Оставалась лишь неделя до моего предполагаемого отъезда. Мне нужны были наличные деньги и большее покрытие моей кредитной карточки, которая служила скорее для покупки продуктов, чем для крупных расходов. Надо было раздобыть подходящий чемодан и поспешить в американское посольство со старым студенческим билетом Колумбийского университета в качестве гаранта. Или справки. Мне хотелось привезти Элеоноре флакон знаменитых духов. Я должна была снять деньги для мамы. Я не могла их перечислить: у мамы не было счета в банке. Дожив до сорока девяти лет, она еще ни разу не расписалась на чеке. Надо было отыскать отца и поставить его в известность о моем отъезде и напомнить ему о существовании мамы, поискать просроченный старый сертификат о прививке. Взять его с собой на всякий случай. Найти записную книжку с адресами, которые я с удовольствием вписывала в Нью-Йорке. Мне казалось, что наличие адресов в записной книжке означало, что у тебя есть друзья. Но в Нью-Йорке все меняется так быстро. Если бы Элеонора не приехала к нам несколько лет назад, то я и с ней потеряла бы связь. Мне надо было снова позвонить ей сегодня вечером около девятнадцати часов. Я спрашивала себя, действительно ли мне было горько…

Глава 3

НЕОЖИДАННОЕ появление дочери и новость, которую она сообщила, повергли Иоланду в тревожные раздумья. Она ходила взад и вперед, квартира, казалось, уменьшилась в размерах, а кухня, еще сегодня утром такая уютная, выглядела невзрачной. Можно ли разрушать брак и ради какого-то каприза или связи ломать совместную жизнь? Она полагала, что у ее дочери более прочная устоявшаяся позиция в принятом общественном положении. И вот она попирает институт брака. Стоит ли осуждать Жоржа и считать ее страдание исключительным, если это так просто? Жениться, встретить другого, решить, что другой лучше, и уйти. Она чувствовала себя неполноценной, обиженной судьбой. Не избрала ли она неверный путь, пытаясь удержать Жоржа, мужа-призрака? Жорж, завзятый эпикуреец, склонный к любовным похождениям, добродушный, с приступами неистового гнева и мимолетной нежности, женился на ней по принуждению, когда оказался припертым к стенке. Несовершеннолетняя Иоланда оказалась беременной. Выбор у Жоржа был ограничен: отправиться в мэрию либо сесть в тюрьму. В тот день, в мэрии, челюсти у него были так сжаты, что он едва мог вымолить «да», которое для него стало приговором. Их совместная жизнь быстро деградировала, они взрывались, как воздушные шары в дни праздника. Достигнув совершеннолетия по закону и став матерью благодаря Жоржу, Иоланда в полной растерянности нашла обещанный в загробной жизни ад в тринадцатом квартале. Чем старше становился Жорж, тем больше занимался коллекционированием любовниц, надеясь на то, что однажды его жена уступит и отпустит его. Она смотрела на него, сокрушаясь, скрестив руки, словно в вечной молитве.

– Я тебя не осуждаю, ты жертва легкомысленных женщин и развратной жизни.

Жорж, багровый от высокого артериального давления, что случается редко у молодых людей, кричал, отбивался:

– Никогда не смей этого говорить, слышишь? Никогда. Я твоя жертва, ты мой палач.

Она пыталась его успокоить и защититься.

– Мой бедный Жорж, знаю, ты несчастлив. Ты не можешь быть счастливым… Сихологически…

– Это слово произносится с «п», «п» – как проститутка. Пси-хо-ло-ги-че-ски.

Она заняла оборонительную позицию.

– Тебе не удастся меня ни оскорбить, ни заставить потерять самообладание, – говорила она. – У меня есть время, однажды ты станешь другим.

Жорж смотрел на нее с ненавистью.

– Когда же ты поймешь, что Бог не занимается нашей жалкой жизнью! Существуют мировые катаклизмы. Есть еще нищета третьего мира. Откуда у тебя эта абсурдная гордость, чтобы вообразить, что наш брак может представлять хоть малейший интерес для него? Хороша же ты будешь, если я стану сумасшедшим. Я вешу восемьдесят шесть килограммов, но стоит тебе открыть рот, и я начинаю дрожать, как лист. Слабая женщина? Беззащитная? Ты? Если мне не удастся вырваться вовремя, ты меня похоронишь. Ты с меня снимаешь кожу, ты меня расчленяешь на куски. Моя единственная надежда на то, что Бог тебя возлюбит настолько, что возьмет с этой прогнившей земли.

– Я даже не слышу тебя, – говорила Иоланда. – Когда это очень зло, я не слышу.

«Во время этих стычек артерия на лбу Жоржа набухала, словно труба, наполненная кровью», – думала она.


С пеленок до школы, с первых шагов до первого побега, Лоранс с ужасом наблюдала, как они дрались. Она защищалась, как только обнаруживала, чем их можно было отвлечь. Она артачилась, как говорила мать, сеяла смуту. Как только у нее появлялась возможность, она сопротивлялась и восставала. Религиозные проблемы ее раздражали, она сразу отказалась обучаться правилам системы, узником которой был ее отец. Однажды пришлось прервать урок по катехизису… Дама, которая несла евангельское слово, была вынуждена оставить класс, чтобы отвести Лоранс домой.

Едва переступив порог квартиры, она бросилась на шею матери:

– Мама, я боюсь этой дамы. Она говорит о дьяволе, раскаленных углях и лопатах.

Иоланда погладила дочь по голове.

– Вы им рая не обещали?

– Не надо путать наказание с вознаграждением. Рай мы проходим на следующей неделе… Ваша дочь ведет себя как истеричка.

– Да нет, мадам. Вы злоупотребляете этими словами. Лоранс впечатлительная, тонко чувствующая девочка.

Она прижала дочь к себе.

– Я тебе расскажу о том прекрасном, что происходит на небе, любовь моя. Не плачь. На нас смотрят ангелы.

– Я не хочу, чтобы они смотрели на меня, – запротестовала Лоранс. – Я хочу огромное ничто.

– У вас будет много хлопот с вашей дочерью, – заявила дама. – Сегодня она сорвала нашу программу, она была невыносима.

Иоланда рассыпалась в извинениях. Через некоторое время после этого случая Лоранс действительно заартачилась.

– Я не хочу больше заниматься физкультурой, мама. И катехизисом. Я не хочу ни прыгать, ни молиться по звонку. Я буду скандалить каждый раз.

Иоланда решила, что освобождение от этих занятий входило в компетенцию мужа. Жорж, считая свою миссию крайне неприятной, отправился в школу, чтобы поговорить с директрисой. Он ждал у кабинета в коридоре.

– Господин Жирарден?

Он поднялся, поклонился и поздоровался:

– Здравствуйте, мадам. Я огорчен, что вынужден вас побеспокоить. Но приходится… У меня только этот ребенок…

Он чуть не добавил «к счастью».

Директриса пригласила его войти и сесть. Жорж сел напротив нее с выражением почтительного внимания.

– Все труднее становится быть родителями, – сказал он. – Лоранс – трудный ребенок. Но время, в которое мы живем, расставляет нам ловушки.

Он посмотрел на директрису, ища сочувствия. Его взгляд то возвращался, то удалялся, как маятник, соприкасающийся с бархатом. Женщина за письменным столом ощутила легкое волнение. Обычно ей приходилось иметь дело с матерями. Присутствие этого мужчины ей было приятно.

– Я ищу союзницу, – сказал Жорж, будучи себе на уме. – Вы меня лучше понимаете, чем моя жена. Она ограниченная, очень строгая женщина. Она не может согласиться, что мир, в котором мы живем, подвержен изменениям, что нравы меняются.

Своим участием директриса словно вобрала в себя мужчину, как другие втягивают в ноздри щепотку табака. В этом отце, в котором смешалось возвышенное и низменное, было нечто притягательное. Она представляла, как он в смокинге с огромным белым шарфом вокруг шеи приветствует невидимую публику, подняв цилиндр. Ему нравилось пользоваться своим обаянием, он пускал его в ход, при этом лишь более раскатисто произносил «р». Его бургундские «р» срывались с ярко-красных мясистых губ, подразумевая слова, которые не принято произносить. От Жоржа исходила неистощимая радость жизни. «Роскошный мужчина», – подумала слегка взволнованная директриса. Ей хотелось сделать ему приятное. Ему понравиться.

– В виде исключения я освобождаю вашу дочь от посещения занятий по катехизису и физкультуре. Но только на этот учебный год. Вы придете ко мне в будущем году. Ваша дочь изменится к лучшему. Дети больше не такие, какими они были раньше.

Вы говорили мне о западнях, в которые попадают родители, но если бы вы знали, на какие засады натыкаемся мы, преподаватели…

– У вас широкий кругозор, – сказал Жорж. Директриса ощутила слабость в ногах. Она не сразу поняла причину этого волнения. Жорж ее гипнотизировал.

– Мы хорошо понимаем друг друга. Симпатия проявляется неожиданно между людьми, не так ли?

Он даже осмелился приложиться к ее руке. Ему хотелось казаться старомодным. Она смотрела на руку с восхищением и произнесла глухим голосом «до скорого».

Он ушел легко, как старый танцор, возраст которого не отразился на его гибкости. Оставшись одна, директриса едва не задохнулась от обрушившихся на нее видений. Она подошла к окну и засмотрелась на детей, которые играли и бегали друг за другом во дворе. Она думала о Жорже. Мысленно представила, как уходит с ним. Крики прекратились, ученики возвращались в школу, учителя занимали свои места. Чтобы избавиться от странных видений, директриса закрыла глаза.

Еще была история с распятием.

– Я не хочу, чтобы крест находился в моей комнате, папа. Это меня пугает. Я не могу уснуть. Я смотрю на пригвожденные руки, на истекающие кровью ноги, на терновый венок. Ненавижу людей, которые так с ним поступили.

Иоланда настаивала на своем.

– Надо, чтобы она осознала, что произошло. Все страдание мира на кресте.

– Вот именно, – сказал Жорж, – почему Лоранс должна созерцать все страдание мира?

– Ты не можешь идти против традиции.

– Ты хочешь, чтобы она лезла на стену от страха.

– Должен быть определенный порядок Крест останется в ее комнате. Я не приму никаких перемен.

Оставшись одна дома на несколько часов, Лоранс перевязала раны Христа. В свою очередь, Иоланда обнаружила скульптуру Христа, наполовину заклеенную лейкопластырем, и рассердилась.

– Как ты смеешь до него дотрагиваться? По какому праву?

– Я делаю что хочу в своей комнате. Мало-помалу взаимопонимание дочери и мужа заставило отступить Иоланду. Она надеялась, что однажды из-за дочери Жорж станет «настоящим» мужем. Первое слово, произнесенное Лоранс, было «папа», ее первые шаги были сделаны также в его сторону, и отец, стоя на коленях, с распростертыми объятиями подхватывал ее, смеясь, вне себя от счастья. Подрастая, Лоранс обнаружила беспомощность матери. К чему было слушать крики, присутствовать при шумных раздорах, примирениях со слезами. Она бы предпочла жить одна с отцом.

«Если бы я мог начать свою жизнь сначала, – думал Жорж. – Гулять, дышать, наблюдать, побеждать, находить, быть отвергнутым, снова набрасываться и обольщать, обращаться с людьми как с фруктами, надрезать, пробовать, даже если придется их выбросить…» Ссоры между Иоландой и Жоржем учащались. Однажды, это случилось в зловещий понедельник, он схватил стул и сломал четыре ножки, одну за другой.

– У нас не так много стульев, – запротестовала Иоланда.

Жорж выругался.

– Если бы меня хватил удар, тебя бы это не тронуло. Но стул…

– Будучи вдовой, я считала бы себя свободной от всяких обязательств.

– Обязательств?

Жорж, застывший и пунцовый, закричал, вместо того чтобы заговорить.

– Каких обязательств?

– То, что соединил Бог, разъединит только смерть.

– Я хочу развестись, – прокричал Жорж, свернувшись калачиком на диване. – Развестись.

Он обращался к ней, съежившийся, наполовину закрыв лицо.

– Я хочу быть свободным, бесчестным, порочным, отвергнутым христианским обществом, но свободным. Лишиться своего спасения и прекрасных рубашек. Не быть «ухоженным». Не иметь галстука к Новому году. Ходить без пуговиц, если придется. С дырами повсюду. Я хочу быть бомжом. Но свободным.

– Можно поступиться чем угодно ради тех, кого любишь, – сказала Иоланда неосмотрительно.

Жорж схватил ее за плечи.

– Когда-нибудь я тебя убью. Я не хочу оказаться в тюрьме.

– Я тебе не прощу того, что ты испортил наши стулья.

У Жоржа появился проблеск надежды.

– Ты меня не простишь?

– Стулья.

– Разведемся, – ликовал Жорж. – По общему согласию, хочешь?

– Разрыв отношений не является разводом. Я согласна на разрыв. Решено…

Лоранс, которой опостылела ругань и которая испытывала отвращение к отношениям между мужчинами и женщинами, дала себе клятву никогда не иметь детей. «Я испробую мужчин, – говорила она себе. – Они у меня будут, чтобы их хорошо узнать. Затем я выйду замуж за того, кто мне будет верен». Опытность с ее стороны и верность с другой казались ей необходимыми условиями для брака. Ссоры между отцом и матерью учащались. Лоранс мечтала о добром богатом уравновешенном отце, о мудрой, любящей порядок матери. Обедать без ссор и сохранять спокойствие при любом испытании. У ее подруг по школе обедали спокойно. Никто не вставал, чтобы взять соль, давясь ругательством.