один из которых размахивал над головой малоприятной дубиной, другой был вооружен боевым топором. Недолго думая, Анри остановил обоих, метнув в них мечи разом и оставшись таким образом безоружным.

Тут на помощь приятелю пришел Бертран. Он загородил собой Анри, принимая на себя еще двух воинов, подлетевших вслед за только что убиенными, так что де Мариньяк успел извлечь из трупов свои мечи. Дав возможность благородному ля Ружу самому решить, кто из его противников более достоин быть убитым от его клинка, Анри занялся оставшимся. Какое-то время они рубились рядом, потом гасконец приметил небольшой дымок, наподобие змея, оплетающего тюремную башню, и, указав на это Бертрану окровавленным мечом, велел, взяв с собой охрану, немедленно отправляться за Энгебургой.

Новый противник его оказался так любезен, что позволил Анри дать указания. После чего, вежливо поклонившись, он обрушил на голову гасконца поток оскорблений и свой меч, который тот успел отбить, быстро вернувшись к реальности, и сразу же начав привычно теснить врага. Быстрый и стремительный Анри снова рубился сразу двумя короткими мечами, нанося весьма щедрые удары без всяких правил, так что его противник теперь был вынужден только защищаться, закрываясь мечом и щитом. В какой-то момент ему показалось, что с ним рубится не один де Мариньяк, а сразу же трое. Воин терял силы и терпение. Почувствовав это, Анри удвоил быстроту движений. Противник тоже решил расквитаться с Анри как можно быстрее, иначе ему пришлось бы весь бой просидеть под своим щитом. Он раскрылся, стремясь нанести гасконцу смертельный удар. Анри немедленно воспользовался этим, скользнув под мечом и молниеносно ударив врага в живот.