— Как это ужасно! — В мягком голосе Салли слышалось только сострадание. — Как это было ужасно — и для вас, и для остальных ее родных!

Он почувствовал, что она стоит совсем близко. И знал, что в ее глазах прочтет только сочувствие, и не был уверен, что сможет это вынести. Она была такой чистой, такой верной — и не сомневалась в том, что он тоже такой!

— Не знаю, нашелся бы в мире такой хирург, который бы смог спасти Элизу. — Собравшись с духом, он повернулся к Салли. — Но одно я знаю твердо: если бы я на ней не женился, если бы доверился зову сердца и стал заниматься медициной, Элиза не умерла бы. Вышла бы замуж за человека, более достойного, чем я, родила бы чудесных детишек и была бы счастлива. Она… она была рождена для счастья.

Салли покачала головой, не соглашаясь с тем, что он сказал.

— Ты слишком строг к себе, Йен. Ты не знаешь, какая судьба ждала бы Элизу, если бы вы не поженились. Но, любя тебя, она могла бы предпочесть четыре месяца счастья с тобой целой жизни без тебя.

— Ее судьбу я знать не могу, — согласился он с горечью. — Но одно знаю определенно: я поступил неразумно, предпочтя любовь призванию. После ее смерти я с головой ушел в изучение медицины, хирургии. Был в кругосветном плавании, служил военным хирургом, повсюду приобретал опыт и знания. Иногда мне кажется, что от докторов мало толку, но бывают ситуации, когда я могу что-то изменить. И в этом вся моя жизнь — что-то менять к лучшему. Брак, деньги, честолюбие — то, что движет большинством мужчин, — это не для меня.

— А одиночество? — Ее вопрос прозвучал очень мягко. Ему мучительно хотелось зарыться в шелке ее волос, найти утешение в тепле ее души. А вместо этого он должен был доказывать ей, насколько он неблагороден, какие грехи совершил вопреки укорам его пресвитерианской совести.

— Конечно, я испытывал одиночество. Иногда мне встречались женщины, которые были благодарны мне за то, что я мог сделать для них самих или их близких, и им хотелось выразить свою благодарность, скажем так, личным путем. Как правило, я отказывался. Ведь меня растили джентльменом. Но порой… Я ведь всего лишь мужчина со слабостями, свойственными моему полу.

Она поняла, о чем он говорит. И тем не менее не отвернулась с отвращением!

— И со всеми достоинствами, свойственными мужчинам. Не забывай об этом, Йен.

Понимая, что должен говорить резко, он сказал:

— Ты благодарна мне за то, что я спас твоего брата. Не совершай ошибки и не путай благодарность с любовью. К его глубочайшему изумлению, она улыбнулась.

— Не считай меня идиоткой, Йен. Конечно, я благодарна тебе за то, что ты сделал. Чтобы спасти Дэвида, я с радостью отдала бы тебе все свои деньги — все до последнего пенни! — Она решительно протянула руку и положила ее ему на плечо. — Но благодарность не заставила бы меня полюбить тебя так, как я люблю. Мою любовь вдохновил ты сам — хороший, плохой или даже глупый, как вот сейчас.

Он резко отстранился от нее, стараясь сохранить объективность ученого-физиолога в отношении того, как отреагировало на ее близость его тело. Однако голос его невольно охрип.

— Я был бы совершенно отвратительным мужем, Салли. Я целиком ухожу в то, что делаю, и забываю о времени. Я совершенно ничего не понимаю в финансах и никогда не заработаю больше, чем нужно для самой скромной жизни. Я раздражаюсь и рычу на всех, и мои мысли заняты работой шестнадцать часов в сутки.

— Я прекрасно сознаю, как важна для тебя твоя работа, И никогда не стала бы пытаться этому мешать. Посмотри на меня, Йен. Я — женщина выносливая и практичная, отнюдь не нежная былинка, за которой нужен особый уход. Ты можешь работать столько, сколько нужно — при условии, что будешь возвращаться домой ко мне. А я буду работать рядом с тобой, потому что мои способности позволят тебе уделять больше времени тому, что у тебя лучше всего получается.

С этим спорить было невозможно. С тех пор как Салли начала незаметно вносить в его жизнь порядок, он не только стал более счастлив — он стал лучше работать. Перспектива провести всю оставшуюся жизнь рядом с Салли, в ее обществе и с ее поддержкой… Это было почти непреодолимым соблазном.

Наверное, по его глазам она увидела, что он колеблется, и тихо проговорила:

— Я люблю тебя таким, какой ты есть, и не имею ни малейшего желания тебя менять. Я просто делаю тебе скромное предложение: ты по-прежнему будешь спасать весь мир, а я стану спасать тебя.

Несмотря на переполнявшие его чувства, он невольно рассмеялся:

— Салли, плутовка, разве ты не слышала то, что я тебе говорил?

— Каждое твое слово. — Она смотрела ему в лицо, словно бросала вызов, приглашая быть с ней таким же честным и открытым. — Единственное, чего ты не сказал, это то, что я тебе не нравлюсь.

— Конечно, ты мне нравишься! — возразил он, удивляясь, как она могла в этом усомниться. — Когда мы вместе, я чувствую себя спокойным и счастливым. Таким я не был с самого детства. Ты… ты заполнила собой те провалы, которые так долго зияли в моей жизни, что я забыл, как это бывает, когда их нет.

Кинлок больше не мог устоять перед потребностью прикоснуться к ней и нежно очертил кончиками пальцев изящные линии ее лица — решительный подбородок, скулы, маняще мягкие губы…

— И когда я смотрю на тебя, я думаю о том, как чудесно создано женское тело — но эти мысли не имеют никакого отношения к моей профессии, — признался он почти шепотом. — Я не смел называть мои чувства к тебе, но ты заслуживаешь того, чтобы знать правду. И у меня нет выбора, я должен сказать, что люблю тебя.

На ее личике засияла такая улыбка, которая мгновенно преобразила ее в красавицу.

— А раз мы сошлись во мнениях, то почему бы нам что-то не предпринять?

Йен Кинлок уступил судьбе и ощутил прилив счастья. Он так крепко обнял Салли, что едва не оторвал ее от пола. Да, она была женщиной миниатюрной, но каждый дюйм ее тела был источником счастья!

— Ах, Салли, любимая, ты — ты просто валлийская ведьма! Я считал, что слишком стар и мрачен, чтобы снова полюбить. Но ты ворвалась в больницу Святого Варфоломея, чтобы найти сумасшедшего хирурга, и была такая милашка, что меня подмывало обнять тебя и расцеловать А как храбро ты держалась, когда помогала мне оперировать твоего брата, хоть и побледнела, как снег в горах Шотландии. Я еще думал: какой счастливец твой брат, что завоевал такую преданность. Я только молю Бога, чтобы ты не пожалела о том, что сегодня сделала.

«Милашка?» Салли на секунду опешила: она никогда про себя не слышала такого. Ей это понравилось. Даже очень.

— Не пожалею. Может, ты и будешь думать о работе по шестнадцать часов в сутки, но на мою долю останется еще восемь. И наверное, ты не будешь спать все восемь часов?

Он расхохотался, и лицо под копной седых волос вдруг стало удивительно юным.

— Наверняка. Ведь ты не дашь мне отдохнуть. Он склонил к ней голову, и его поцелуй сначала был очень нежным, но быстро наполнился жаждой. Они очень долго стояли в проеме окна, не боясь шокировать прохожих на Харли-стрит. У Салли голова пошла кругом, и она подумала, что это вполне естественно, когда врач так умело целуется: ведь он же прекрасно знает анатомию!

Она охотно поднялась бы с ним наверх, в его комнаты, но Йен в конце концов решительно отодвинул ее от себя. Его седые волосы растрепались от прикосновений ее рук, дыхание сбилось.

— Я обещал угостить тебя обедом, девочка. А потом мы пойдем в Кромарти-Хаус, чтобы сообщить нашу новость твоему брату. Я не намерен испрашивать его согласия: если у него есть хоть крупица здравого смысла, он мне его не даст.

— Он будет счастлив сбыть меня с рук, пока я не стала старой девой. — Она захлопала ресницами, чувствуя себя легкомысленной и желанной: ведь любимый ею мужчина не скрывал, что любит ее. — Мне надо составить родословную, чтобы ты мог предъявить ее своей матери? У меня есть кое-какие респектабельные связи, и я буду получать пятьсот фунтов в год.

— У тебя такая большая рента? — спросил Йен, ведя ее к выходу. — Если бы ты раньше сказала мне, что ты — состоятельная женщина, то я бы уже давно сделал тебе предложение.

— Это я сделала тебе предложение, разве ты забыл? И не беспокойся: когда я приведу твои дела в порядок, ты будешь очень неплохо зарабатывать. В конце концов, ты ведь самый лучший хирург в Лондоне!

На ступеньках дома он остановился и провел по ее щеке тыльной стороной своей сильной ладони.

— Может быть, и не самый лучший, — проговорил он нежно с очень сильным шотландским акцентом, — но определенно самый удачливый.

Не боясь, что их кто-то может увидеть и осудить, мисс Сара Ланкастер, которая совсем недавно была чопорной гувернанткой, заставила своего жениха наклониться и крепко поцеловала его в губы.

Глава 21

Какое-то время Дэвиду казалось, что он живет в волшебном мире, куда не могут проникнуть обычные заботы мира реального. Почти все время они проводили с Джослин, и с каждым днем она становилась для него все более желанной. После посещения Аптекарского сада они стали регулярно совершать экспедиции в различные уголки предместий Лондона. Однако в свет вместе не выезжали. Так было проще: не надо никому объяснять свои отношения.

Джослин была чудесной спутницей — за исключением тех редких моментов, когда он не мог скрыть своего влечения к ней. В таких случаях она сразу же замыкалась в себе. Она избегала даже самых незначительных физических контактов, например, поданной руки — когда он пытался помочь ей выбраться из экипажа. Возможно, Джослин чувствовала, что Дэвида влечет к ней, во всяком случае, она старалась держать его на расстоянии.

День проходил за днем, и в середине августа Дэвид начал сомневаться в том, удастся ли ему удержать Джослин. Вскоре аристократы вернутся в Лондон, и тогда она, конечно же, подаст иск о признании их брака недействительным. Дэвид чувствовал: если к этому моменту она не изменит свое решение, то потом будет уже слишком поздно. Он потеряет то, чем никогда по-настоящему не обладал — несмотря на то что она явно получает удовольствие от его общества.

В один из теплых дней они захватили с собой книги и отправились в беседку в дальнем конце сада. Туда же им подали ленч, так что они могли бы до обеда просидеть в беседке. Погладив Исиду, сидевшую рядом, Джослин спросила:

— Дэвид, еще кофе?

— Да, пожалуйста.

Он наблюдал, как она наливает кофе в чашки. Ему мучительно хотелось склониться к ней и прикоснуться губами к ее изящной шейке, хотелось провести ладонью по ее чудесным волосам. По мере выздоровления Дэвиду становилось все труднее скрывать от Джослин подобные желания.

Тут он снова вспомнил о том, что Салли и Йен Кинлок решили обвенчаться. Узнав об этом, Дэвид искренне изумился. Он до сих пор не мог поверить, что Салли удалось найти такого прекрасного мужа, как доктор Кинлок.

А вот Джослин совершенно не удивилась, когда узнала о предстоящем венчании. Она улыбнулась и приказала подать шампанского — чтобы поднять тост за жениха с невестой. Дэвид смотрел на хирурга и не узнавал его — тот очень изменился. Впрочем, любовь сотворила чудо не только с Йеном, но и с Салли. Глядя на счастливых влюбленных, Дэвид радовался за них и в то же время завидовал им…

С улыбкой взглянув на Джослин, он заметил:

— Кинлок будет не просто прекрасным мужем для Салли. Я все думаю о том, что очень удобно иметь в качестве родственника такого прекрасного доктора.

Она весело рассмеялась:

— Я тоже об этом подумала. Надеюсь, и я смогу пользоваться его услугами. Вы ведь одолжите мне его, если со мной что-нибудь случится?

Дэвид отвел глаза, слова Джослин почему-то напомнили ему о том, что она не намерена оставаться его женой. И тут он увидел Дадли, приближавшегося к ним в сопровождении высокого и очень серьезного мужчины. Майору сначала показалось, что дворецкий чем-то недоволен, но он тотчас же вспомнил о том, что Дадли хмурится почти всегда.

Подойдя к беседке, дворецкий сказал:

— Прошу прошения, леди Джослин, но этот человек утверждает, что у него чрезвычайно срочное дело к майору Ланкастеру.

Видимо, высокий незнакомец обладал редкостным даром красноречия, иначе Дадли не провел бы его в сад без предварительного доклада. Дэвид пристально посмотрел на визитера, но убедился только в том, что впервые его видит.

Незнакомец шагнул вперед и поклонился леди Джослин.

— Извините, что я вас побеспокоил, но у меня срочное дело к майору Ланкастеру. — Он устремил на Дэвида пристальный взгляд — Вы Дэвид Эдвард Ланкастер, родившийся в Уэстхольме в графстве Херефорд?

Майор насторожился. Столь официальное вступление не обещало ничего хорошего.

— Да, это я, — кивнул он. — Простите за резкость, но какое вам до этого дело?

— Позвольте представиться. Меня зовут Джеймс Роули. Возможно, вы не помните моего имени, но Роули представляли интересы вашей семьи на протяжении трех поколений.