В больницу меня не сдали. Но и разговаривать прекратили. Мама объявила мне бойкот. Она точно знала, что я не переношу, когда она молчит. Но не теперь. Теперь меня такой расклад полностью устраивает.

Раньше я всегда старалась ее понять, оправдать ее, доискаться до причин грубости. Впрочем, у меня и тогда не очень получалось. Теперь мне по барабану. Что мне за дело до нее? У меня своих проблем хватает. Если ей в жизни не повезло, пусть сама разбирается. Быть может, решится поменять хоть что-то. Работу, например. А в мои дела не лезет. Хватит. Натерпелись.

Для меня теперь главным было одно – как скоро мы снова будем вместе с Кириллом. Родичи снова ошивались дома, а ставить при них защелку на дверь было неудобно. Некстати вспомнился Сурикат с его завистью к свободным хатам, ошивающийся по подворотням. Спрашивать у знакомых, когда у них будет свободна квартира, мне показалось неудобным.

– Давай свою берлогу снимем? – предложил Кирилл.

– Было бы здорово. Только как ты думаешь, нам сдадут?

– Почему нет. Деньги есть, так что я срочно начинаю искать. Лучше поблизости от твоего дома, чтоб потом быстрее возвращаться.

Появилась надежда. Для меня она казалась несбыточной, но Кирилл так активно обзванивал агентства, что казалось, все получится. Надо только немного подождать.

В молчаливом состоянии взаимной неприязни прошло три дня. И каждый день мама долго с кем-то разговаривала по телефону. Прячась от меня в ванной.


Детский сад, и только. Будто я подслушивать стану. Хотя мне было интересно, с кем она базарит. У нее после общения с таинственным собеседником был торжествующе-заговорщический вид.

На четвертый день ей кто-то позвонил с утра пораньше, и она умчалась как ошпаренная. Я уже проснулась, но не стала выяснять, куда она так мчится. Я просто лежала в постели и думала о Кирилле.

* * *

– Еле успел. Их еще нет?

Кирилл с порога буквально ошарашил меня непонятными вопросами. Он бегом промчался в мою комнату и потребовал, чтоб я срочно кидала в рюкзак самое необходимое. Рюкзак был маленький, и в него влезло маловато.

– Одевайся! Времени в обрез.

– Что надевать?

– Вот. Джинсы, кроссовки и куртку с капюшоном, если есть. Лучше непромокаемую.

Пока я натягивала джинсы, Кирилл смотался на кухню и схватил там пару коробков спичек. Больше не было. Потом заглянул в туалет и вышел оттуда с рулоном туалетной бумаги:

– Держи. Сама понесешь. Она легкая.

– Да объясни ты в самом деле, что случилось?

– Потом. Сначала нужно выбраться из дома. Мобильник взяла? Зарядное прихвати. Да куда ты музыку суешь? Не до нее. Все. Паспорт взяла?

– Ты не говорил, – успела обидеться я, доставая паспорт.

Закрывая за собой дверь, я вспомнила, что забыла фен и косметику. Но Кирилл так дернул меня за руку, увлекая вниз по лестнице, что о возвращении не могло быть и речи.

– Вон они. Только не высовывайся!

К дому подъехала большая красивая машина. Из нее сначала вышла моя мама, растерянная, но решительно настроенная. Потом появилась незнакомая дорогая женщина высокого роста. Я ее раньше видела на фотографии. Мать Кирилла. Последними оказались его дядя и тетка. У них было одинаковое выражение лиц, как у отпетых заговорщиков.

Потом появилась вторая машина типа «скорой помощи». Из нее вышли два дядьки и одна неприятная тетька.

– Сваливаем.

Рюкзак был сложен неудобно. Одно успокаивало – веса в нем почти не было.

– Я уже договорился с приятелем. Помнишь, который художник? У него дом в деревне. Он скоро туда приедет и нас заберет. Отсидимся некоторое время.

– Кирилл, почему мы уезжаем? Я ничего не понимаю, – пожаловалась я.

– И не надо. Сейчас в электричку. Я все записал, – он помахал бумажкой как флагом. – Сначала – до конечной. Потом прыгаем в другую электричку и еще раз до конечной. А потом совсем немного останется. У него дом не очень далеко от железки. На перекладных доберемся.

Я видела, что прямо сейчас, когда мы несемся от касс до вагона, он просто не в состоянии что-то вразумительно объяснить. И точно. Как только платформа отчалила, Кирилл успокоился и начал внятно рассказывать, что приключилось:

– Звонок в дверь. Я еще спал. Они, наверное, думали, что я ничего не услышу. Хотя мать всегда очень громко говорит. И что получается? Тетка, сука старая, все ей докладывала. Такого наврала, что даже повторять не буду. Мать орет: где эта стерва? Это про тебя. Потом они угомонились, а я приоткрыл дверь и слушаю. Они там бубнят, что девочка оказалась не та и что меня пора спасать.

Я поежилась. Меня никто ни разу не обзывал стервой.

– Тетка уже вчера переговорила с директрисой. А та только счастлива выслужиться. Она сразу и субсидию получает, и избавляется от тебя. Директриса с доктором сговорилась. Не без согласия твоей маман. И когда они все успели?

– Пока мы радовались…

– Одного я никак не пойму. Из их разговора получается, что моя тетка шпионила под дверью. И про все матери доносила. Отцу вроде как ничего пока не известно. Наверное, мать теперь будет ему доказывать, что это он во всем виноват.

– А почему мы сбежали?

– Вот глупая. Санитаров видала? Ты сама мне рассказывала, что не переносишь, когда тебя крепко запаковывают. Как только в смирительную рубашку попала бы, начала бы психовать и вырываться.

– Это точно.

– Мамаша твоя тебя выдала с потрохами. Говорит, что так врачи сразу поймут, что ты буйная. А там уколы, таблетки и еще что-то страшное. Так что тебе – хана. Она твердит, что ты потенциальная самоубийца. А меня снова в плен к мамаше. Я, типа, предмет спекуляции. Она, похоже, хочет от бати деньжат по новой урвать.

Я окончательно запуталась. Итак, моя мама согласилась сдать меня в психушку. Это понятно. Но не ново. Она собиралась это сделать. Правда, я ее угрозы ни разу не принимала всерьез.

– А тете твоей на хрена все это сдалось?

– Девушка, как не стыдно ругаться? Пришлось вежливо извиниться перед бдительным осанистым садоводом.

– Тете? Да кто ж ее знает. У нее какие-то странные отношения с моей матерью. И вообще она по натуре подлая.

Мимо пролетала застроенная чем ни попадя природа. Я сидела у окна и бессмысленными глазами смотрела на открывающиеся леса, луга и еще что-то зеленое. Иногда случались реки.

– Надо было попить купить.

– Ничего, потерпим.

Разносчица мороженого немного порадовала нас подтаявшими сахарными трубочками. После которых пить захотелось в два раза сильнее. Предлагали газеты с кроссвордами и ручки, чтоб разгадывать эти кроссворды. Продавцы привычно перекрикивали стук колес, доводя меня до атомной головной боли. Жаль, что я забыла таблетки цитрамона. Хотя его запить нечем.

– Кирилл. Но не может такого быть. Наверное, надо было с ними поговорить. Мама не плохая. Она все поймет. Жаль, что отец уехал. Он бы меня ни в жисть не отдал.

– Бедная ты моя. Я собственными ушами слышал, как она пресмыкалась перед директрисой. А та-то как себя вела! Ужас. Ей, наверное, казалось, что она попала в высшее общество. Типа, как ровня. Перед моими родичами просто стелилась. Мол, я и сама хотела это сделать. Но раз меня просят такие люди… Тьфу.

Садовод приподнял глаза над краем газеты и строго на нас посмотрел.

Ехать было мучительно долго. Ноги и спина быстро затекли. Несмотря на стресс, а может благодаря ему, клонило в сон. Я положила голову на плечо Кирилла и задремала.

* * *

Тем временем моя мама бесцельно металась по пустой мертвой квартире. Теперь затея с привлечением докторов, директрисы и семьи Кирилла казалась ей вершиной идиотизма. Теперь она стыдилась, что так унижалась перед всеми этими недоброжелательными высокомерными людьми. Кто они? За что они так презирают ее? За что они так ненавидят Стасю? Чем она провинилась? Не пьет, не курит, наркотики не употребляет, приличная девочка из приличной семьи. Как они посмели! Как я посмела? Что скажет отец? Боже мой, а что теперь делать? Мама набрала номер Стаси, но он был вне зоны. Сейчас маме казалось, что вне зоны оказалась она сама.

А мать Кирилла тем временем кусала локти от бессилия. Так все было четко продумано. И все сорвалось. Теперь бывший муж не сумеет поверить, что с Кириллом стряслась беда по его же вине.

А тетка Кирилла отчитывалась перед мужем, как она додумалась установить в комнате племянника камеру слежения. Муж неоднократно обозвал ее дурой и велел молчать в тряпочку. А потом потребовал показать последнюю запись. Из которой узнал, куда едут беглецы. Было отлично слышно, как Кирилл переспрашивает название деревни. Тогда было решено перехватить Кирилла с девчонкой прямо на месте. Для чего, он жене объяснять не стал. Потому что с дурой разговаривать себе дороже.

А папа с Митькой купались в теплом вечернем море.

Что делала Дочечка, не ведомо никому. Ну и хрен с ней.

* * *

Мы перебежали с одной платформы на другую. Едва успели. Хорошо, что билет можно взять прямо в вагоне. Но купить питье не получилось. В горле пересохло. И уже очень хотелось есть. И в туалет тоже хотелось.

– А куда мы потом? Ну, когда твой художник нас заберет.

– Решим. У него столько знакомых. Посерьезнее моих. Надо будет потом предкам твоим все-таки сообщить, что ты жива. Да и моим.

– Не раньше чем папа вернется. С мамой мне разговаривать неохота. Я, наверное, ее никогда не прощу.

– Я так понял, что мой отец пока не в курсе. Это для нас – плюс. Так что выкрутимся. Он, в принципе, ничего, поймет. Главное, чтоб в стране оказался. Все-таки такие дела лучше обсуждать не по телефону.

Внезапно я поняла, что успокоилась. Впереди нас ожидал дом. Где можно нормально поспать, поесть и еще много чего важного. Жутко хотелось писать. Когда подошел контролер, я тихо спросила, есть ли в электричке туалет.

– Как не быть. Есть. В первом вагоне. Только он не работает.

– А как народ решает свои проблемы? – заинтересовался Кирилл.

– Просто. Заходишь между вагонами, и все дела. Что испугалась? Приспичит – решишься.

К такому экстриму я была не готова. Вагоны шевелились один относительно другого туда-сюда, и стоять на прыгающих грязных железяках было страшно. Кроме того, Кирилл мог удерживать дверь только с одной стороны.

– А если кто-то решит оттуда пройти из одного вагона в другой? Нет. Я – пас.

Посоветовавшись с мочевым пузырем, мы передумали. Поверить не могу, что у меня получилось. Жить стало легче. Теперь все случившееся представлялось в ином, более приветливом свете. Налюбовавшись на пролетающую мимо родину, я снова заснула.

Снова платформа. Теперь осталось совсем немного. В ожидании новой электрички мы по очереди впрок сбегали в туалет. От которого набрались впечатлений на всю оставшуюся жизнь. Кирилл оставил меня на пять минут. Вернулся с бутылкой подозрительного вида лимонада.

– Больше ничего не было, – извинился он, а я уже глотала эту теплую химическую гадость, шалея от счастья.

Народу в вагоне стало еще меньше. Словно мы ехали в непривлекательную местность.

Когда мы выбрались из вагона, была совсем ночь. Причем не такая, как в городе. А ночь из породы «не видно ни зги». Или – хоть глаз выколи, что сути не меняет. Кроме нас, на платформе не было никого. Кроме двух собак, которые спали у скамейки, свернувшись в бублик. Про их существование мы бы так и не узнали, если бы одна не подала голос.

– И куда теперь?

– Фиг его знает. Вроде как туда. Там автобус. Но когда он ходит, я не знаю.

Вместо автобуса на остановке мы обнаружили старенький «Москвич» насыщенно оранжевого цвета. Неопределенного возраста загорелый водитель радушно приветствовал нас и задрал такую немерную цену, что становилось странно, почему он не ездит на «Хаммере».

– Едем. Только у магазина остановите, – Кирилл открыл передо мной дверь, из которой пахнуло лежалыми мокрыми тряпками.

– Откуда у тебя столько денег?

– У тетки спер. Ей на мое пропитание выделяли. Но тут и моих хватает. Я ж тебе говорил, что мои каждый месяц отслюнявливали. Хочешь, «Москвич» этот купим?

– Только не этот.

– Магазин не работает, – громко оповестил нас водитель. – Есть ларек круглосуточный. Только водяру там не берите, отравитесь. Останавливаться будем?

– Непременно.

У самой обочины ярко светилась витрина настоящего ларька. Когда-то такие украшали каждую городскую автобусную остановку. Потом их запретили, и я все гадала, куда они подевались.

Кирилл вернулся с двумя пакетами. Умереть с голоду нам не грозит.

– Дверью не хлопай, отвалится. К родственникам едем? – уверенно предположил разговорчивый водитель. – У нас тут хорошо. Тихо. Земляника уже пошла. Мои по два ведра в день носят. А грибы где есть, а где не растут. От дождей зависит.


Словоохотливый владелец колымаги не сомневался, что мы чуть свет ринемся хапать дары природы. Он периодически вцеплялся в рычаг переключения скоростей и дергал его так, что мы испугались, что тот неминуемо будет выдран из пола. Причем во время этих зверских манипуляций лицо водителя оставалось безмятежным.