Стюарт Льюис - У вас семь новых сообщений

– Как вы знаете, я много выяснила. И знаю, что на самом деле вы тут не виноваты. Я думаю, на самом деле тут вообще никто не виноват, понимаете? Но мне нужно кое в чем убедиться. В тот вечер, когда умерла мама, вы занимались с ней сексом в ее квартире?

– Разумеется, нет.

Я рассказываю ему про запонки.

– Она иногда разрешала мне подремать там днем. В благодарность я платил за коммунальные услуги.

– А почему вы не отключили их?

– Я ждал, пока твой отец продаст квартиру.

– Понятно. Но мне надо знать еще кое-что. Что произошло тогда за ужином?

Он выглядывает в окно, и на какое-то мгновение кажется, что мой вопрос его разозлил. Однако он, почесывая голову, отвечает:

– Откровенно говоря, это был очень печальный ужин. Для нас обоих. Она больше не могла так поступать с Жюлем. И не хотела. Как и я. Надо сказать, что мне никогда не хотелось так с ним поступать. Мы были прекрасными друзьями, давали друг другу то, чего нам не хватало. Но несколько раз мы зашли дальше, чем следовало бы друзьям. Но в тот вечер в ресторане все должно было закончиться.

– Но отец решил, что ваш роман возобновился.

– Да, он так постоянно думал. Честно говоря, твоя мама флиртовала со всеми, я тут не сильно выделялся. Можешь мне не верить, но с самого начала я был на стороне твоего отца. Он всегда был так добр к ней, всегда был таким джентльменом.

– На его стороне? И вы доказывали это тем, что спали с его женой?

Он молчит, как будто это был риторический вопрос.

– Это он толкнул ее на дорогу?

– Нет. Разумеется, нет. Они спорили, но он и пальцем до нее не дотронулся.

– Хорошо.

Из кладовки выходит бульдог, и я от страха спрыгиваю со стула. Коул смеется:

– Это Крошка, я за ним присматриваю.

– Не такой уж он крошка.

Я смотрю в окно: Битл сидит в машине и кивает головой в такт музыке. Толстые деревья в редкой рощице у дома гордо подпирают небо. Тяжело дышит Крошка, что-то напевает Коул, пахнет подгоревшим кофе. Это конец и начало.

– Я знаю, что в отце ей чего-то не хватало. Я знаю, что она сделала ему больно, но не от того, что была плохим человеком. Несправедливо, что она умерла. Несправедливо.

Теперь я вижу слезы и в его глазах.

– Да, несправедливо, – шепчет он.

Я встаю, собираясь уходить, и он протягивает ко мне руки. Я позволяю ему обнять себя, потому что все делают ошибки, и иногда люди нужны друг другу, какой бы дурдом вокруг них ни творился.

На столе в кухне лежит международная посылка, доставленная «Федерал-экспресс». Она адресована мисс Луне Кловер. Я слышу, как открывается дверь во внутренний дворик и Ричард что-то насвистывает. Первое, что я вижу, заглянув в коробку, – это маленькая папка с листочком.

Серебряная бабочка: анимационный фильм Тайла Кловера

Есть город, в котором живут только бабочки. Они делают все то же, что и люди: работают, едят, смеются, танцуют и спят. Совсем как люди, только бабочки.

В городе есть одна бабочка, она особенная, потому что серебряного цвета, а ее крылья переливаются как радуга. Бабочки прилетают отовсюду, чтобы сфотографировать ее. Она живет с мужем по имени Камера и двумя детьми: Всполохом и Молнией.

Когда идет дождь, бабочки сидят дома, потому что это опасно, и все в городе закрывается. Однажды, в страшную грозу, серебряная бабочка решает попробовать полетать, ей кажется, что дождь – это красиво и совсем не страшно. Ее уносит ветром.

Без серебряной бабочки все не так, как раньше. Всполох и Молния очень грустят, и Камера долго не может работать.

Каждый раз, когда идет дождь, они смотрят в небо и ждут, что серебряная бабочка вернется. Со временем Камера, Всполох и Молния понимают, что их собственные тела становятся серебряными. Ее больше нет, но она продолжает жить в их собственных крыльях.

Я не могу сдержать льющихся из глаз слез. Ричард стоит у меня за спиной и тоже едва не плачет. Я всегда думала, что на Тайла это не так повлияло, он еще слишком маленький, но во многом он оказался взрослее меня. Брат прав, она часть нас, и так будет всегда. Но иногда присутствия ее в памяти недостаточно.

Ричард берет листок и магнитиком прикрепляет его к холодильнику. Я вынимаю из коробки все, что прислал мне отец, и замечаю на самом дне запечатанный конверт. На нем большими буквами написано «ПЯТНАДЦАТЬ».

Оливер.

Это я хочу прочитать в одиночестве, так что прячусь в тени за сараем. Если с Оливером покончено, почему у меня так дрожат руки? Я медленно открываю письмо, слыша, как сердце в моей груди отбивает чечетку. Письмо написано от руки.

Дорогая Пятнадцать!

Хочу, чтобы ты знала, мы с Рейчел… мы давно знакомы. У нас есть «общие воспоминания», если можно так сказать. Впрочем, немного. Я знаю, тебе трудно в это поверить, учитывая увиденное, но она для меня ничего не значит. Мне правда было хорошо с тобой, я думаю, даже лучше, чем ты заметила. Я бы хотел объяснить тебе все, а потом съесть по блинчику. Видел твое фото в «Таймс». Странно, но моя фотография оказалась на обратной стороне страницы. Можно сказать, мы соприкасались. И сейчас мне бы очень этого хотелось.

Оливер

Я прижимаю письмо к груди и пытаюсь вспомнить, когда еще мне было так же хорошо, как с Оливером: в Санта-Фе и когда Орландо жил у нас. Я могу пересчитать эти моменты по пальцам одной руки. Некоторое время я сижу, пытаясь отдышаться, а потом запечатываю конверт и иду в дом.

Когда я выбрасываю коробку, из нее выпадает еще кое-что. Маленькая рекламка концерта в Париже. На ней стоит имя Оливера. Я тут же ищу дату. Через два дня.

Я пытаюсь уснуть, но в голове у меня, как рой пчел, жужжит множество вопросов. Кто положил рекламку в посылку? Тайл? Что такого может сказать мне Оливер, раз мне захочется вернуться к нему? Что он сказал Тайлу про папу? Стоит ли мне ехать в Париж?

Я решаю, что обсудить вопрос с Парижем надо в первую очередь с Джулианом. Если я решу ехать, то именно он должен будет уговорить Ричарда отпустить меня.

Битл подвозит меня до городка, мы останавливаемся у огромной рощи оливковых деревьев, и я ее фотографирую. Она так непринужденно чувствует себя перед камерой.

Вернувшись в машину, я спрашиваю, кем она хочет быть.

– Имеешь в виду, когда я вырасту? Ха!

– Вроде того. Когда ты вырастешь еще больше.

Она смотрит на меня и слегка прищуривается.

– Ты мне нравишься, Луна. Ты такая настоящая. Тебе кто-нибудь это говорил?

– Нет.

– Ну, честно говоря, я просто хочу любить и быть любимой, понимаешь? Найти что-нибудь, что будет мне интересно. Сейчас я, например, делаю вот эти пояса. В любом случае я хочу найти что-нибудь, что мне понравится, и делать это хорошо. А еще мне нужен второй пилот. Кто-то, с кем я смогу идти по жизни. Не важно, будет это девушка, парень, или животное. Лишь бы он меня понимал.

– Животное.

– Ну ладно, животное вряд ли. Но ты понимаешь, о чем я.

Мы подъезжаем к площади, и я говорю:

– Да, думаю, понимаю. Спасибо, что подвезла.

– Не за что. Только не забудь прислать фотографии.

– Естественно!

Я думаю, Битл права. В общем-то смысл действительно в том, чтобы найти любимого человека и любимое дело. Меня просто пугают сложности на пути к этому. Могу я представить себя фотографом, а Оливера – моим вторым пилотом? Да, определенно могу. Мне только хочется еще разок поговорить с мамой. Спросить у нее: почему? У нее все это было: второй пилот и любимая работа. Почему она решила рискнуть всем этим? Наверное, этого я никогда не узнаю. Сейчас, впрочем, знаю одно: я должна каким-то образом доставить собственную задницу в Париж.

Битл высаживает меня, и я иду в кафе к Джулиану и Ричарду. Нам не успевают принести пиццу, как я начинаю:

– Думаю, я хочу встретиться с Оливером в Париже и дать ему последний шанс. Звучит жалко?

– Нет, романтично, – отзывается Джулиан, – но я не уверен, что ты можешь ехать на поезде одна.

– Могу. Здесь не Штаты, где с тобой должен быть взрослый. В общем-то тут к пятнадцатилетним относятся примерно так же, как в Америке к восемнадцатилетним. Битл уже два раза ездила.

Джулиан кидает на Ричарда взгляд, означающий «она не отстанет».

– Кроме того, Дария написала мне, что тоже будет в Париже. Это моя подруга, которая устроила выставку. Дария много времени проводит в Париже, снимается для «Элль», у нее и агент там. Она сказала, я могу остановиться у нее.

Я не спрашивала Дарию, но знаю: она будет в Париже, и уверена, что не будет против моей компании. Чем больше об этом думаю, тем яснее понимаю: я обязана посмотреть концерт Оливера.

– И деньги у меня есть. Я заработала четыре тысячи долларов на выставке.

Официант приносит пиццу, и разговор переходит к невыносимым клиентам Джулиана и неуправляемым студентам Ричарда. Некоторое время я рада, что они сменили тему. Кажется, решено, я еду в Париж.

На следующий день Ричард долго и обстоятельно говорит с Дарией, а я пишу Жанин и отцу. На этот раз письма не слишком похожи. В письме домой я умалчиваю о Париже. В конце концов, если отец может «опускать» некоторые темы, почему этого не могу я?

По дороге на вокзал Ричард дает мне мобильник.

– Слушай внимательно. Ты должна звонить мне дважды в день. Жить будешь у Дарии, в гостинице. Когда приедешь в Париж, возьми такси. Официальное. Там будут цыганские такси, парни будут предлагать подвезти тебя в обычных машинах. Никогда ни при каких обстоятельствах к ним не садись.

– Ясно.

– Вот карта, которую распечатал Джулиан. Тут отмечены все самые важные места. Гостиница, концертный зал…

– А это что? – Я показываю на красную пометку рядом с мостом.

– Это любимый мост твоей матери – Пон-Нёф. Я решил, что ты, возможно, захочешь на него посмотреть.

Мы подъезжаем к вокзалу, и у меня замирает сердце. Вот оно. Я одна еду в Париж.

– Не могу поверить, что делаю это, не посоветовавшись с твоим отцом. Пожалуйста, не разговаривай ни с кем в поезде, закрой дверь купе и не выпускай из рук телефон. Если что-то случится, звони.

– Ричард. Мне уже не семь лет. Мне пятнадцать. Все будет в порядке. Просто пожелай мне удачи с Оливером.

Он поправляет мне волосы и говорит:

– По этому поводу я даже не переживаю. Запомни только. Мы провели с Джулианом девять лет, и за это время нам многое приходилось друг другу прощать.

– Ага, но он не отшивал тебя ради твоего якобы лучшего друга.

Ричард помогает мне выбраться из машины и вместе со мной ждет поезда на платформе. Затем он провожает меня до купе и проверяет замок.

Я указываю ему на пожилую даму, едущую в соседнем купе:

– А что, если она попробует похитить меня?

Он улыбается:

– Держись поближе к бабушке, и все будет нормально.

Поезд отправляется, и я достаю письма, которые мама писала Ричарду. Одно оказывается открыткой ко дню рождения, второе – приглашением на показ мод в Милане. Последнее написано от руки на сером листе бумаги из гостиницы в Испании.

Дорогой Старший Братишка!

Так здорово было повидаться с тобой и Джулианом в Риме. Вы выглядите такими счастливыми! Я рада, что ты познакомился с Коулом, кажется, мне его послал Бог. Я так и не сказала тебе, но мы с Жюлем поругались в Нью-Йорке, поэтому он не прилетел. Он просто уехал из аэропорта. Это из-за того раза с Коулом… я думаю, он знает, но делает вид, что скандалит из-за другого. Иногда мы стреляем в друг друга по таким кривым траекториям. В любом случае я хочу, чтобы ты приехал летом. Ты должен познакомиться с Луной. Она становится исключительной девочкой – как разумом, так и телом. Она такая же умная, как ты. А Тайл начинает болтать без умолку. Он, как радио без выключателя. Я так устала от перелетов, но мне наконец удалось отдать черновик моей книги тому агенту, о котором я рассказывала. Скрести за меня пальцы, ладно?

Прилагаю фотографию нашего семейства. Целую тебя и Джулиана.

Марион

P.S. Разве не странно, что я вышла за Жюля, а ты встречаешься с Джулианом?

Поезд, стуча колесами, едет сквозь ночь, и я читаю еще пару писем. Над некоторыми я не могу удержаться от смеха, а некоторые невозможно понять. Я засыпаю в окружении писем и чувствую себя умиротворенной.

Когда мы прибываем, пожилая дама спрашивает у меня что-то по-французски, но я только улыбаюсь в ответ. Где Оливер, когда он мне нужен? Он бы мог перевести.

Я подхожу к стоянке такси и говорю водителю название концертного зала, вероятно, жутко его переврав. Он одет в костюм и всю дорогу посматривает на меня в зеркало заднего вида. Пожалуйста, пусть он не окажется каким-нибудь извращенцем. Не может такого быть, мне дали официальную квитанцию и все такое.