— О. — У меня плохое предчувствие. — Пошли.

Даже Анна Лиза сбита с толку, а Руби явно встревожена.

— Может, по чашке чая, Анна Лиза? — спрашивает она. — Мы подождем здесь. Не торопитесь.

Веду Магнуса в кабинет. Он знает о кольце. О «Скраббл». Обо всем. Он бросает меня. Ему нужна жена, с которой можно поговорить о Прусте.

— Давай запрем дверь. — Он возится с замком и спустя мгновение защелкивает его. — Чудесно! — Потом поворачивается ко мне, его глаза недвусмысленно горят. — Боже, Поппи, ты такая аппетитная.

И тут до меня доходит.

— Нет, Магнус, ты шутишь!

Он приближается ко мне с так хорошо знакомым мне выражением лица. Берется за верхнюю пуговицу моего халата, и я отталкиваю его. Это невозможно. Совершенно невозможно.

— Перестань! Я на работе!

— Знаю. — Он на мгновение закрывает глаза, словно умирает от блаженства. — Что такого особенного в этом месте? Может, все дело в твоем халате. Он ослепительно-белый.

— Не надо.

— Ты же сама хочешь. — Он теребит губами мочку моего уха. — Ну, давай же…

Черт бы его побрал, он так хорошо знает мои чувствительные места. На какое-то мгновение — одно-единственное мгновение — я почти теряю контроль над собой. Но потом, когда он снова посягает на мои пуговицы, возвращаюсь к действительности. Руби с Анной Лизой в трех шагах от нас, по другую сторону двери. Это невозможно.

— Нет! Магнус, я думала, ты хочешь поговорить о чем-то серьезном! О свадьбе, например.

— Зачем мне это? — Он нажимает на кнопку, приводящую кушетку в горизонтальное положение. — Хорошо помню эту кроватку.

— Это не кроватка, а кушетка для процедур!

— Это массажное масло? — Он тянется к ближайшей бутылочке.

— Ш-ш-ш! Со мной уже проводили воспитательную беседу…

— А это что? Ультразвук? Держу пари, мы можем позабавиться с ним. Эта штуковина нагревается? Она вибрирует?

Да он как ребенок, дорвавшийся до игрушек.

— Мы не можем! Прости. — Отступаю за кушетку. — Мы не можем.

Лицо Магнуса мрачнеет.

— Прости, — повторяю я. — Но это все равно что заниматься сексом со студенткой. Тебя уволили бы. И твоей карьере пришел бы конец.

Магнус вроде готов возразить, но потом решает иначе.

— Ну что ж, прекрасно. — Он сердито пожимает плечами. — Просто прекрасно. И что мы будем делать вместо этого?

— Нам есть чем заняться! Давай обсудим свадьбу. До нее осталось всего восемь дней!

Магнус молчит. Весь его энтузиазм улетучился.

— Или пойдем выпьем? — наконец предлагаю я. — У нас есть время до репетиции.

— Ладно, — наконец угрюмо говорит он. — Пошли в паб.

— Мы вернемся сюда, — задабриваю я жениха. — Как-нибудь в другой день. Может, во время уик-энда.

Какого черта я это обещаю? Ну ничего, будем решать проблемы по мере поступления.

Когда мы выходим из кабинета, Руби и Анна Лиза отрывают глаза от журналов, которые, конечно же, не читали.

— Все в порядке? — спрашивает Руби.

— Да, все великолепно! Просто… поболтали о свадьбе. О всяких маленьких деталях. Ну… нам пора…

Ловлю свое отражение в зеркале. Щеки красные, вид возбужденный. Всем все должно быть понятно.

— Надеюсь, встреча пройдет хорошо. — Руби многозначительно смотрит на кольцо, затем на меня.

— Спасибо.

— Пиши нам! — требует Анна Лиза. — Обо всем. Мы умираем от желания знать, как все пройдет.


Так, кольцо обмануло Магнуса. А если оно обмануло его, то обманет и его родителей? Когда мы прибываем в церковь Святого Эдмунда, я полна оптимизма. Это большая, величественная церковь в Мэрилбоун. Мы выбрали ее, потому что она прекрасна. Внутри играет орган. Скамьи и кафедра украшены множеством розовых и белых цветов — для другой свадьбы: в атмосфере разлито ожидание.

Меня охватывает радостное возбуждение — через восемь дней состоится наша свадебная церемония! Повсюду будут белые шелковые гирлянды и маленькие букеты. Все мои друзья и родные замрут в предвкушении. Будут играть труба и орган, на мне — белое платье, а Магнус встанет перед алтарем в дизайнерской жилетке.® Все так и будет!

А вот и Ванда, рассматривает какую-то старую статую. Ванда оборачивается, и я заставляю себя уверенно помахать ей, словно все идет великолепно, мы с ней лучшие подруги и я никого не боюсь.

Магнус прав, говорю я себе. Нельзя принимать все слишком уж близко к сердцу. Они наверняка ждут не дождутся, когда же я стану членом их семьи.

И в конце-то концов, я ведь обыграла их в «Скраббл», верно?

— Подумать только! — Сжимаю руку Магнуса. — Осталось совсем недолго!

— Алло? — Магнус прижимает к уху трубку. — О, привет, Нэйл!

Прекрасно. Нэйл — любимая ученица Магнуса, она пишет диплом на тему «Символы в творчестве рок-группы „Колдплэй“».® Они могут болтать по телефону часами. Беззвучно извиняясь, Магнус выходит из церкви.

Почему он не выключил телефон? Я-то свой выключила.

Забудем. Не имеет значения.

— Здравствуйте! — восклицаю я, когда Ванда направляется ко мне по проходу. — Рада вас видеть! Как волнующе, правда?

Я не выставляю руку с кольцом напоказ, но и не прячу ее.

— Поппи! — Ванда, как обычно, театрально прижимается щекой к моей щеке. — Дорогая девочка. Позволь я представлю тебе Пола. Кстати, как твой ожог?

Застываю на месте.

Пол. Дерматолог. Черт. Совсем из головы вон. Как я могла? Почему я такая тупица? Обрадовалась, что заимела фальшивое кольцо, и забыла о своем смертельном увечье.

— Ты сняла повязку? — замечает Ванда.

— О. Да. Потому что рука у меня гораздо лучше. Гораздо лучше.

— Но все равно надо быть поосторожнее. Даже с небольшими ранами. — Ванда тащит меня за собой по проходу, и мне ничего не остается, кроме как послушно плестись следом. — Наш коллега из Чикаго занозил палец ноги, а потом мы узнали, что он в больнице с гангреной! Я сказала Энтони… — Ванда обрывает себя: — Вот она. Невеста. Пациентка.

Энтони и пожилой мужчина в фиолетовом джемпере с треугольным вырезом отрываются от фрески на колонне и смотрят на меня.

— Поппи, — говорит Энтони, — позволь мне представить тебе нашего соседа Пола Макэндрю, одного из самых известных профессоров дерматологии в нашей стране. Он специалист по ожогам. Правда, все сложилось удачно?

— Замечательно! — нервно пищу я, спрятав руки за спину. — Как я уже сказала, мне значительно лучше…

— Давайте посмотрим, — предлагает Пол приятным спокойным голосом.

Отступать некуда. Корчась от унижения, медленно вытягиваю левую руку. Все молча вглядываются в безупречно гладкую кожу.

— А где точно был ожог? — наконец спрашивает Пол.

— Э… здесь. — Неопределенно показываю на большой палец.

— Вы ошпарили его? Или обожгли сигаретой? — Он завладел моей рукой и профессионально ощупывает ее.

— Нет. Я… э… прикоснулась к батарее. Было очень больно.

— У нее была перебинтована вся рука, — недоумевает Ванда. — Как у жертвы войны! Неужели чудесное исцеление произошло за один день?

— Понятно. — Доктор отпускает мою руку. — Но сейчас все хорошо, не так ли? — по-доброму говорит он. — Болит?

Молча мотаю головой.

— Я бы посоветовал увлажняющий крем. На случай, если симптомы возобновятся.

Ванда и Энтони переглядываются. Они явно считают меня законченным ипохондриком.

Ну что ж… Придется смириться. Я согласна на такую роль. Это будет один из моих маленьких вывихов. Могло быть и хуже. По крайней мере, они не воскликнули: «Что ты сделала с нашим бесценным кольцом и что это за дешевка у тебя на пальце?»

Словно прочитав мои мысли, Ванда опять открывает рот:

— Это кольцо с изумрудом, принадлежавшее моей маме, видишь, Энтони? Магнус подарил его Поппи, когда сделал ей предложение.

Так. Я не преувеличиваю: ее голос взлетает. И она бросает на Энтони выразительный взгляд. Что происходит? Она хочет сама носить это кольцо? Магнус не должен был дарить его мне? Чувствую себя втянутой в какую-то каверзную семейную ситуацию, подоплека которой мне не известна, но все слишком вежливы, чтобы обсуждать ее, и я никогда не узнаю, о чем они в действительности думают.

Но почему Ванда не поняла, что это подделка? Как ни странно, я слегка разочаровываюсь в Тэвишах. Думают, они такие умные, а сами не могут распознать искусственный изумруд.

— Потрясающее кольцо, — вежливо говорит Пол.

— Конечно, — киваю я. — Оно винтажное. Совершенно уникальное.

— Поппи! — встревает Энтони, разглядывающий ближайшую статую. — Это мне кое о чем напомнило. Я хочу спросить тебя об одной вещи.

Меня?

— Я бы спросил Магнуса, но это скорее твоя область, чем его.

— Спрашивайте. — Улыбаюсь, ожидая вопроса о свадьбе. Скажем, сколько будет подружек невесты. Или какие у меня будут цветы. Или даже удивилась ли я, когда Магнус сделал мне предложение.

— Что ты думаешь о новой книге Макдауэлла о стоиках? Как она соотносится с работами Уиттакера?

Я слишком ошарашена, чтобы хоть что-то соображать. О чем, прошу прощения? О стоиках?

— Ах да! — энергично подхватывает Ванда. — Поппи — специалист по греческой философии, Пол. Она обставила нас при помощи слова «апория».

Я, как ни странно, продолжаю радостно скалиться.

Апория.

Это было одно из слов, которые прислал мне Сэм. К тому времени я выпила несколько бокалов вина и вела себя очень самоуверенно. Смутно вспоминаю, как выставляла буквы и утверждала, что очень интересуюсь греческой философией.

Почему? Почему, почему, почему? Если бы я могла повернуть время вспять, то погрозила бы себе пальцем: «Хватит, Поппи!»

— Это так. — Пытаюсь непринужденно кивнуть, получается плохо. — Апория! Интересно, а где викарий…

— Сегодня утром мы читали литературное приложение к «Таймс». — Энтони игнорирует мою попытку свернуть на теологию. — Там была статья о новой книге Макдауэлла, и мы подумали, что Поппи все объяснит нам. — Он выжидающе смотрит на меня. — Макдауэлл прав, когда рассуждает о преимуществах четвертого века?

Я завываю про себя. И почему только я притворилась знатоком греческой философии? О чем я думала?

— Признаться, я пока не читала книгу Макдауэлла. Хотя непременно сделаю это.

— Мне кажется, стоицизм часто рассматривали с неверной точки зрения, ты согласна?

— Совершенно согласна. — Стараюсь принять самый что ни на есть умный вид. — Совсем не с той, с какой следует.

— Стоики не были бесчувственными, как я это понимаю. — Энтони жестикулирует так, словно читает лекцию тремстам слушателям. — Просто они ценили добродетель силы духа. И выказывали такое равнодушие к враждебности, что агрессоры считали их сделанными из камня.

— Экстраординарно! — усмехается Пол.

— Правда, Поппи? — Энтони поворачивается ко мне. — Когда галлы напали на Рим, старые сенаторы просто сидели на форуме и спокойно ждали. Атакующие были так поражены их бесстрастным поведением, что приняли за статуи. Один галл даже потянул сенатора за бороду, чтобы проверить это.

— Да-да, — соглашаюсь я, опять кивая.

Пока Энтони говорит, а я киваю, я в безопасности.

— Удивительно! А что случилось потом? — обращается ко мне Пол.

Смотрю на Энтони, ожидая, что он ответит, но он ждет ответа от меня. И Ванда тоже.

Подумать только, три профессора — и все хотят, чтобы я рассказала им о греческой философии.

— Ну! — Делаю многозначительную паузу, словно решаю, с чего начать. — Ну… Это… очень интересно. Даже уникально. Во многих отношениях. Для философии. И для Греции. И для истории. И для всего человечества в целом. Можно сказать, это был самый важный момент в греческом… мире.

Все озадаченно молчат.

— Но что же все-таки произошло? — оживает Ванда.

— О. Сенаторов, конечно же, убили, — пожав плечами, говорит Энтони. — Но я хотел спросить тебя, Поппи…

— Какое чудесное произведение! — в отчаянии вскрикиваю я, показывая на колонну. — Взгляните!

— А, это интересно. — Энтони послушно задирает голову.

К счастью, он так любопытен ко всему, что его легко отвлечь.

— Мне нужно кое-что посмотреть в моем ежедневнике… — поспешно говорю я. — Простите…

Устремляюсь к ближайшей скамье, ноги у меня подгибаются. Это катастрофа. Мне теперь всю жизнь притворяться знатоком греческой философии? Ведь семья будет собираться на каждое Рождество. Нужно подзаняться этим предметом. Не говоря уж о том, что надо набраться знаний о лекарственных растениях.

Не стоило никого обманывать. Это моя карма. Мое возмездие.