Взъерошенные, пылкие, слишком молодые, озабоченные, искренние или лицемерные, до акта все они были необычайно нежными, обходительными, робкими, надежными. Это потом они менялись. Мужья или любовники, приходя в себя после пережитого момента, все они, без всякого исключения, спрашивали, была ли я счастлива. Мне больше не хотелось никого, ни сокрушающегося о своей собственной судьбе, ни благодарящего, как если бы я была книгой, которую дарят в конце учебного года. Мне хотелось безбрачия, разделенного только с кокосовыми орехами и ласками моря. Мне больше не хотелось ни «единственного», ни «обычного», ни «замечательного», ни «незабываемого». Сложные мне надоедали. Простые погружали меня в тоскливое ожидание. Без всякого сомнения, у меня было слишком много мужчин. И если роскошь, в которой я находилась, была чревата опасностью, то было бы лучше убраться отсюда. Однако, подчиняясь разуму, чтобы справиться с напряжением, мне следовало проявить выдержку. Если бы я могла пожить несколько дней здесь, не обращая на них внимания, и подарить себе несравненные каникулы… Если бы это были нормальные, неспособные причинить вред люди… Это бы меня устроило. В доме достаточно места для всех собравшихся.

Итак, я ждала, натянутая и вежливая. Грегори выглядел плохо. Он держал меня за руку.

С другой стороны большой террасы появилась группа. Она приближалась к нам, словно торжественная процессия. Я не осознавала того, что видела. У меня появилось желание протереть очки. Впереди шла элегантная сухопарая огромная женщина, ее шею обхватывало несколько ожерелий из золота высокой пробы. На ней были остроконечная шляпа в форме пагоды, черные, как сажа, очки, шелковая одежда – блузка и брюки, все это должно было уберечь ее от солнца. Меня охватило фантастическое ощущение, что я ее уже видела. Мужчина, следовавший за нею, мне казался тоже знакомым. Я была даже убеждена, что я его где-то видела не так давно. Но где? Где и когда я могла бы встретить этого человека с безупречными манерами, состарившегося с редкой изысканностью. Я обратилась к Грегори.

– Грегори? Мне нехорошо. Нет никакого основания думать, что я их уже видела… твоих родителей…

– Бедняжка, – сказал он.

Чету сопровождал серьезный мужчина в белых брюках и клетчатой рубашке. У него под мышками проступали два пятна от пота в виде полумесяца. Словно две огромные круглые папки с документами.

Они подошли к столу, я почувствовала смутное желание подняться. Я не знала, что надо было делать. Среди никогда не чувствующих себя неловко созданий, выросших с боннами, мне не было места. Грегори взял меня под руку.

– Идем.

Мы сделали несколько шагов в направлении к ним.

– Познакомьтесь с Лори, – сказал Грегори. – Она очаровательна, не так ли?

– Очень молода, – сказала женщина.

И она протянула мне правую руку, широкую и сухую, как рука старого столяра. Утратив от волнения способность соображать, я произнесла по-французски:

– Здравствуйте, мадам.

– Какая прелесть, – воскликнул отец Грегори. И он произнес медленно, но на безупречном французском языке:

– Я хорошо знаю Париж. Где вы живете? Я, когда бываю там, останавливаюсь… (и он назвал очень дорогой отель).

Словно на мониторе, в моей голове возникла сцена, место и время которой я не могла определить. Я видела этого человека на краю пропасти. Он пытался столкнуть или удержать кого-то. Мое воображение подводило меня. Надо было сдерживаться.

– Стакан воды, пожалуйста.

– Вы напали наконец на след? – спросил Джереми.

Но у меня пропало желание пить, он погрузил свои толстые пальцы с кусочками льда в мой стакан.

– Грегори, скажи теперь, – проговорила изысканная дама. – Она, похоже, смущена, малышка. Она не может понять, кто мы такие. Однако она должна была видеть репризу «Трактир мертвых богов». Французы обожают меня после «Решающей встречи». С тех пор прошло некоторое время, но это – классика.

– Моя дорогая Хелен, – сказал мужчина с потными подмышками… – Моя дорогая, вы на нее обрушили все сразу.

Вмешался, улыбаясь, элегантный мужчина.

– Я уверен, что французская публика помнит «Неизвестного из Центрального банка»… Это фантастический успех…

– Грегори?

Он вцепился мне в руку.

– Твои родители – актеры, самые известные…

– Она умна, – сказала Хелен. – Проницательна… И манеры…

– Грегори… – У меня зуб на зуб не попадал. – Ты хочешь сказать, что твоя мать – Сибилла Дэвис, а твой отец – Гарри Брюс…

Несмотря на то что пальцы Джереми побывали в моем стакане, я должна была попить воды, я была на грани обморока. Фаянсовый пол террасы уходил у меня из-под ног. Я оказалась перед двумя великими актерами Голливуда.

– Грегори, ты их сын? Неудивительно, что ты психопат.

Потевший мужчина предложил мне сигарету.

– Я Сэм Аппенстайн, продюсер. Огня?

Меня бросило в дрожь, он регулировал пламя своей зажигалки в соответствии с моими движениями. Левой рукой я рылась в сумке, пытаясь отыскать упаковку аморфиля. Мне казалось, что если я приму успокоительное, то смогу постоять за себя.

Хелен села, каждое ее движение было сдержанным, спокойным, размеренным, словно она была перед кинокамерой. Грегори обнял меня за плечи.

– Ты потрясающая, – сказал он. – Ты невозмутима…

– Действительно, – добавил Джереми. – Эта молодая женщина исключительна. К счастью для нас.

Я подбирала слова. Я говорила медленно.

– То, что я знаю твою мать и твоего отца благодаря фильмотеке, это – удача. То, что они передо мной, это – событие.

– Что такое фильмотека? – спросила Хелен.

– Это место, где показывают старые фильмы. Черно-белые.

– Я снималась и в цветных фильмах, – запротестовала Хелен. – Вы не видели «Тень любви», в котором я снялась с покойным Кларком?

– Каким Кларком?

– Гейблом, дорогая. Гейблом… Вмешался Гарри.

– Мы не из немого кино. Это вы молоды, очень молоды. Однако Эла вы должны были легко узнать. Ему только сорок лет.

Я повернулась к Грегори в замешательстве. Мне хотелось, чтобы он сказал, что он хоть чуточку любит меня, чтобы меня поддержать. Любовь на закуску, вперемешку с майонезом и ломтиками свежего помидора. Но все же любовь. Пусть он признается, пусть он выскажет достаточно торжественно свое раздражение…

– О чем он говорит, Грегори? Кого я должна была узнать, кто такой Эл?

– Я, – сказал он.

Грегори-Эл поцеловал меня в губы. Вереница образов обрушилась на меня. Обрывки кадров, отрывки фильмов. Грегори? Эл? Его манеры. Всегда красив, таинственен, фатально умен, время от времени немного юмора. Великий страждущий. Его знают как облупленного…

– Я Эл Стоун, – сказал он… – Теперь ты в курсе?

Застыв, я глядела на него. Я спала с Элом Стоуном, меня осыпал подарками Эл Стоун. Я услышала, что я кричу. Так кричал мой отец в непредвиденных обстоятельствах.

– Но почему? Почему я? Почему ты остановил меня? Ты не их сын?

Я кричала очень громко. Доминиканка вернулась, чтобы узнать, не надо ли нам чего-нибудь. Я кричала.

– Воды со льдом. Воды и много льда… Доминиканка не понимала, почему я так кричу.

Она удалилась быстрыми шагами.

– Почему, Грегори?

– Речь шла о кино, – сказал он с болью. – Два месяца тому назад Аппенстайн предложил мне сценарий, который никуда не годился. Но моя роль была интересной. Я спасался бегством с первой до последней минуты фильма. И с пулей в спине должен был умереть на руках героини. Очень редко я соглашаюсь умереть на экране.

Доминиканка вернулась с водой. Незаметно я взяла в сумке половину аморфиля и проглотила, опорожнив огромный стакан. Сама мысль об успокоительном меня успокаивала. У меня был хриплый голос.

– Ты бежал от чего?

– Вот именно. По сценарию было несколько версий. Они мне не нравились. Особенно начало.

Я почти лишилась голоса.

– Какое начало?

– Остановить женщину на Таймс-сквер. Надо быть последней недотепой, наркоманкой или совершенно круглой дурой, чтобы позволить затащить себя в какой-то подозрительный отель без сопротивления.

– Благодарю.

– Я не говорю о тебе.

– Увы.

Я говорила хриплым голосом. Вмешался Аппенстайн.

– Мы находили это привлекательным для массового зрителя. Это псевдопохищение было задумано сначала на Таймс-сквер. Но мы решили попробовать на Даффи-сквер, как раз из-за кинотеатра, зрители выходят с этой стороны…

Грегори прервал его.

– Мне необходимо поверить в свою роль. Я не придираюсь. Но если роль неубедительна, то я не могу сыграть.

Джереми открыл рот после продолжительного раздумья.

– Мы предложили Элу попробовать, попытаться кого-нибудь остановить. Это было пари. Он был уверен, что его узнают и попросят автограф. Но нет. При первой попытке женщина около сорока лет начала вопить: «Убийца, убийца». Грегори, Эл, если хотите…

Мне ничего не хотелось. Благодаря действию аморфиля. Они казались вялыми и кроткими. Как будто сидящими на облаке.

– Мы наблюдали за происходящим из автомобиля.

Теперь рассказывал словоохотливый Сэм.

– Чтобы спасти Эла, я прибежал и дал женщине сто долларов как раз в тот момент, когда подъехала полицейская машина, женщина рассыпалась в благодарностях.

– Вторая… – продолжал Грегори, – второй оказалась девушка около двадцати лет, она меня ударила ногой в берцовую кость, у меня еще и теперь синяк, я ее отпустил с криком. Я был прав, похищение не состоялось. Надо было найти другое начало.

Я почти не чувствовала дрожи.

– Почему не бежать одному?

– Вот в этом она вся, сама логика. Каждый раз она обнаруживала наши ошибки.

Аппенстайн казался озабоченным.

– Не может быть фильма без привлекательной женщины. Особенно без любовной истории.

Мой голос звучал как бы издалека.

– Нет необходимости начинать с Таймс-сквер.

– Короче, – продолжал Грегори, – мы были в машине. Как только полицейские приближались, мы уезжали и возвращались через некоторое время.

И Аппенстайн попил воды.

– В день дождя мы решили отказаться от этой затеи. Не от фильма, а от начала.

Грегори похлопал меня по руке.

– Тебя мы увидели внезапно. Ты выделялась из толпы и под этим невероятным ливнем собиралась перейти площадь… «Она, должно быть, совершенно рехнулась», – сказали мы себе. Я бросился тебя догонять, рискуя схватить сильный насморк. Я тебя затащил в гостиницу. Мы оплачивали номер в течение недели. Хозяин был в курсе.

Хелен обратилась ко мне.

– Дорогая…

– Да, мадам.

– Во всем остальном виноваты вы. Он стал пленником вашего воображения.

Гарри взял конфету и начал улыбаться. У него были белые ровные зубы, сделанные из одного слепка.

– Вы нас придумали…

– Я вас придумала?

– Да, моя дорогая. С вашей версией об очень богатых родителях, пресыщенных и нелюдимых.

– Мне не хотелось возвращаться в кино по необходимости, – сказала Хелен. – Но эта чрезвычайно любвеобильная мать, оставляющая своего ребенка на попечении няньки, эта едва уловимая черта нимфомании меня привлекала.

– Отец тоже хорош, – сказал Гарри. – Я хочу сказать, роль. Вы меня наделили нефтяными скважинами, но также большими комплексами в отношении к сыну.

– По-видимому, ей надо теперь передохнуть, – сказал обеспокоенный Грегори.

Я запротестовала.

– Спасибо, я чувствую себя прекрасно. Значит, я помогла вам построить ваш фильм.

– В основном да, – сказал Аппенстайн. – Мы считаем, что Миа Ферроу будет играть вас… Вы… Каково ваше мнение?

Гнев, поднимающийся несмотря на успокоительное, опасен. Однажды под воздействием аморфиля я в гневе запустила банку кофе Марку в лицо.

Тем более здесь мне не следовало терять самоконтроль. Не плакать, не оскорбляться. Я была глубоко унижена. Мне было стыдно за свои редкие проявления нежности, за свое влечение к Грегори.

– Я была подопытным животным…

– Не совсем так, – попытался меня успокоить Аппенстайн. – Вовсе нет. Скажем, вы были нашей вдохновительницей. Вы нам переделали сценарий, благодаря вам теперь все правдоподобно. Вы внесли очень много уточнений благодаря вашему европейскому восприятию. Но мы вас тоже щедро одарили. Вы завалены подарками.

Я повернулась к Грегори и в этот момент мне захотелось заплакать.

– И даже подарки?

– Моя дорогая, – сказал он. – Я тебе их дарил от всей души.

Я искала носовой платок.

– За их счет?

– Какая разница?

– Янтарь тоже?

– Это мы, – сказал Джереми, указывая на Аппенстайна. – Это поместье принадлежит мне… Вы можете оставаться здесь, сколько захотите… Лучшего нам не придумать, как подарить вам прекрасные каникулы и отправить вас в Париж первым классом. Вы сохраните все ваши вещи и хорошее воспоминание…