Мне пришлось заставить очаровательную девушку, которую наняли для меня в Эдинбурге, написать предыдущий абзац. Лианну рекомендовала мне одна из моих знакомых, и девушка согласилась помогать мне в тех случаях, когда я уже не могу делать что-либо сама. Сомневаюсь, что она знала, когда приехала в Эмброуз, что ей придется быть моим духовником.

Лианна очень красивая девушка, с длинными светлыми волосами и веселым характером.

Я начала считать сначала месяцы и недели, потом дни, которые мне остались. Наверное, настанет время, когда я начну отсчитывать минуты. Тиканье часов на каминной полке будет звучать для меня как барабанная дробь. Это будет знаком того, что я скоро покину этот мир.

Меня уже не очень заботит, является ли место моего назначения раем или адом. Я просто хочу уйти. Время настало. Роль Джулианы Росс сыграна до конца.

Если я и сожалею о чем-то, так только о том, что я не была ближе к людям и они не знают, как я к ним относилась. Но большинство тех, кого я в своей жизни любила, уже ушли, и, возможно, мне представится возможность пообщаться с ними опять.

Я всем сердцем буду скучать по Маршаллу. Мой сын всегда был заботливым и внимательным, а еще он гораздо лучше умеет скрывать свои чувства, чем его отец. На лице Маршалла не было того ужаса, когда он увидел меня несколько недель тому назад. Никакого отвращения, только любовь и сострадание. За это я еще больше его обожаю.

Гэрроу постоянно меня навещает, и за последние месяцы мы стали с ним ближе. Он снабжает меня своими чудодейственными китайскими травами и порошками, и я больше не сомневаюсь в их эффективности. Мне уже довольно долго удается жить почти без боли. Время от времени у меня бывают сны, в которых я встречаюсь со своими родителями и друзьями детства, но я этому даже рада. За это я всегда буду благодарна Гэрроу.

Нам свойственно вспоминать людей по тому, как они умирали, а не по тому, как они жили. Я надеюсь, что люди увидят мои сады и восхитятся их красотой. Я надеюсь, что они не станут задаваться вопросом, была ли я храброй перед концом. Я надеюсь, что, когда настанет время, я буду спать, а смерть будет всего лишь частью моего сна…»

На этом записи заканчивались.


Глава 17


Туман опустился на землю и окутал стволы деревьев. Давина видела лишь начало лабиринта, остальные кусты исчезли в белом мраке. Не было видно ни белки, ни птички, словно природа созвала их и все они исчезли, чтобы собраться где-то вместе. Казалось, от деревьев остались лишь вершины крон, все остальное поглотил туман.

Почему у нее такое ощущение, словно природа чего то ждет, а сам Эмброуз замер? Над огромным поместьем воцарилась невероятная тишина. Давина не слышала никаких звуков — ни голосов служанок, ни ржания лошадей в конюшнях, ни переклички садовников. Все вокруг нее погрузилось в тишину. Казалось, даже время остановилось.

Она стала прохаживаться по двору, разглаживая руками юбки, будто хотела стереть с них прилипчивые клочья тумана. По словам слуги, стоявшего у дверей семейной столовой, его сиятельство отправился с утра на верховую прогулку.

Мать одной из подруг Давины сильно пострадала, когда в такой же день, как сегодняшний, перевернулась карета. С тех пор Давина всегда помнила, как непредсказуемо поведение лошадей в такую погоду. Они могут сломать ногу, угодив в кроличью нору, и сбросить седока.

Как это похоже на Маршалла — рисковать.

Давина дошла до обелиска и остановилась возле него. Сегодня он выглядел еще более не на месте, чем обычно, — в густом шотландском тумане он словно висел в воздухе. Она провела рукой по камню, ощутив под пальцами вырезанные на нем иероглифы.

Ее внимание отвлек стук копыт, а потом из тумана появился Маршалл. Он сидел, пригнувшись к шее своего вороного коня, и мчался так, будто за ним гнались демоны.

Он был одет, как обычно, в белую рубашку, черные брюки и сапоги. На нем не было ни куртки, ни шляпы, и он был похож на разбойника на великолепном коне.

Потом он натянул поводья, и конь замедлил шаг. Маршалл спешился и долго стоял, опершись руками на седло и опустив голову. Потом обернулся и увидел Давину.

— Усталость не помогает мне избавиться от желания, которое я к вам испытываю, — сказал он вместо приветствия.

Этих слов она не ожидала, и у нее перехватило дыхание.

— Я должна извиниться за это?

— Сомневаюсь, что это поможет. — Он смотрел на нее так, словно она была незнакомкой.

А она подумала о том, что зря не обращает внимания на свою внешность. Она не стала будить Нору, чтобы та помогла ей одеться, и схватила первое попавшееся платье. Ее мысли были слишком заняты возможностью этой встречи.

За те дни, что она не видела Маршалла, ею все больше овладевали чувства безысходности и гнева. Она сердилась на себя за то, что так глупо влюбилась. Влюбилась в человека, который предпочитал оставаться непроницаемым, как чужестранец. Она сердилась на него за то, что он отказывается разделить с ней свою жизнь, хотя так одинок.

— Вы молоды, наивны и неопытны и не знаете жизни.

Она чуть было не отступила назад от этой неожиданной атаки, но сдержалась, скрестила на груди руки и посмотрела на него с безразличным видом. Ей стоило немалых усилий, чтобы не выдать своих чувств — а она на самом деле была обижена и потрясена. Как он может говорить ей самые что ни на есть приятные слова и тут же чуть ли не высечь ее другими словами?

— Вы выглядите ужасно, — сказала она в отместку. — Вы хоть немного спали всю эту неделю?

— Очень мало, — признался он. — А вы? Где вы были целую неделю, черт побери? Нора сказала мне, что вы мало ели и очень мало с ней разговаривали.

— Возможно, я должна считать для себя благословением, что вы говорили с Норой, а не с миссис Мюррей.

— Вы все еще сердитесь? Это было так давно, Давина, что я уже почти ничего не помню.

Это замечание привело ее в замешательство.

— Вашей следующей жене вы скажете то же самое? «Бедняжка Давина, я ее почти не помню. Она была такой маленькой серой мышкой. Знаешь, она носила очки. А еще все время рассказывала странные факты из истории, и всегда невпопад…»

— Не совсем невпопад, — возразил он, — но это всегда было забавно. Я сомневаюсь, что после столь печального опыта я снова женюсь. А вы что — умираете? Поэтому и прятались?

— Вы все время пытаетесь причинить мне боль, Маршалл. Может, это вы меня и убьете.

Он сделал шаг к ней навстречу, и было совершенно очевидно, что он с трудом сдерживается. Почему именно сейчас его это беспокоит?

— Вы говорите, что не хотите причинять мне боль, Маршалл, но за последнюю неделю вы доставили мне больше страданий, чем кто-либо за всю мою жизнь. — Ей было неприятно, что ее голос дрожит, но она смотрела на него не отрываясь.

Он был явно поражен ее горячностью.

— Вы поэтому меня искали? Для того, чтобы сказать, какую я вам причинил боль?

— Нет. Я наконец вам поверила. Вы действительно не хотите быть мужем. Вам не нужна дружба, и вы, без сомнения, не нуждаетесь в моем обществе. Однако для того, чтобы обеспечить вас наследником, необходим акт совокупления. И я здесь именно по этой причине.

— Для обозначения этого действия есть хорошее старинное англосаксонское слово — fuck. Поэтому так это и называйте.

Повернувшись, она пошла в сторону Египетского дома, расстегивая на ходу пуговицы на платье.

— Тогда, может быть, начнем? — бросила она через плечо. — Уже почти полдень. А после этого действия, которое называется хорошим старинным англосаксонским словом fuck, я наконец по-настоящему проголодаюсь. У меня не было аппетита всю неделю.

Маршалл смотрел ей вслед, понимая, что еще ни один человек не лишал его дара речи. Он бросал вызов императору Китая, встречался с ее величеством королевой Викторией и был атташе в Париже, Лиссабоне и Штутгарте. Он был в штате у Гладстона. Но никогда раньше он не был так обескуражен, как при общении с этой женщиной — своей женой.

Она исчезла на целую неделю, заперлась в своих апартаментах, будто желая избежать встречи с ним. Он вряд ли мог винить ее за это. Всю эту неделю он пребывал в уверенности, что она сожалеет об их браке. А когда выйдет из своего добровольного заточения, потребует возвращения в Эдинбург.

За это он тоже не мог ее винить. Но вместо всего этого она превратилась в фурию с горящими глазами.

Он последовал за ней в Египетский дом.

— Будем делать это здесь? — спросила она, поискав глазами свободное место на полу. — Или в вашем кабинете?

Маршалл схватил ее за руку и потащил наверх в свой кабинет. Там он постучал в некоторых местах по двери, так искусно встроенной в стену, что она была почти незаметна. За дверью оказалась небольшая спальня, освещенная слабым светом из одного-единственного узкого окна. Дверь закрывалась медленно, будто давая ей возможность сбежать.

— Что это за место? — спросила она, оглядываясь. Обстановка была спартанская — кровать и стул с кожаной спинкой.

— Тайное убежище, — улыбнулся он. — Здесь скрывался мой отец, когда не хотел обнаруживать свое пребывание в Эмброузе.

— Как мудро. И как удобно. Мы можем общаться здесь днем, а вечером вы можете возвращаться в свою комнату.

Она улыбалась, но ей не удалось его одурачить. Она была в ярости.

— Почему вы неделю оставались в своей комнате?

— Я просто делала то, о чем вы просили. Я избегала сумасшедшего, за которого вышла замуж.

— А сейчас?

— Нам предстоит произвести наследника, — терпеливо объяснила она, словно он был слабоумным. — Я не могу заниматься этим одна.

Он прислонился спиной к двери и сложил руки на груди.

— Нам следует заняться этим до наступления сумерек, — деловито сказала она. — Поскольку вам необходимо исчезать до того, как наступит ночь, я начинаю думать, что на вас каким-то странным образом действует луна.

— Я уже говорил вам, почему я от вас ухожу.

— Потому, что вы сумасшедший?

— Да, черт побери!

— Тогда почему вы не бываете безумным со мной?

Он пожал плечами и нахмурился.

— Если вы и вправду сумасшедший, почему вы безумны не все время? Например, за завтраком? Почему не сейчас? Это происходит только в полночь? Или на рассвете?

У него не было на это ответа. К тому же ему было неприятно признаваться, что до этого момента такое ему никогда не приходило в голову.

— Вижу, вы думали о моем условии.

— На это у меня была целая неделя. Вы уверены, что не принимаете ничего возбуждающего?

Слабая улыбка появилась на его губах.

— Вы хотите спросить, не принимаю ли я что-то такое, что делает меня другим?

— Во всяком случае, вы могли бы об этом задуматься.

— Единственный возбуждающий напиток, который я пью, — это вино.

— Значит, вам нельзя этого делать, — твердо заявила она.

Он молчал, и она вздохнула.

— Все в порядке, Маршалл. Я уже поняла, что вполне могу обходиться без вас. У меня появилась привычка спать в любое время дня. А когда спать не хочется, я читаю. Я прочитала много книг за эту неделю, Маршалл. Мне придется побеспокоить вас и попросить послать за новой парой очков для меня. Я полагаю, что наступит время, когда они мне понадобятся.

— Хотите, я честно признаюсь, Давина? Я скучал по вас. Даже мой камердинер обратил внимание на то, что вас нет, и несколько раз упомянул о возможном вашем недомогании.

Она опустила глаза и уставилась на пуговицы его рубашки.

— Я не должен поддаваться вашим чарам, Давина.

Она кивнула.

— Другими словами, мне следовало бы быть более опытной, чтобы завоевать ваше внимание, — сказала она. — Возможно, быть светской женщиной, а не серой мышкой из Эдинбурга. Может быть, блондинкой?

— Мышкой? Вы что, с ума сошли? Я точно знаю, что зеркала встречаются в Эмброузе на каждом шагу. — Он оглядел спальню. — Вон там как раз висит одно. Посмотритесь в него, и вы увидите то, что вижу я. Вы красивая женщина, Давина. Но я никак не думал, что вам надо все время об этом напоминать.

Она посмотрела на него хмуро.

— И вы считаете себя дипломатом? Каждой женщине надо об этом напоминать, Маршалл.

Он отступил на шаг, потому что в грудь ему полетели шпильки и пуговицы. Она тряхнула головой, потом слишком энергично расстегнула последнюю пуговицу и швырнула платье в него.

— Я ошибалась, — сказала она, с невероятной скоростью освобождаясь от сорочки. — Я более голодна, чем думала. Я сегодня не завтракала. Так что, если не возражаете, я была бы вам очень обязана, если бы мы сделали все по-быстрому.

Она уперлась руками в обнажившиеся бедра и посмотрела на него с явным раздражением.