– Мы не ожидали, что он откажется разрешить нам повидаться с графом, – сказала Нора.

Давина оглядела окрестности. Скалы показались ей не слишком удобным местом, где они могли бы провести ночь. Возле дороги стояло старое дерево, вокруг которого лежали кучи жухлой травы. Это все же было лучше пыльной дороги. Давина, приподняв повыше юбки, чтобы не запачкать подол, решительно направилась к этому месту.

– Джим, – сказала Давина, развязывая ленты шляпы, – можешь на минуту отвернуться?

Джим смутился, но Нора ему кивнула, и он отвернулся. Нора помогла Давине частично расшнуровать корсет, так чтобы она могла почувствовать себя удобнее.

Потом Давина улеглась на траву и уставилась в темное небо. Единственным светом был фонарь, который Джим снял с кареты. Фонари вокруг замка к тому времени все погасли.

Ахерн и вправду мог бы предложить им более удобное место, размышляла Давина. Интересно, видит ли он их из замка? А может, на них смотрит какой-нибудь бедолага-сумасшедший и удивляется, почему посадили в тюрьму его, если совершенно очевидно, что лунатики – это они?

Всего в трех метрах от них начинался обрыв, а за ним – непроницаемая, пугающая темнота. Хорошо еще, что не было дождя.

Глава 27

У Давины в последнее время накопился немалый опыт бессонных ночей, так что было нетрудно вычислить, что была почти полночь. Джим и Нора спали на земле рядом с ней, но в некотором отдалении, как и приличествовало слугам.

Осторожно, чтобы не разбудить их, Давина встала и пошла по направлению к Черному замку.

Решетка была освещена единственным фонарем, а на ее стук появился высокий тощий мужчина, одетый в белую рубашку и коричневые штаны. Он молча открыл дверь, и Давина вошла в приют.

Она, наверное, ожидала чего-то другого – увидеть каких-нибудь людей или услышать звуки, которые вызвали бы у нее отвращение, но внутри замка все выглядело на удивление обычно – побеленные стены и ряды дверей. Мебель из дуба была старой и поцарапанной, но хорошо отполированной. На стенах не было газовых ламп, но кое-где стояли масляные лампы под стеклянными колпаками.

Как она и подозревала, он ждал ее. Доминик Ахерн. Она почти видела, как дергаются баки на его крысином лице. Он сидел за столом, на котором лежали папки с бумагами. Новые свидетельства? Новые несчастные, обреченные оказаться в этом месте?

Давина заставила себя улыбнуться и поплотнее закуталась в шаль.

– Кто такой доктор Марш?

Ахерн, по-видимому, не ожидал этого вопроса, потому что удивленно заморгал.

– Должен признаться, я редко имел с ним дело. Его имя мне не очень знакомо, но он придерживается буквы закона, ваше сиятельство.

– Вас, наверное, больше всего волнует закон денег, мистер Ахерн, не так ли?

В ответ он лишь склонил голову. Слава Богу, он хотя бы не поклонился.

– Я полагаю, что заключение в вашу тюрьму моего мужа оплатил его дядя Гэрроу Росс?

– Наши пациенты не заключенные, ваше сиятельство. Напротив, мы предоставляем им отдых и уединение от жестокого и несправедливого мира.

– И этот отдых оплачивает дядя моего мужа?

– Если бы я раскрывал имена наших благодетелей, ваше сиятельство, у нас не было бы пациентов. Мы стараемся сохранять определенную…

– Анонимность?

Он улыбнулся:

– Именно. Почти все семьи наших пациентов не желают, чтобы в свете распускали слухи о том, что у их любимых родственников возникли трудности со здоровьем. Мы предоставляем им эту услугу.

Давина запустила руку в карман и достала один из предметов, которые она взяла в Египетском доме. Квадратные зеленые камни ожерелья блеснули в свете свечей.

У Ахерна дернулись его крысиные усики.

– Что это?

– Стимул, – тихо сказала она. – Плата.

– Мне уже заплатили.

– Я заплачу вам больше, мистер Ахерн. Я отдам вам все богатство своего мужа, если потребуется.

– Оно не сможет купить его свободу, ваше сиятельство. Я связан законом. Ваш муж должен оставаться здесь по крайней мере три дня.

– В таком случае, если этим нельзя купить его свободу, может быть, это позволит сократить трехдневный срок?

– Мы обращаемся со всеми нашими пациентами как с гостями, ваше сиятельство. Нет нужды для дополнительной платы. С вашим мужем обращаются хорошо.

– Но вероятно, можно все же сократить время оценки его состояния до одного дня?

Кажется, он дрогнул. Давина положила ожерелье на стол и отступила на шаг.

– Подумайте, мистер Ахерн. Я вознагражу вас за каждый день, если вы отпустите моего мужа раньше.

– Как мне знать, что он не представляет опасности для общества, ваше сиятельство? Я бы не простил себе, если бы выпустил в мир безумца. Ваш муж, возможно, и граф, ваше сиятельство, но в этом смысле он такой же человек, как любой другой. Его титул не оберегает его от болезни.

Титул никогда не защищал Маршалла, но Ахерну знать об этом не следовало.

Будто не расслышав его, она продолжила:

– Вы разрешите передать ему смену одежды?

Он придвинул к себе ожерелье.

– Подумайте, – повторила она и, прежде чем он успел отказать ей, покинула замок.


Убедившись, что Гэрроу вышел из дома, Тереза тут же встала с постели. Она надела туфли, закуталась в пеньюар и тихо вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Слугам в доме платили хорошие деньги, но это не означало, что они были преданы своему хозяину. Она предусмотрительно сунула в карман несколько пятифунтовых монет на тот случай, если наткнется на какого-то слишком усердного слугу.

Она медленно спускалась по лестнице, готовая объяснить, как она оказалась здесь посреди ночи. Возможно, что если она встретит служанку, у той хватит такта не задавать вопросов. Но ей никто не попался по дороге в библиотеку, а там было пусто, хотя на письменном столе все еще горела лампа.

Возможно, Гэрроу оставил лампу зажженной, потому что собирался вернуться? Или слуги просто забыли проверить, везде ли потушен свет? Однако отблеск лампы, слава Богу, был недостаточен, чтобы ее могли увидеть в высоком, от пола до потолка, окне с улицы.

Библиотека Гэрроу была произведением искусства. Вдоль стен располагались высокие полки красного дерева с украшениями из лепнины. Книги на полках были все в кожаных переплетах, с золотым тиснением. Этот человек знал, как собирать книги. Жаль только, что она никогда не видела, чтобы он читал – хотя бы одну из них. Но наличие в доме библиотеки давало возможность прослыть умным и образованным джентльменом.

За те недели, что они были любовниками, он ни разу не оставлял ее одну. Больше у нее такого шанса не будет.

Ни на столе, ни под пресс-папье не было никаких компрометирующих бумаг, но она подозревала, что то, что ей надо найти, уже надежно спрятано. Дураком Гэрроу не был. Она обогнула письменный стол. Все ящики с правой стороны легко выдвигались – свидетельство того, что ничего ценного в них не было.

Однако средний ящик с левой стороны стола был заперт, чем и привлек ее внимание. Она быстро его открыла, используя инструмент, которым ее снабдили еще много лет назад и которым она владела в совершенстве. В ящике была спрятана какая-то папка. Она не стала ее открывать, а, встав на колени, сунула руку в глубь ящика.

Медленно и методично она ощупала пространство между торцовой стенкой ящика и задней стенкой письменного стола, но ничего не обнаружила. Однако что-то было прикреплено ко дну верхнего ящика. Она нашла конец какой-то веревки и, скользя пальцем по ней, нащупала что-то вроде сетки, прикрепленной к нижней доске ящика. Гамачок. Гэрроу не откажешь в изобретательности. Но что в этом гамачке?

Записная книжка. Господи, сделай так, чтобы это было то, что ей надо.

Тереза достала записную книжку и, не вставая с колен, начала ее читать. Цифры в правой стороне страниц, очевидно, обозначали количество. Число людей, вывезенных из Макао в различные порты мира для продажи. Цифры слева – полученный от этих продаж доход.

В конце записной книжки она обнаружила ряд имен, вызвавших у нее улыбку. Лондон придет в восторг, когда встретится с этими людьми. Некоторые имена были китайскими, но было достаточно и голландских, и английских.

Она встала, довольная своей находкой. Было что-то бесконечно правильное в том, что' она делала, так что она с радостью поделилась бы этим с кем-либо еще.

– Когда ты в следующий раз, Тереза, задумаешь что-либо украсть, ты могла хотя бы приглушить свет. Тебя совершенно отчетливо видно в окно.

По ту сторону письменного стола с довольным видом стоял улыбающийся Гэрроу. Но по его взгляду она поняла, что он вовсе не так весел, каким хотел казаться.

– Я должен с сожалением признаться, моя дорогая, что ты меня одурачила.

Тереза сунула записную книжку в левый карман пеньюара.

– Так не пойдет, Тереза. Отдай мне записную книжку, пожалуйста.

Он протянул руку ладонью вверх. Она раздумывала, удастся ли ей выбежать из комнаты и из дома до того, как он ее схватит.

Вряд ли ему это удастся.

– На самом деле, Гэрроу, это была не просто кража. Однако было действительно глупо оставлять лампу зажженной. Тем не менее, я пытаюсь учиться на своих ошибках. В следующий раз я буду более осторожной. А что касается твоей записной книжки, то у меня нет абсолютно никакого намерения возвращать ее тебе. Я пожертвовала слишком многим, чтобы найти ее. Своим достоинством, если не своей репутацией.

Она улыбнулась. Интересно, сочтет ли он ее признание оскорблением? Видимо, да. Его лицо потемнело, глаза сузились, руки сжались в кулаки.

– И кто же ты?

– Просто женщина, которая верит в справедливость. К сожалению, мне не всегда удается ее восстановить. Однако в твоем случае я сделала своей единственной целью твое наказание. Ты преступник, Гэрроу Росс, и к тому же малопривлекателен как мужчина.

Без предупреждения он бросился плашмя на письменный стол, пытаясь дотянуться до нее. Она быстро отскочила, но ему удалось схватить ее за руку и рвануть к себе. Она попыталась вырваться, но он успел обхватить ее за шею.

В ее намерения не входило встретить смерть от рук Гэрроу Росса.

Она выхватила из правого кармана пистолет и прижала его к груди Гэрроу.

Он был так удивлен, что ослабил нажим на ее горло, так что она смогла дышать.

– Не глупи, Гэрроу, – прошептала она. – Хотя мне придется объяснять суду, почему я в тебя стреляла, я к этому готова.

Однако он ее не выпустил.

– Будь уверен, что до того, как я умру, я постараюсь просверлить небольшую дырочку в твоей груди. Там, где находится сердце, если оно у тебя вообще есть.

Ей никогда еще не приходилось стрелять, но она хорошо знала, как это делается. К тому же она действительно была готова убить его. Гэрроу, видимо, прочел решимость в ее взгляде и неожиданно отпустил ее.

Она отступила, продолжая держать его на мушке.

– С тобой было интересно, Тереза, – сказал он, а она в это время начала пятится к двери.

Сегодня вечером она послала лорду Мартинсгейлу сообщение. Теперь, когда она добыла доказательства, которые были ему нужны, его люди могут схватить Гэрроу, а те несчастные, которых он запер в трюмах своих многочисленных судов, будут освобождены.

– А я должна признаться, что и мне было интересно, но вместе с тем не слишком приятно. Ты самый никудышный любовник, Гэрроу, и тебе следует это знать. Я выражаюсь не слишком прямолинейно?

Она улыбнулась и выскочила за дверь.

* * *

Маршалла разбудили крики.

Но он оставался лежать с закрытыми глазами. Его тюремщики будут ждать, что он начнет протестовать, но он уже понял, что не следует показывать этим людям своего настроения, а лучше держать их в неведении.

Он ожидал услышать свое имя – его людей всегда заставляли выкрикивать его имя. Это, по-видимому, было частью пытки. Но возможно, это просто говорила его совесть.

Крики прекратились, но был слышен топот ног. Это было что-то новое. Наверное, они поняли его трюк и ждали, чтобы он как-то проявил себя. Он чуть приоткрыл один глаз, чтобы увидеть Джима в углу, но его не было.

Он исчез? Или его забрали? Неужели это он кричал?

«Господи, пожалуйста». Это была его обычная утренняя молитва. Больше он ничего не просил. «Господи, пожалуйста. Дай мне мужества. Не допусти позора – моего собственного, моей семьи и моей страны. Не допусти, чтобы мои люди страдали…»

Джим. Джим был еще совсем мальчик, и Маршалл чувствовал за него больше ответственности, чем за других. «У этого юноши еще не было прошлого, Господи, так подари ему по крайней мере будущее!..»

Маршалл закрыл глаза и силой воли заставил себя забыться.

Давина…

Он не в Китае. Он вернулся в Эмброуз через Лондон. Он видел королеву, выразившую ему благодарность от имени нации, от имени империи. Он ничего не рассказал ей о тех людях, которые умерли в муках, чтобы она могла ими гордиться. Эти люди заслуживали уважения. Поэтому он лишь почтительно поклонился королеве, но в глубине души знал, что она была в курсе той сделки с дьяволом, которую заключила Англия.