Марго внимательно осмотрела ее и одобрительно кивнула, а затем вручила металлическую иглу и восковые дощечки, на которых делались записи, передававшиеся официальному переписчику – рабу-греку, переносившему их на пергамент.

– Иди, – Марго подтолкнула Юлию к двери. – Ливия Версалия хочет поговорить с тобой.

Марго оказалась права – Верховная Жрица, спокойная и сдержанная, уже сидела в протокольной комнате храма, от потолка до пола загруженной свитками пергамента с прикрепленными бирками. Юная весталка вошла в комнату, жрица оценивающе осмотрела ее.

– Юлия Розальба, справишься с поручением? – спросила Ливия Версалия, вопросительно глядя на вошедшую. – Тебе известно, что сейчас я должна быть на месте богини и свидетельствовать под присягой, поэтому не могу делать записи. Это поручается тебе. Друзилла Понтифика, которой мне хотелось заменить Августу, сегодня больна. А император не сообщил заранее о своем намерении внести изменения в завещание. Ты молода и неопытна, но твои учителя считают тебя среди новичков самой способной к языкам: хорошо пишешь на латыни и у тебя хороший разборчивый почерк. Это действительно так?

– Надеюсь оправдать ваше доверие, госпожа, – тихо ответила Юлия.

– Ты не ответила на мой вопрос, – сухо заметила Ливия.

– Да, хорошо пишу, и у меня отличные оценки, – спокойно ответила Юлия, посмотрев в глаза Верховной Жрице.

Ливия удовлетворенно кивнула.

– Знаю, что ты получила инструкции по этой процедуре, но позволь снова напомнить правила: здесь ты только тень, молча запишешь то, что будет сказано, и заговоришь только в том случае, если к тебе обратятся. Как только Цезарь закончит диктовать, немедленно передашь дощечки в мои руки. Тебе ясно?

Юлия кивнула.

Ливия слегка улыбнулась.

– Садись, детка. Уверена, ты справишься.

Юлия села. Обе женщины ожидали прибытия Цезаря. Юлия украдкой бросала взгляды на Верховную Жрицу.

Ливия Версалия, высокая и стройная, красивая женщина, темные волосы которой слегка тронула седина, но на лице не отразились заботы и тревоги внешнего мира, отметила тридцать восемь лет – до конца служения оставалось два года. Уступив пост Верховной Жрицы, она останется жить в апартаментах храма Весты, будет пользоваться экипажем в поездках по городу, ее похоронят за государственный счет – последние привилегии считались царскими, – освободят от налогов, и практически никто не сможет привлечь ее к суду, наоборот, ей самой предоставлено право миловать любого преступника, встретив его на улице по пути к месту свершения казни; в театрах и на атлетических соревнованиях для нее всегда будут резервироваться лучшие места. Такого положения заслуживают только верной и преданной службой, и к чему рисковать всем этим, тем более на пути славного завершения карьеры?

Юлия понимала, что во время предстоящей церемонии она будет под самым пристальным вниманием.

Ливия заметила ее волнение.

– Ждать осталось недолго. Император всегда точен.

Юлия кивнула и поправила юбку на коленях. Занятые люди всегда точны.

* * *

Цезарь стремительно вошел в храм богини Весты в сопровождении Марка. Оба намеревались быстро закончить официальную часть и покинуть храм, чтобы заняться другими неотложными делами. Цезарь пришел без постоянной охраны, поэтому Марк особенно внимательно осмотрел окружающую обстановку: зал освещался факелами, никого из посторонних вокруг не было, за исключением одной из старейших весталок – Юнии Дистании, в чью официальную обязанность входило встречать гостей. Увидев Цезаря, она, склонив голову, сделала жест следовать за ней в протокольную комнату, повернув в первую дверь направо после мраморной статуи Флавии Публики, бывшей Верховной жрицы-весталки.

Как только Цезарь и его спутник появились в дверях, обе женщины поднялись. Юния Дистания, выполнив свою обязанность, тут же исчезла.

Юлия взглянула на Цезаря, который всегда пользовался всеобщим вниманием, где бы ни появлялся. Диктатору минуло пятьдесят шесть лет. Лицо, крупный орлиный нос загорели и обветрились после участия в сотнях военных кампаний; он начал лысеть в молодости и пытался скрыть это, зачесывая на лоб темные седеющие волосы. Одетый в военную форму полководца, украшенную наградами и золотой цепью с монетами, указывающими на многочисленные завоеванные территории, он глубоко посаженными карими глазами внимательно осмотрел обеих весталок, не упуская ничего.

– Приветствую вас, возлюбленные дочери Весты, – произнес он традиционное приветствие.

Обе женщины склонили головы.

– Я пришел с самым верным центурионом Марком Корвой Деметром, начальником первой когорты, который засвидетельствует сегодня мои слова. Наш закон требует свидетельства, по крайней мере, двух человек, и Ливия Версалия, разумеется, не откажется быть одним из них.

Ливия снова склонила голову, а Юлия взглянула на спутника Цезаря, их взгляды встретились – она замерла. Центурион возвышался над Цезарем на целую голову, гораздо моложе его – не больше тридцати, волосы, густые и черные, коротко острижены, загорелое лицо чисто выбрито, фигура стройная и прямая, короткая туника открывала мускулистые руки и ноги, а глаза удивительного цвета, светло-карие с золотистым отливом, почти янтарные, изучающе рассматривали ее. Весталка густо покраснела.

Ливия кашлянула, и Юлия поняла, что она словно приросла к месту и не сводит взгляда с центуриона, спрятав руки под широкий шарф, но, справившись со смущением, тут же отвела и опустила глаза к полу, пытаясь скрыть волнение.

– Начнем? – живо спросил Цезарь, и Ливия указала на мраморный столик, где он мог разложить свои записи. Цезарь и центурион сели, а Юлия расположилась за небольшим столиком по левую сторону от них.

Юлия слышала, как Ливия, дав клятву, предложила произнести то же самое спутнику Цезаря, но продолжала украдкой бросать взгляды на молодого человека, держа наготове металлическую иглу. Дважды перехватив его внимательный взгляд, быстро отводила глаза в сторону, ее сердце учащенно билось в груди, пальцы, держащие иглу, стали влажными; опустив руку на колени, она вытерла ладонь о платье, а затем снова подняла ее.

Наконец Цезарь заговорил, Юлия опустила голову и стала писать, стараясь успеть за четкой, хорошо модулированной речью императора. Он читал по собственным записям и, очевидно, тщательно обдумал вносимые изменения. Все было изложено очень четко, и ему потребовалось совсем немного времени, чтобы внести необходимые изменения в составленное ранее завещание. Закончив, неожиданно посмотрел на Юлию.

– Пожалуйста, прочти написанное императору, Юлия Розальба, – попросила Ливия.

Юлия повиновалась, и, когда закончила, Цезарь согласно кивнул головой.

– Прекрасно, – произнес он, поднимаясь и наклоняясь, чтобы поставить печать, изображенную на кольце, на мягкую восковую дощечку, на которой писала Юлия. Центурион сделал тоже самое, приложив свое легионерское кольцо и дав возможность Юлии рассмотреть его темную голову.

– Через два дня записи будут готовы для вашего прочтения и официальной подписи, император, – заверила Ливия.

– Прекрасно, – Цезарь улыбнулся Ливии, а затем Юлии.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Юлия Розальба Каска, – тихо произнесла Юлия, не поднимая глаз.

– Каска! Неужели дочь моего давнего соперника? – удивленно воскликнул Цезарь.

– Внучка, – пояснила Ливия.

– А-а, понятно. Можешь взглянуть на меня, маленькая Каска, – сказал Цезарь.

Юлия повиновалась, заметив при этом, что центурион также внимательно рассматривает ее.

– Белая роза. Это имя очень подходит тебе. Светлая кожа и глаза цвета альпийских ручьев, – заметил Цезарь. – Что ж, можешь передать Каске от моего имени, что его политика – зло, но его сын сотворил прекрасную женщину.

Цезарь быстро вышел из комнаты, центурион последовал за ним, бросив еще один прощальный взгляд на Юлию.

Ливия потрепала Юлию по плечу.

– Прекрасно справилась с поручением, – похвалила она, принимая дощечки от Юлии.

Юлия от волнения не могла ничего произнести.

– Нечего сказать? – удивилась Ливия.

– Я очень нервничала, – поспешно отозвалась Юлия.

– Да, видела, но это объяснимо: Цезарь – великий человек.

Юлия понимала, что ее нервозность не имеет прямого отношения к Цезарю, – ее взволновал прекрасный центурион с неотразимыми янтарными глазами.

– Что означает этот знак? – спросила Ливия, указывая на вторую дощечку.

Юлия вздрогнула, как будто Ливия могла прочитать ее мысли, а затем ответила на несколько вопросов по поводу примененных сокращений.

– Можешь идти, – наконец позволила Ливия, решая, какому писцу отдать работу. – Ты завтра принимаешь участие в процедуре жертвоприношения?

Юлия кивнула.

– Отдыхай сегодня вечером и приведи в порядок свои мысли – обращение к богине требует ясной головы и спокойной души.

– До свидания, Ливия Версалия.

– Всего доброго, дочь моя.

Юлия, покинув протокольную комнату, вернулась в свою спальню, где ее ждала Марго. Она помогла ей переодеться в обычную одежду и изменить прическу.

– Слышала: ты превзошла все ожидания, – заметила Марго, укладывая шарф Юлии на позолоченный стул.

Юлия изумленно посмотрела на нее.

– Ты что, получила сообщение от богов? Я ведь только что покинула Ливию.

– Юния Дистания ожидала гостей в зале, чтобы проводить Цезаря из храма, и слышала их разговор. Как только они ушли, она сразу же пришла ко мне.

Юлия недовольно покачала головой.

– Ты могла бы стать шпионкой в пользу Иберии, Марго.

– В случае провала это плохо бы кончилось для меня, – отозвалась Марго, нисколько не обидевшись.

– Ты знаешь человека, сопровождавшего Цезаря, центуриона первой когорты? – с деланным безразличием задала вопрос Юлия, распуская волосы.

– Шутишь? – Марго изумленно уставилась на нее. – Неужели не знаешь?

– Цезарь называл его имя, когда они вошли, оно показалось мне знакомым.

– Это же герой военной кампании в Кардубу – Марк Корва Деметр.

– Да? Теперь запомню, – задумчиво кивнула Юлия.

– Еще бы не запомнить. Неужели не видела триумфальное возвращение Цезаря из Иберии? За императорской колесницей вместе с Марком Антонием ехал Деметр, он – один из самых знаменитых воинов, получивший многочисленные награды, любимец Цезаря. Почему ты этого не знаешь, Юлия? Это всем известно.

– Я наблюдала за процессией с трибуны для весталок: Антоний и второй воин были в полном военном снаряжении, разве узнаешь кого-либо? Все, что помню, это два высоких мужчины, один из них пониже ростом, с лавровым венком на голове.

Марго неодобрительно нахмурилась.

– Нужно больше интересоваться политикой, Юлия, ты же из знатной семьи, и тебе положено знать подобные вещи: после Кордубы Деметр всюду ходит с Цезарем по его правую руку; если это продолжится, то он завоюет себе высокое положение, будучи еще совсем молодым человеком.

– Что еще тебе известно о нем? – поинтересовалась Юлия.

– О-о, родился на Корсике, сын свободного фермера, вступил в легион почти ребенком. Рассказывают, что очень быстро стал получать повышения по службе благодаря своей необыкновенной храбрости – Цезарь лично заметил его и перевел в первую когорту.

– Почему он назван в честь греческой богини зерна?

– На Корсике много греков. Разве забыла уроки?

– А почему его называют Вороном?

– Предполагаю, за цвет волос.

– Сколько же ему лет?

– Почему он тебя так заинтересовал? – Марго прекратила складывать одежду и внимательно посмотрела на Юлию.

– Похоже, он пользуется полным доверием Цезаря, – Юлия пожала плечами, как будто это были ничего не значащие вопросы.

– Да. И также вскружил голову всем глупым молодым женщинам Рима. Будь осторожна, Юлия, не совсем прилично обращать слишком много внимания на интересующего тебя молодого воина.

– Ты только что упрекала меня за то, что я не знала, кто он! – Юлия в показном возмущении вскинула руки.

– Неведение – это одно, – сдержанно заметила Марго. – А увлечение – совсем другое.

Юлия швырнула в Марго плетеным поясом.

– Ты становишься смешной. Иди и приготовь одежду для завтрашней церемонии жертвоприношения.

Марго удивленно уставилась на нее.

– Иди! – повторила Юлия.

Марго поклонилась и покинула комнату.

* * *

Цезарь и Марк спустились по широкой лестнице храма к ожидающему паланкину[10] диктатора, задрапированного пурпурным шелком. Четыре высоких германских раба в коротких зеленых туниках стояли наготове, готовые в любой момент, ухватившись за деревянные ручки, нести его.

Цезарь внимательно взглянул на своего молодого спутника.

– Почему ты такой мрачный сегодня, молодой Корва? Или загрустил, не получив значительную долю моего наследства?