Я никогда не буду заниматься сексом. Никогда. Чтоб у нее руки отгнили, у врачихи этой. Какой подонок придумал таких докторов? Есть ведь куча всякой аппаратуры. До мобильника додумались, а как избавить ребенка от унижения, не догадались. Я никогда больше не пойду к такому врачу. Даже если у меня все отгниет внутри и вонять будет.

– Вылезай! Сколько можно? – Мама как ни в чем не бывало стучится кулаком.

Я не хочу смотреть ей в лицо. Я не хочу жить с ней в одном мире и дышать одним воздухом.

Закутавшись в полотенце, я незамеченной проскользнула в свою комнату. Оделась. Забаррикадировала дверь креслом. Залезла под одеяло. Лицо спрятала в подушку. Мне показалось этого мало. Я положила подушку на голову. И постаралась ни о чем не думать. Не думать не получалось. Тогда я стала крутить в голове тупую популярную песенку. Чтоб мысли выветрились. Так дотерпела до позднего вечера.

Когда в квартире наступила тишина, собрав свои скудные сокровища в любимую сумку, я незаметно покинула дом и отправилась в парк. Было темно. Под ногами чавкало. Для весны самая говеная погода. Вполне соответствующая моему настроению. Промозгло, холодно, ноги моментально промокают. Закутав горло в вязаный шерстяной шарф, я уверенно нашла нужную дорожку и двинулась к цели. Кое-где светили редкие фонари, под которыми блестели черные холодные лужи.

Пруд пока не оттаял целиком. Я это точно знала, но зато около ивы какой-то чудаковатый морж еще в январе прорубил во льду квадратное окно. Спасибо ему большое.

Прямо передо мной дорожку пересекла большая крыса. Испугавшись от неожиданности, я замешкалась. Огляделась по сторонам. Никого. Взвесила сумку на руке. Не тяжелая. Поискала глазами по сторонам в поисках камня. Ничего подходящего. Ладно, потом найду.


Немного посидела на любимой скамейке. Засунула руки в карманы, чтоб не мерзли. Снова вспомнила про камень. Шаркая ногами, стала ходить по останкам прошлогодней травы. Сначала попадались только пустые пивные бутылки. Потом ближе к кустам я обнаружила порядочных размеров булыжник. Он частично врос в землю. Нашла палку, воткнула в землю как рычаг, палка сломалась, пока я с трудом выковыривала камень. Наполовину грязный, а вытереть нечем. Мне показалось неправильным засовывать его в таком виде в сумку. Там диски, книги, там мои украшения и кое-что из одежды. То, что стало частью меня.

В ближайшей стылой луже попыталась отмыть камень. Потом вытерла его шарфом, хоть мне это и не очень было приятно.

Теперь можно приступать. Надо только крепко вцепиться в сумку и сделать несколько шагов по мокрому, но прочному льду. А потом…

Я заплаканными глазами осмотрелась вокруг. Прощаться было не с чем. Это правильно. Если бы сейчас было лето, я бы не решилась. Летом труднее. Посмотрела на небо. Тоже ничего привлекательного. Много темноты, напитанной влагой.

– Опаньки! – прозвучало над самым ухом.

Таким голосом говорят противные хулиганы в маминых сериалах.

– Какая цыпочка! И совсем одна, бля буду.

– И замерзла-то как.

– А мы сейчас ее отогреем, бля.

Я стояла в окружении трех недоумков. Которые наконец обнаружили, с кем они сегодня повеселятся. Наверное, целый день искали, а тут такая редкая удача.

– Выпьешь? – уверенно предложил тот, кто противнее.

– А что у нас в торбе? – присоединился почти симпатичный тип, от которого как-то явно разило неправильной водкой.

– Булыжник, – честно призналась я, еще не понимая, во что вляпалась. – Я не пью.

– Кто не курит и не пьет, тот здоровенький помрет, – обрадовался третий участник представления.

На всей троице под куртками были надеты черные трикотажные кенгурушки с капюшонами.

А потом они мило закинули меня на скамейку. Я не выпускала из рук сумку. Булыжник громко стукнулся о деревяшку.

– Что там у нее? – не успокаивался самый жадный.

– Потом посмотришь.

Теперь время разделилось на «до» и «потом». «До» началось почти сразу, когда чьи-то неловкие руки начали шарить у меня под курткой. Конечно, я орала и отбивалась. Особенно когда распрощалась с ремнем и поняла, что с меня пытаются стянуть брюки. Как хорошо, что они такие узкие. Я и сама их с трудом надеваю.

Потом брюки предали меня. Поддались и оказались свернутым жгутом под коленками. Кто-то сообразил, что насиловать стреноженную тетку неудобно. Но пока один тянул с меня штаны, второй просто перевернул мое извивающееся тело лицом вниз. И придавил собой сверху.

– Вот и попалась!

Я сделала попытку свалиться со скамейки вместе с тем, кто на мне радовался. Он немного отвлекся, освобождаясь от собственных портков.

В разгар борьбы я услышала какой-то мерзкий звук. От рвущейся ткани. Два удара по лицу заставили забыть о вывернутой руке. А потом тот, кто придавил меня своим телом к скамейке, вдруг исчез. Словно его ветром сдуло.

Ноги слушались не очень, но я нашла в себе силы сначала упасть на землю, а потом вскочить. Чуть не споткнувшись о его тряпочное тело. Левой рукой вернула трусы на место, а правой схватила сумку и, размахнувшись, опустила на перекошенное лицо. Камень крушил и насильника, и мои бесценные сокровища. Которым предназначалось покоиться вместе со мной в пруду.

А потом двое побежали, прихватив с собой третьего. Тот оставался в невменяемом состоянии и все время мычал как бык.

* * *

– Ты как? В порядке? – Кирилл даже не слишком запыхался.

– Диски все разбились, – пожаловалась я, заглядывая в нутро рюкзака.

Вытащенный камень смотрелся как символ полного стопудового идиотизма. Я бережно положила его на землю. А потом высыпала останки дисков в ближайшую урну.

– Ну ты даешь. А я-то думаю, почему такая тощая. До такого еще додуматься надо. А я-то ношусь по парку как заведенный таракан, чтоб в форме быть.

Шутить пытается. Но по его виду я поняла, что ему не до шуток. Наверное, я не очень хорошо выглядела в рваной куртке и приспущенных брюках. Пришлось срочно привести себя в порядок. Насколько это возможно.

– Пошли. А то они могут вернуться.

Он был в спортивном костюме и кроссовках. Он был деловитый и спокойный. Словно для него обычное дело отбивать от гопоты неоттраханную эмо. Хотя при чем тут эмо?


Пошарив руками по животу, я пришла в ужас – молния на брюках лопнула насовсем.

– Я тут почти каждый вечер бегаю, – пояснил Кирилл как ни в чем не бывало.

И помог мне застегнуть ремень. Я бы сама не сумела. Пальцы не слушались.

– Это была моя любимая скамейка, – пояснила я, понимая идиотизм своего высказывания.

– Ну, пошли, что ли, жертва сексуальных домогательств, – Кирилл крепко взял меня за руку и повел к себе домой.

Я все время оглядывалась. Мне казалось, что надо забрать с собой камень.

Парк кончился. Кирилл, не выпуская моей руки, увлек нас в дебри подворотен и гулких дворов. По пути мы никого не повстречали.

Я несколько раз открывала рот, чтоб сморозить что-нибудь невероятно остроумное. И снова захлопывала его. Не хотелось потом стыдиться своих идиотских реплик. Кирилл сосредоточенно молчал. И мне показалось глупым нарушать тишину. Шаги звучали как ритм песни Цоя «Звезда по имени Солнце». А быть может, мне так показалось?

Тетка Кирилла оказалась крупной, как океанский лайнер, и невероятно спокойной. Открыла. Посмотрела на нас без всякого удивления. Уверенным жестом пригласила внутрь. Заперла двери на сто затворов. Обернулась. Сложила когтастые холеные руки на высокой полной груди. Наклонила голову, как ворона, разгадывающая что-то незнакомое на предмет съедобности:

– Здравствуйте. Очень приятно познакомиться. Какое у вас редкое имя. Польское? Дайте вашу курточку. Сумку можно положить вот сюда. А тапочки возьмите любые, какие понравятся. Ну что вы, не волнуйтесь. Мне не привыкать к ночным дежурствам.

Она не испугалась. Просто провела меня в ванную и оставила одну. Чтоб я спокойно помылась, а заодно посмотрела на отвратительный фингал под правым глазом. Нет чтоб под левым. Тогда челкой могла бы занавеситься.

– Вот. Лед. Приложи. Может, поможет, – Кирилл скептически уставился на синяк.

– Синяк синяка видит издалека, – шутка получилась так себе. – А где дядя?

– Дядя, как водится, на дежурстве. Тетка спрашивает, надо ли искать этих уродов. Как думаешь?

– Что?

– Ты заявление в милицию подавать думаешь?

– А стоит? Они же ничего не успели сделать.

– Но собирались?

– Так не успели же.

Кирилл устал смотреть на меня, перевел глаза на зеркало. Теперь ему прекрасно видно собственное украшение под глазом.


– Теперь в школе все подумают, что мы подрались. Или мчались навстречу друг другу и вмазались глазами.

– Тебе так важно их мнение?

– Нет. Но разговоров не избежать.

По его лицу видно, что ему глубоко фиолетово, кто что будет про нас говорить. Я завидую. Мне еще дома объясняться. А уж Ирка таких сплетен распустит – кошмар.

– На, – я великодушно отдаю ему мешок с подтаявшим льдом.

– А ты ничего. Только зачем гулять ночью в таком неподходящем месте? Может, тебя из дому выгнали?

– Да нет. Все не так плохо. А если честно, гораздо хуже. Хуже некуда.

И как-то я вдруг рассказала. Не все, конечно. Похода к гинекологу оказалось вполне достаточно. Даже в сокращенном варианте. Я думала, он ничего не поймет. Но он понял. Или сделал вид, что понял. Улыбнулся ободрительно и повел меня пить чай. Хотя показываться его тете в таком ужасном виде мне казалось не лучшим вариантом. А потом примчался дядя, схватил меня за подбородок, приподнял лицо, поохал.

– Может, и правильно, что заявлять не будешь. Но урок вам, дорогие мои, на всю жизнь. Кирилл, а ты куда смотрел? Разве можно свидания в таком месте и в такое время назначать?

Кирилл хмуро отрапортовал, что такое больше не повторится. Будто я и вправду его девушка. Подмигнул мне здоровым глазом, мол, все пучком, не дрейфь, прорвемся.

– Я сам вас домой отвезу, – постановил дядя.

Мы ехали по пустынным почти утренним улицам. А я постепенно возвращалась к убогой действительности. Там, дома, меня ждала встреча с человеком, которого мне меньше всего на свете хотелось видеть и слышать. Сейчас начнется. Ужимки и прыжки в ночнушке, на которую наброшен некрасивый халат. Да бог с ним, с халатом. Я не знала наверняка, как будет выглядеть наша встреча, но была уверена, что не хочу выяснить это на собственной шкуре. У меня и без того проблем хватает. Но когда мама открыла дверь, то пережитое накануне перестало быть самой главной проблемой.

Я хотела было сама открыть, но дядя Кирилла опередил и воткнул толстый палец в кнопку дверного звонка. Специально. Даже отстранил широченным плечом, чтоб я не успела сунуть ключ в замочную скважину. Он посмотрел на меня как на потенциального преступника, который только по недоразумению не успел ограбить все банки в округе. Мне он теперь не показался приятным. Но как только мама появилась в дверном проеме, его словно подменили.

Мама лебезила, как только могла. Сокрушалась, два раза напомнила, что она библиотекарь и вообще женщина образованная, но обремененная беспокойной семьей. Она чуть не ошалела от восторга, когда дядя при встрече поцеловал ей ручку. От ее вздрыгиваний я чуть со стыда не сгорела.

А когда мы остались одни, мама едва справилась с желанием подбить мне второй глаз. И сказала, что не стоит распространяться о ночном происшествии.

– Думаешь, жалеть стану? Ты сама во всем виновата. С такими как ты вечно что-то случается. И нечего сваливать свои проблемы на меня. Сама не знаю, как завтра на работу пойду. Я не выспалась! Боже, ведь я хотела сделать аборт…

Утром Митька, завидев мое лицо, издал рекордное количество сочувственных звуков. Слава богу, без запаха.

* * *

Утром я преспокойно потопала в школу. Где меня ждал Кирилл. Спокойный как подраненный танк. Он вел себя как ни в чем не бывало. Только посоветовал приложить на фингал какую-то бодягу. А я думала, это ругательство такое, а оказывается, это трава. Одноклассники с любопытством рассматривали наши боевые раны. Алка даже предложила тональный крем, которым обычно маскировала прыщики, но я не стала им пользоваться. А Ирка была просто вне себя от возмущения. Ее колбасило от того, что Кириллу не противно сидеть с такой уродиной. Аон не только сидел. Он теперь со мной разговаривал. Пусть только про уроки, которые я запустила, но мне все равно было приятно.

С того дня все исчезло. Одноклассники, родители, учителя. Словно фокусник взмахнул платком, и раз – никого для меня нет. Здорово! Кто-то зудит в ухо «нельзя», «надо», «ты обязана»… А мне плевать. Словно вчера была одна Стася, с ее несчастьями и успехами, а теперь другая я, у которой совсем другие интересы. Так удивительно! Ничто не задевает, все мимо ушей.

Мы начали перезваниваться, причем первым позвонил он. Я вообще редко звонила сама, считая неприличным навязываться. Меня к этому мама приучила. Она так достает отца пустяковыми звонками, что он уже просто умоляет прекратить этот телефонный терроризм. «Неужели дома сказать не могла?» «Надо мной на работе уже смеются! Через полчаса все хором орут: „Пора!" И тут твой очередной звонок».