– Привет, – скованно сказал Коул, подойдя к кровати.

– Привет, – пробормотал в ответ Джед. Похоже, старик не мог заставить себя встретиться с сыном взглядом.

– Врач сказал, что тебя утром повезут на операцию.

Джед кивнул:

– Да. Хорошо бы, чтобы пораньше, чтобы я не успел проголодаться. Завтрак ведь мне не положен.

Коул выдавил из себя смешок.

– Врач говорит, операция будет долгой, но он уже набил руку.

– Мне все равно.

«Горбатого могила исправит», – подумал Коул.

– Я буду здесь, когда тебя привезут в палату.

Джед, по-видимому, хотел что-то сказать, но слова застревали в горле. Он схватился за металлические прутья кровати так, что костяшки побелели.

– Спасибо, – выдавил он из себя наконец.

Коул удивился. Он ожидал чего угодно, только не «спасибо». Похоже, Эрин удалось-таки промыть старику мозги или даже направить его на путь истинный, если Джед вдруг задумался о вечном и не захотел брать на душу лишний грех. Впрочем, понять, что творится у старика в голове, Коул никогда не мог.

– Эрин позвонила своим. Наверное, они захотят подъехать к тебе сегодня, чтобы увидеться с тобой до операции.

– Я никуда не убегу.

– Они хорошие люди. Тебе повезло, что у тебя такие друзья, – искренне заметил Коул.

– Ты хочешь сказать, что я не заслуживаю таких друзей?

Коул вскинул руки.

– Все! Я этого не говорил и не подразумевал. И твой врач просил не обострять ситуацию, – напомнил он отцу.

Джед тихо застонал, откинув голову на подушку.

– Прости. Это я по привычке.

«Прости?» Что за пришелец влез в мозги его отца?

– Они вырастили хорошую дочь, – продолжил Джед, до того как Коул успел что-то сказать.

– С этим не поспоришь, – согласился Коул. Если они и могли в чем-то сойтись во мнениях, так это относительно Эрин.

– Сын, – вдруг посмотрев Коулу прямо в глаза, сказал Джед.

Коул судорожно вдохнул.

– Что, отец? – После «спасибо» и «прости» Коул уже ничему бы не удивился.

– Держись за то хорошее, что есть у тебя в жизни, а то утечет, как песок сквозь пальцы. Как было со мной.

Вот это да. А он еще думал, что Джед уже ничем не сможет его удивить.

– Отец…

– Нет, я не хочу никаких серьезных разговоров. Ничем хорошим это не кончится. Старые привычки трудно изжить.

Неужели Джед и в самом деле собрался пересмотреть свое отношение к жизни в целом и к своему сыну в частности?

Джед потянулся за бумажным стаканчиком с водой и сделал большой глоток.

– Но помни, что я сказал. Так, на всякий случай.

Коул сделал долгий выдох. Не стоило спрашивать, о каком случае шла речь.

– С тобой все будет хорошо, – сказал он отцу. Он предпочел не комментировать сказанное Джедом, словно и не понял, на что или на кого намекал старик.

Джед не ответил. Он зевнул, и Коул понял намек.

– Поспи немного. Я буду здесь во время операции и приду тебя навестить, как только разрешат.

Джед кивнул, наступило неловкое молчание. И Джеду, и Коулу пришлось ломать себя, чтобы хотя бы пару минут прожить в мире. Но каким бы натянутым ни был этот разговор, впервые за много лет он не закончился скандалом. А это дорогого стоит.

Коул вышел из палаты и впервые в жизни обратился с молитвой к Богу, прося помочь Джеду пережить операцию и еще о том, чтобы отношения с отцом хоть как-то наладились.

Многие годы Коул твердил себе, что от Джеда Сандерса ему ничего не надо. Но перед лицом реальной угрозы навсегда потерять отца Коул вдруг осознал, что отец ему нужен, что надежда наладить с ним контакт не умерла. Потому что ответ на мучивший его долгие годы вопрос о том, что он должен изменить в себе, чтобы стать лучше, мог ему дать лишь тот человек, который сделал его таким, каким он был сейчас. И этот человек – Джед.


Коул и Эрин возвращались в дом у озера в молчании. Коул был не в настроении обсуждать то, о чем они говорили с отцом, а Эрин по его настроению догадывалась, что криков там точно не было, и была рада уже этому.

Никогда в жизни она еще не чувствовала такой усталости. Еле волоча ноги, Эрин направилась к лестнице, мечтая поскорее добраться до спальни. Коула, по понятным причинам, она с собой не звала.

– Эрин?

Она обернулась.

– Что-то не так?

– Я… Ничего, не обращай внимания.

Да нет, что-то все-таки с ним было не так. Темные круги залегли у него под глазами. Эрин вдруг стало жаль Коула, которому, очевидно, сейчас было еще хуже, чем ей.

– Хочешь поговорить? – Она подошла к нему.

Коул стоял, прислонившись к перилам лестницы.

– Да не о чем особенно говорить, – ответил он, покачав головой. – Я просто…

– Тебе не хочется оставаться одному, – поспешила закончить за него Эрин. Лишь сказав это, она поняла, какую ошибку допустила. А что, если он скажет ей, что она ошибается? Тогда она сквозь землю провалится от унижения и стыда.

Но Коул лишь вздохнул и кивнул. Испытывая невероятное облегчение, Эрин взяла его за руку. Ей тоже не хотелось оставаться одной. В ее предложении не было ничего чувственного, ни намека на секс – она так устала, что о близости даже думать не могла. Да и он, похоже, не собирался переходить раз и навсегда проведенную черту. Ни ему, ни ей не хотелось оставаться один на один с грузом тревог и волнений, и вместе им пережить эту ночь будет легче, чем поодиночке. Только эту ночь. А утро вечера мудренее.


Коул никогда раньше не замечал за собой стремления искать поддержки у других в минуты душевных невзгод. Он никому и никогда не плакался в жилетку, считая зазорным для себя грузить своими проблемами других. И Эрин не хотел ни о чем просить. Само вырвалось. И он пожалел о том, что позвал ее, едва ее имя слетело у него с языка. Но, по правде сказать, у него отлегло от сердца, когда она позвала его с собой. И, честно говоря, ему показалось, что и она вздохнула с облегчением. Наверное, и ей не хотелось коротать эту ночь в одиночестве.

По молчаливому согласию они направились в ее комнату. Эрин зашла в ванную, чтобы принять душ. Коул снял джинсы и футболку и нырнул под одеяло. Как только он лег в пахнущую Эрин постель, он словно почувствовал себя дома. Ему сразу стало так покойно на душе, так хорошо, и у него даже не было сил анализировать это ощущение или пытаться бороться с ним.

Через несколько минут Эрин вышла из ванной в черной кружевной сорочке, доходящей до середины бедра. Он еще не видел ее и пришел к выводу, что она была приобретена недавно, в числе прочих вещей, предназначенных для ее новой, увеличивающейся в размерах фигуры. Эту сорочку можно было бы назвать целомудренной, но груди Эрин теперь стали больше, отнюдь не скромно выглядывая из выреза рубашки. Эрекция возникла спонтанно, и Коулу пришлось напомнить себе, что, чего бы там ни хотелось его маленькому другу, сегодняшняя ночь не для этого.

Эрин задержалась у кровати, вопросительно подняв на него взгляд.

– Забирайся, я не кусаюсь.

Она засмеялась и скользнула под одеяло. Эрин лежала на своей половине к нему лицом, и он старался не замечать того, как аппетитно обнажились ее груди.

– Ты в порядке? – спросила она.

Он пожал плечами:

– Не знаю, что и сказать. Все не слава Богу. Джед в больнице. Виктория на свободе. Может, она сейчас где-то рядом. Выжидает. Строит козни.

Эрин зябко поежилась и судорожно сглотнула.

– Я знаю. Но мы можем попросить Сэма подъехать завтра утром в больницу, чтобы вместе придумать какой-то новый план. Если даже ничего у нас не получится, все равно это поможет нам отвлечься, скоротать время, пока Джеда будут оперировать.

Коул положил руку под голову и приподнялся на локте.

– Хорошая мысль.

Она одарила его милой и в то же время пленительной улыбкой, в которой была вся Эрин.

Потом она зевнула, и Коул протянул руку к выключателю. И в этот момент она вскрикнула.

Коул стремительно обернулся. Ее ореховые глаза были широко открыты и переполнены чувством, которое он не мог распознать.

– Эрин?

– Я думаю, что ребенок шевельнулся, – сказала она с благоговейным страхом.

Коул заморгал. Он ожидал чего угодно, но только не этого.

– Ой! Снова. Как будто что-то трепещет внутри.

Лицо ее светилось счастьем, и он невольно заразился ее возбуждением. И радость, что наполнила его, тихая и светлая, тоже оказалась для него полной неожиданностью.

– Хочешь почувствовать?

Нерешительность ее голоса подкупала, и он кивнул.

Эрин взяла его руку и приложила ладонью к животу.

Кожа ее была мягкой и шелковистой на ощупь. Она смотрела ему прямо в глаза, замерев в напряженном ожидании. Но ничего не происходило. Коул уже хотел убрать руку, когда Эрин радостно вскрикнула во второй раз.

– Вот! Ты почувствовал? – спросила она.

Коул покачал головой. Он был разочарован, неожиданно сильно раздосадован тем, что ему так и не удалось ничего почувствовать.

Эрин вздохнула и нахмурилась, очаровательно надув губы. Как ему хотелось сейчас расцеловать ее.

– В книжках написано, что иногда первые толчки ребенка может почувствовать только мать. И лишь через несколько недель их можно ощутить снаружи, – заметила она.

А к этому времени он, возможно, уже покинет ее. Эта мысль так и не была озвучена никем из них двоих, но она все равно повисла в воздухе. Коул молчал. Он не хотел разрушать возникшую между ними драгоценную близость. Чудо сотворения новой жизни, к которому он только что прикоснулся, не оставило его безучастным. Но у него не было слов, потому что он не мог охватить разумом то, что ему только что открылось. Коул вдруг понял, что не видит в себе ни желания, ни сил возвращаться к прежнему существованию. Ему страшно было даже представить, что придется расстаться с Эрин и их младенцем. Но было еще кое-что, что напугало его еще сильнее. Коул с неотвратимой ясностью понял, что если бы даже она не была от него беременна, если бы он не провел все эти недели рядом с ней, оберегая ее, он бы все равно чувствовал к ней то, что испытывал сейчас.

Эта женщина, внешне такая сильная, тонкая и щедрая душой, жила у него в сердце. Случилось невозможное. В том измерении, в котором он жил до нее, не было места таким понятиям, как любовь, сопереживание, сочувствие. В том, прежнем, измерении каждый был сам за себя, и сама идея о том, чтобы влиться в чью-то жизнь или пустить кого-то в свою, казалась немыслимой, невероятной, а секс был лишь способом удовлетворения естественной потребности. Но все изменилось в тот момент, когда в шумном баре взгляд его упал на Эрин, одетую в лиловое платье подруги невесты. Тот миг стал поворотным в его жизни. Она околдовала его. Он просто не знал, что делать со своими чувствами к ней и тем единственным образом существования, который был ему известен.

Эрин наблюдала за ним, и взгляд ее, устремленный на него, был нежным и теплым. Они молчали, и им было хорошо. Рука его продолжала лежать у нее на животе, и она, похоже, не собиралась просить его убрать руку, наоборот, возможно, неосознанно, она прижимала его ладонь к крохотной выпуклости, желая, чтобы он услышал, как шевелится его ребенок.

– Я думаю, ты мог бы выключить свет, – сказала она наконец, и в голосе ее слышалось разочарование из-за того, что он так и не смог почувствовать толчков их ребенка.

Коул протянул руку к выключателю, погасил свет, и комната погрузилась во тьму.

– Ты в порядке? – спросила его она.

Он знал, что она имела в виду Джеда, а не ребенка.

– Обычно я спокойно принимаю все то, что посылает мне жизнь, но инфаркт Джеда и вправду выбил меня из колеи. – И разрушил все те стены, что он так долго возводил, защищаясь от своего отца.

– Будем надеяться, что он выкарабкается, – сказала Эрин, – а там вы попробуете наладить отношения.

– Не советую слишком сильно на это рассчитывать. – Сам Коул не был настроен оптимистично. И ему не хотелось, чтобы она испытала горечь несбывшихся надежд.

Эрин повернулась, легла поудобнее.

– Младенцы способны творить чудеса, – сказала она в темноту. – Так говорят.

Коул не знал насчет младенцев, но в Эрин он начал верить. Шли минуты, а он все прислушивался к ее дыханию. Зная, что она уже крепко спит, Коул обнял ее и почувствовал, как она во сне клубочком свернулась в кольце его рук. Он скучал по ее теплу, улыбке, счастливому взгляду.