О дьявол.

— Ладно! — решаюсь я. — Сделаю все, что смогу. Повторите, как его зовут?

— Ямасаки.

Наспех втыкаю в ухо гарнитуру, сую телефон в сумочку и с громким воплем несусь по вестибюлю:

— Стойте! Будьте добры! Мистер Ямасаки! Подождите минутку!

Приземистый японец поворачивается и вопросительно смотрит на меня, а пара угодливых спутников выступают вперед, прикрывая босса. У него широкое лицо и мощная бычья шея, вокруг которой он яростно наматывает шелковый шарф. Похоже, этот Ямасаки не любитель пустой болтовни.

У меня нет ни малейшей идеи, что предпринять. По-японски я не говорю и ничего не знаю ни о японском бизнесе, ни о японской культуре. Только о суши знаю. Но не могу же я подскочить к нему и заорать: «Суши!»

— Я… э, большая ваша поклонница. Могу я попросить ваш автограф?

Мистер Ямасаки в недоумении, кто-то из его коллег переводит ему на ухо. Его лицо моментально разглаживается, и он кланяется мне.

Я кланяюсь в ответ, а он щелкает пальцами. Мгновение спустя перед ним раскрывают прекрасную кожаную папку, и он выводит изысканные иероглифы.

— Он все еще здесь? — внезапно раздается в моем ухе голос незнакомца.

— Да, — бормочу я. — Здесь. А вы где? — И одаряю мистера Ямасаки сияющей улыбкой.

— На пятом этаже. Не отпускайте его, ради всего святого.

Мистер Ямасаки вручает мне листок бумаги с автографом, закрывает ручку, снова кланяется и устремляется к выходу.

— Подождите! — истошно кричу я. — Могу я… что-то сказать вам…

— Мистер Ямасаки очень занят, — одергивает меня один из его коллег и строго смотрит через очки в стальной оправе. — Будьте добры, свяжитесь с нашим офисом.

Они идут к дверям. И что мне делать? Не могу же я попросить еще один автограф.

— Я должна сделать заявление! — верещу я, семеня следом. — Я поющая телеграмма. Должна передать сообщение от всех фанатов мистера Ямасаки. Будет очень невежливо, если вы откажете мне в этом.

При слове «невежливо» японцы замирают на месте. Хмурятся и недоуменно переглядываются.

— Поющая телеграмма? — подозрительно переспрашивает мужчина в очках.

— Да. Это такая шутка.

Но мои слова ничего не проясняют.

Переводчик наклоняется к уху мистера Ямасаки, а потом поворачивается ко мне:

— Мы вас выслушаем.

Мистер Ямасаки делает знак, и все его коллеги в ожидании складывают руки на груди и выстраиваются в ряд. Другие бизнесмены взирают на нас с интересом.

— Где вы там? — бормочу я в телефон.

— На третьем этаже. Еще полминуты. Не упустите их.

— Начинайте! — велит очкарик.

О боже. Как я умудрилась вляпаться в такое? Во-первых, я не умею петь. Во-вторых, что можно спеть о бизнесмене, которого прежде в глаза не видела? В-третьих, почему мне вообще взбрело в голову изображать поющую телеграмму?

Но если я ничего не придумаю, то двадцать человек потеряют работу.

Отвешиваю низкий поклон, и японцы отвечают мне тем же.

— Начинайте! — призывает очкарик, его глаза злобно блестят.

Делаю глубокий вдох. Ну, давай же. Неважно, что я буду вытворять. Нужно продержаться всего полминуты. А потом убегу и никогда больше не увижу их.

— Мистер Ямасаки… — осторожно начинаю я вытягивать мелодию «Одиноких леди». — Мистер Ямасаки, мистер Ямасаки… мистер Ямасаки, — покачиваю бедрами и плечами, совсем как Бейонсе. — Мистер Ямасаки, мистер Ямасаки…

Вообще-то это совсем не сложно. Слова тут не нужны, я могу выпевать «мистер Ямасаки» сколько бог на душу положит. Спустя несколько мгновений некоторые японцы начинают подпевать мне и хлопать мистера Ямасаки по спине.

— Мистер Ямасаки, мистер Ямасаки, мистер Ямасаки, мистер Ямасаки. — Пальцем указываю на него и подмигиваю. — О-о… о-о…

Ужасно прилипчивая песенка, оказывается. Теперь поют все японцы, за исключением мистера Ямасаки, зато лицо у него очень довольное. К нам присоединяются другие участники конференции, и я слышу, как один из них спрашивает: «Это флеш-моб?»

— Мистер Ямасаки, мистер Ямасаки, мистер Ямасаки… Где вы? — под конец выдаю я, продолжая ослепительно улыбаться.

— Смотрю на вас.

— Что? — С открытым ртом я оглядываю вестибюль.

У мужчины, что стоит в сторонке, темный костюм, густые черные взъерошенные волосы, он прижимает к уху телефон. Даже на таком расстоянии я вижу, что он смеется.

— Вы давно здесь? — сердито вопрошаю я.

— Только что пришел. Не хотел вам мешать. Прекрасная работа. Ямасаки в восторге.

— Спасибо, — с сарказмом отвечаю я. — Рада была помочь. Он всецело в вашем распоряжении.

Кланяюсь мистеру Ямасаки, поворачиваюсь на каблуках и тороплюсь к выходу под разочарованные возгласы японцев.


— Подождите! — кричит мужской голос у меня в ухе. — Этот телефон… Он принадлежит моей помощнице.

— Тогда она не должна была выбрасывать его. Я его нашла, и теперь он мой.

Толкаю стеклянную дверь и исчезаю.


От Найтсбриджа до дома родителей Магнуса в Северном Лондоне десять остановок подземки. Выйдя наружу, я проверяю телефон. Пришло несколько сообщений — около десяти текстовых и двадцать электронных писем, из них мне предназначено лишь одно — от полиции, и у меня екает сердце, но они лишь подтверждают, что получили мое заявление. Спрашивают, не хочу ли я пообщаться с полицейским, оказывающим поддержку жертвам преступлений.

Просматриваю сообщения и письма для Вайолет и обнаруживаю, что некоторые написаны неким Сэмом. Проверяю список входящих звонков, и оказывается, что в последний раз на мой новый номер звонил «Сэм, мобильный». Значит, это он начальник Вайолет. Мужчина с темными взъерошенными волосами. А вот и его электронный адрес — samroxton@whiteglobeconsulting.com.

Из чистого любопытства открываю одно из писем. Оно отправлено с jennasmith@grantlyassetmanagement.com, тема — «Ответ: ужин?»

Спасибо, Вайолет. Не надо ничего говорить Сэму. Я в замешательстве!

О чем это она? Нахожу письмо, посланное вчера.

Дженна, ты должна знать: Сэм помолвлен. Всего хорошего, Вайолет.

Помолвлен. Интересно. Перечитываю письмо и с удивлением понимаю, что заинтригована. Но с какой стати? На что мне сдался этот Сэм?

Так, нужно выяснить, что это за история. Почему Дженна в замешательстве? Что произошло? Просматриваю сообщения и нахожу длинное послание от Дженны. Выясняется, что она встретилась с Сэмом Рокстоном по работе, воспылала к нему и две недели тому назад пригласила на ужин, но ответа не получила.

…Вчера сделала новую попытку… может, ошиблась номером… мне сказали, он человек важный и лучше всего подкатиться к нему через секретаршу… прости, что побеспокоила… дай мне знать…

Бедная женщина. Мне жаль ее. Почему он не ответил? Неужели так сложно послать короткое письмо со словами «Спасибо, нет»? А потом еще и выясняется, что он помолвлен.

Ладно. У меня полно собственных важных дел. Помни о приоритетах, Поппи. Нужно купить бутылку вина родителям Магнуса. И открытку. И если в течение двадцати минут кольцо не отыщется, то… А еще и перчатки!

Кошмар. Сплошной кошмар. Оказывается, в апреле выбор перчаток невелик. Единственную подходящую пару мне принесли со склада магазина «Аксессуары». Она еще из рождественских запасов и меньшего размера, чем нужно. Красного цвета и с кисточками.

Поверить не могу, что действительно заявлюсь к своим потенциальным свекрови и свекру в кургузых красных шерстяных перчатках. С кисточками.

Но выбора у меня нет. Либо эти уродцы, либо придется обойтись без перчаток.

Взбираясь по склону (дом родителей Магнуса стоит на холме), чувствую себя абсолютно несчастной. И не только из-за кольца. Меня удручает предстоящее семейное сборище. Сворачиваю за угол и вижу, что все окна в доме освещены. Они дома.

Не знаю другого жилища, которое так бы подходило для семейной жизни, как дом Тэвишей. Он более старый и величественный, чем остальные дома на этой улице, и словно поглядывает на соседей свысока. За оградой растут тисы и хвойные деревья. Кирпичные стены увиты плющом, а оконные рамы сохранились с тысяча восемьсот тридцать пятого года. Внутри обои в стиле Уильяма Морриса, а полы устланы турецкими коврами.

Вот только эти ковры трудно увидеть, потому что они завалены всевозможными бумагами, документами и рукописями, которые никто не удосуживается убрать. Тэвиши явно безразличны к чистоте и порядку. Я как-то нашла ископаемое вареное яйцо в кровати в гостевой комнате, оно было в подставке. Его оставили там не меньше года назад. Рядом лежали окаменевшие тосты.

Дом набит книгами. Они стоят на полках в три ряда, лежат на полу, на бортиках ванн. Энтони пишет книги, Ванда пишет книги, Магнус пишет книги, и его старший брат Конрад тоже их пишет. Даже Марго, жена Конрада, пишет книги.®

Это прекрасно. Удивительно, что в одной семье столько интеллектуалов. Но в их присутствии я чувствую себя простушкой.

Не поймите меня превратно, я считаю себя достаточно умной. Я нормальный человек — училась в школе, окончила колледж, у меня есть работа и все такое. Но Тэвишей нельзя назвать обыкновенными людьми, они принадлежат другому миру. Они — академическая версия героев «Суперсемейки». Я виделась с родителями Магнуса всего однажды, когда они приезжали в Лондон. Энтони прочел тогда длинную заумную лекцию, и мне все с ним стало ясно. Энтони читает лекции по политологии. Ванда представила какому-то крутому исследовательскому центру статью об иудаистском феминизме, и они вместе участвовали в Культурном шоу, где высказывали противоположные мнения по поводу документального фильма о влиянии Ренессанса® на что-то там такое.

За последние годы я несколько раз знакомилась с родителями моих бойфрендов, но только теперь провалилась по всем статьям. Мы пожали друг другу руки, поболтали о том о сем, я начала с гордостью рассказывать Ванде о своем колледже, и тут Энтони взглянул на меня поверх очков и сказал: «Диплом по физиотерапии. Как это забавно», и я почувствовала себя уничтоженной. И не нашлась с ответом. Разволновалась и отправилась в туалет.®

После этого я, конечно, притихла. Те три дня оказались для меня сущим адом. Чем умнее становился разговор, тем скованнее я себя чувствовала. Я помянула Пруста (понятия не имею почему, никогда его не читала), и родители Магнуса переглянулись. Но худшее было впереди. Мы тогда смотрели по телевизору «Университетский вызов», и дело дошло до раздела о костях. Это мой конек! Я знаю все латинские названия. И только я хотела ответить на первый вопрос, как Энтони выдал правильный ответ. В следующий раз я собралась с мыслями быстрее, но он опять опередил меня. Мы с ним словно участвовали в беге наперегонки, и он вышел победителем. Под конец он вперил в меня суровый взгляд и спросил: «Поппи, разве в физиотерапевтической школе не изучают анатомию?» — и я была окончательно посрамлена.

Магнус говорит, что любит меня, а не мой ум, и что мне не стоит обращать внимание на придирки его родителей. И Наташа твердит: «Думай о фамильных драгоценностях, и о доме в Хэмпстеде, и о вилле в Тоскане». Такова уж Наташа. Я же взяла себе за правило просто не думать о родителях Магнуса. Они же в Чикаго, за тысячи миль отсюда.

А теперь они вернулись.

О боже. А я до сих пор ничего толком не знаю про этого чертова Пруста. И не освежила в памяти названия костей на латыни. И сейчас апрель, а на мне красные шерстяные перчатки с изображением северных оленей. С кисточками.

Звоню в дверь, ноги у меня подгибаются. В буквальном смысле подгибаются. Чувствую себя Страшилой из «Волшебника страны Оз». Того и гляди упаду в обморок прямо на тропинке, а Ванда изничтожит меня из-за потери кольца.

Спокойно, Поппи. Все нормально. Никто ничего не заподозрит. Просто я обожгла руку. Такая у меня легенда.

— Привет, Поппи!

— Привет, Феликс!

Это хорошо, что меня встречает Феликс, но голос у меня все равно какой-то чужой.

Феликс — младшенький в семье, ему всего семнадцать, он учится в школе. Мы с Магнусом жили в одном доме с ним на правах нянек, пока их родители были в отъезде. Не то чтобы Феликс нуждался в пригляде. Он совершенно самодостаточен, все время читает, и ты даже не знаешь, дома он или нет. Я как-то попыталась дружески поговорить с ним о наркотиках. Он вежливо поправлял каждое мое слово, затем сказал, что заметил, что я злоупотребляю «Ред Буллом», и выразил обеспокоенность тем, что я могу подсесть на него. С тех пор я перестала играть роль старшей сестры.

Энтони и Ванда приехали из Штатов, я вернулась в свою квартиру, и мы стали подыскивать съемное жилье. Хотя Магнус настаивает, что мы по-прежнему должны жить в этом доме. В гостевой комнате со смежной ванной на верхнем этаже. Ему, мол, это удобно, потому что так он сможет продолжать пользоваться библиотекой отца.