— Я хочу, чтобы мамочка выздоровела и перестала пить лекарства и чтобы волосы снова выросли.

Услышав это, Алекс расплакалась сама так, что ей даже пришлось отвернуться, и даже Сэму стало тяжело.

— И что он тебе сказал? — хриплым голосом спросил Сэм.

Оказывается, Аннабел нашептала Санта-Клаусу свои просьбы на ухо, когда ходила вместе с Алекс смотреть на него в «Мэйси», — Он сказал, что это дело Бога, а не Санта-Клауса.

— И он прав, моя принцесса, — ответил Сэм. Алекс вытерла нос и поправила свой длинный парик. — Мама обязательно выздоровеет, и волосы у нее вырастут снова.

Сэм был удивлен, когда услышал, что у его жены выпали все волосы — он не заметил, как это произошло, а Алекс ему не говорила. Это заставило его осознать, как он отдалился от своей семьи, будучи настолько поглощенным Дафной и их романом, что ничто другое его не интересовало. Ему совсем не хотелось знать, что происходит дома, и он почти не обращал внимания на то, что происходит на работе.

Ларри и Том пару раз делали ему критические замечания, но Саймон, казалось, был вполне доволен им. Однажды Ларри сказал, что ему и Фрэнсис — его жене — очень жаль Алекс. Он явно не договаривал того, что ему жаль их распадающийся брак — разумеется, все уже заметили их близость с Дафной. Но Сэм абсолютно ни о чем не жалел. Он счел, что его партнеры просто ему завидуют. Ему даже не приходило в голову, что они могут считать его не вполне порядочным человеком из-за того, что он бросил Алекс в такой ситуации, когда она болела раком и переживала курс химиотерапии.

Постепенно Аннабел успокоилась, и они вдвоем уложили ее. На лице девочки было написано такое счастье, что Алекс чуть снова не расплакалась. Когда они вернулись на кухню, Сэм, положив в рот одно из печений для Санта-Клауса, смущенно сказал:

— А я и не заметил, что у тебя выпали волосы.

В этом году в их доме как будто все уменьшилось. Меньше печенья, меньше пирогов, меньше подарков, меньше тепла. Даже елка казалась какой-то маленькой. Из-за болезни Алекс никто не позаботился о всяких приятных мелочах. И рождественских открыток они никому не посылали. У Алекс не было на это сил, и, кроме того, она не знала, как их подписывать. Алекс… и, возможно, Сэм… как-нибудь так.

— Я думала, что ты не хочешь, чтобы я заявляла об этом во всеуслышание, — сказала Алекс, стараясь не думать о женщине, в чьем обществе она видела его накануне. Труднее всего было смириться с той мыслью, что это явно не было легкое увлечение. Сэм с той девушкой казались мужем и женой.

— Они вырастут, — сказал Сэм, снова чувствуя себя беспомощным. Рядом с женой он всегда ощущал себя неловким и ненужным.

— Волосы — да. Наш брак — нет, — печально откликнулась Алекс. Она помнила о том, что они решили не обсуждать этого до следующего месяца, но удержаться было трудно.

— Ты уверена в этом? — спросил Сэм, глядя ей прямо в глаза в ожидании ответа.

— А ты нет? У меня создалось впечатление, что ты уже все решил!

Это впечатление возникло у нее вчера, когда она видела его с этой англичанкой около магазина.

— Никогда нельзя быть в чем-то твердо уверенным. Трудно не вспоминать хорошие времена.

— Мне кажется, что хорошие времена были совсем недавно, — честно сказала Алекс. — Может быть, ты был несчастен дольше, чем я.

— Скорее смущен. Меня очень смутило, что когда ты заболела, то сильно изменилась.

Это прозвучало не как обвинение, а как утверждение. Сэм таким образом оправдывал свое поведение и приобретал билет на свободу.

— Мы оба изменились. Мне кажется, что такого рода вещи всегда меняют людей. Это длинная и тяжелая дорога к выживанию.

— Как это все ужасно, — сказал Сэм, в первый раз испытывая к ней сочувствие. В последние дни он стал мягче, и Алекс это заметила. Влюбившись, он смог посмотреть вокруг более умиротворенным взглядом. Но Алекс не находила в этом ничего трогательного. — Ты прошла через несколько кругов ада.

— И несколько еще впереди, — улыбнулась она. — Если говорить точно, четыре с половиной месяца.

— А потом что?

— А потом я буду ждать, нет ли рецидива. Пять лет — это волшебная цифра. Может быть, характер моей опухоли дает мне хорошие шансы, которые только подкрепляются химиотерапией. Мне кажется, что мне нужно жить своей жизнью и просто не брать все это в голову. Мои знакомые, которые через это прошли, говорят, что вспоминают о болезни раз в год, когда ходят на обычное обследование. Хотела бы я к ним присоединиться. Все-таки это очень страшно.

Это был их первый настоящий разговор об этом за три месяца, и Алекс очень удивилась тому, что Сэм не пытается уйти от разговора. Кто бы ни была та девушка, ей удалось привести его в человеческий вид. Но никакой благодарности по отношению к ней Алекс не испытывала — только ревность, печаль и гнев.

— Если у тебя будет рецидив, — решил подбодрить ее Сэм, — ты с ним тоже справишься.

— Вряд ли, — спокойно сказала Алекс, борясь с желанием снять парик, под которым прела голова. Но она боялась показывать ему, как она теперь выглядит. — За исключением редких случаев, от рецидивов умирают. Поэтому при первой вспышке болезни врачи и действуют так решительно.

Сэм был поражен услышанным. Возможно, раньше она не говорила об этом так прямо, или же он не вслушивался. Общение с женой после Дафны затрагивало какие-то струны в его душе, но ничего более. Для него это было уже прошлое. По отношению к Алекс он испытывал только жалость и с нежностью вспоминал лучшие времена.

— Что ты будешь делать, когда мы с Аннабел уедем? — спросил Сэм, пытаясь сменить тему. Ему стало тяжело говорить об этом.

— Ничего. Спать, отдыхать, работать. Как ты понимаешь, в последнее время я веду не слишком активную светскую жизнь.

Все силы, которые у меня есть, я трачу на Аннабел и свою работу.

— А почему бы тебе не уехать? Это пойдет тебе на пользу.

Или ты не можешь?

— Могу. Каждый месяц у меня двухнедельный перерыв в лечении, но я хочу остаться здесь.

Она не собиралась уезжать с Броком, хотя он ее и приглашал. Несмотря на то, что их так сближала работа, она его едва знала. А одной ей уезжать не хотелось. Лучше всего Алекс чувствовала себя в своей квартире, в своей постели, среди привычных вещей, поблизости от ее врача. В последнее время она стала интровертом, который сильно зависит от знакомых вещей. В ее жизни стало так много пугающих элементов, что она не могла позволить себе впускать в нее что-то новое.

— Это ужасно, что ты будешь одна, — виновато сказал Сэм. Странно, но после отъезда Дафны он внезапно почувствовал прилив ответственности по отношению к Алекс. Ему казалось, что его действия диктует какая-то внешняя сила, и это ему не слишком нравилось. Так что можно было только порадоваться тому, что на следующий день он вместе с Аннабел уезжает в Диснейленд.

— Все будет в порядке. Я на самом деле никуда не хочу уезжать. И потом, у меня куча работы, так что скучать я не буду.

— Помимо работы, в жизни есть много интересного, — улыбнулся Сэм, и Алекс вопросительно подняла на него глаза:

— Ты это серьезно, Сэм?

Он вышел из кухни, не ответив ей, но спрашивая себя, догадалась ли она каким-то шестым чувством о существовании Дафны или кто-то сказал ей об этом. Впрочем, в последнем он сомневался. Она была слишком поглощена собой, чтобы думать о ком-то еще. Возможно, она просто что-то подозревает.

Все подарки для Аннабел были упакованы и спрятаны в особом месте. Вскоре, после девяти, они положили их под елку, а затем разошлись по комнатам, как незнакомые друг другу люди.

Алекс немного почитала, а в двенадцать услышала, как звонит телефон. Она не стала поднимать трубку, зная, что звонят Сэму.

И действительно, это была Дафна, только что прилетевшая в Лондон и уже успевшая соскучиться. Обрадовавшись возможности поговорить с ней, Сэм вдруг понял, что находиться рядом с Алекс было очень тяжело. Казалось, она решила отказаться от жизни, и все ее окружавшее опадало и умирало — ее настроение, ее волосы, ее семья. Сэм понимал, что должен поддерживать свою жену, но просто не мог этого сделать.

— Я очень сильно по тебе скучаю, милый, — щебетала Дафна. — Мне без тебя очень плохо. Поспеши. Господи, здесь так холодно!

Она уже успела забыть, что такое лондонская зима, и выяснилось, что отопление в ее квартире вышло из строя. У нее был только камин и не было Сэма, чтобы согреть ее.

— Перестань, — сказал он, чувствуя острую боль от расставания с ней, — или я улечу на следующем же «конкорде».

— Я бы очень этого хотела.

Но они оба знали, что не могут позволить себе встретиться, пока каждый из них не выполнит свой родительский долг.

— Я этого не вынесу, — повторила Дафна. Наконец они положили трубки, и Сэм почувствовал, что хочет ее всем своим телом. Лежа в постели, он думал об этой восхитительной женщине, которая так круто изменила его жизнь после Дня благодарения. Ничего подобного у него никогда не было. Даже Алекс в лучшие дни не отличалась такой страстностью.

Наутро Аннабел проснулась в шесть утра, и для нее это был длинный и счастливый день. Сэм и Алекс тоже получили удовольствие от Рождества. Аннабел понравились все ее подарки, а Сэм был тронут щедростью подарка Алекс и тепло ее поблагодарил. Ей тоже понравились часы, хотя она и прекрасно поняла, что он хотел этим сказать — время для маленьких интимных подарков прошло. На мгновение Алекс стало больно, но в целом они очень хорошо провели время.

Алекс удалось не только приготовить ростбиф с гарниром, но и скрыть от всех, как ей плохо. По крайней мере такого кошмара, как в День благодарения, не было. После обеда она прилегла и, ради шутки, поскольку они были дома, надела свой короткий парик, так что они с Аннабел стали похожи на близнецов. Даже Сэм сказал, что ему нравится.

Алекс была одета в красный свитер и черные замшевые брюки и выглядела на редкость привлекательной. Ее лицо было немного одутловатым, она прибавила в весе, но все эти изменения были не слишком заметны. Потолстеть в таком состоянии, учитывая, как сильно ее каждый день рвало, было особенно странно, но именно это и предсказывала доктор Уэббер.

Днем они все пошли прогуляться, и Сэм повел их к Центру Рокфеллера, чтобы они могли посмотреть на катающихся на коньках. Но это только напомнило ему о Дафне.

Алекс очень устала, и им пришлось взять такси до дома. Она с трудом передвигала ноги, так что Сэм вынужден был тащить ее до постели чуть ли не на руках. Суставы у нее болели, и без посторонней помощи она не могла сделать лишнего шага.

— Маме плохо? — обеспокоенно спросила Аннабел, и Сэм кивнул, разрываясь между жалостью к своей жене и злостью на нее за то, что она пугала дочь своей болезнью.

— Хорошо, — все же твердо ответил он.

— А когда мы поедем во Флориду, она без нас будет болеть?

— Все будет прекрасно. О ней позаботится Кармен.

Аннабел успокоилась, а через некоторое время Алекс встала, чтобы собрать дочку в дорогу. Складывать в сумку все ее маленькие вещички было приятно, но внезапно Алекс пронзила ужасная мысль. А что, если однажды она уже не сможет заботиться об Аннабел и придется отдать ее Сэму? Что, если она потеряет и ее? Одна мысль об этом вызвала у нее новый прилив тошноты. Ее трясло; она поняла, что не допустит, чтобы произошло нечто подобное, чтобы ее дочурка досталась Сэму и той женщине. Страх заставил ее высидеть вместе с ними за обеденным столом, хотя после всех хлопот этого долгого дня у нее совершенно не было сил. Но тем не менее она легла спать только после того, как уложила Аннабел, и проснулась от будильника на следующее утро.

Одев Аннабел, она пожелала ей весело провести время и звонить, если ей этого захочется. Потом она прижала девочку к себе и обняла так, как будто боялась, что больше никогда ее не увидит. Почувствовав мамин страх, Аннабел заплакала, и они еще долго стояли обнявшись. Девочка знала, что мама ее очень любит, и инстинктивно чувствовала, как ей одиноко.

— Я тебя люблю, — крикнула ей Алекс, когда они с Сэмом уже вошли в лифт. Сэм смотрел на нее со знакомым раздражением, а Аннабел тихо плакала.

— Мама поправится, — еще раз заверил он Аннабел, когда они с сумками ловили такси на улице. Он злился на свою жену.

Совершенно не нужно было так прилипать к девочке и пугать ее. Знакомое ему чувство обиды, посещавшее его в октябре этого года и раньше, когда умирала его мать, снова возникло в его душе. Уехать от нее было настоящим облегчением. Как бы она ни старалась не докучать им своей болезнью, находиться рядом с ней было тяжело.

Наконец таксист повез их в «Ла Гуардию», а Алекс смотрела на отъезжающую машину из окна спальни и думала о том, как она будет скучать по ним обоим. За последние два дня она общалась со своим мужем больше, чем за весь уходящий месяц. В каком-то смысле это было приятно, в каком-то — очень болезненно. Она как бы заставляла себя смотреть на что-то, ей уже не принадлежавшее. Даже после того как он причинил ей такую боль и так ее подвел, она постоянно напоминала себе о том, что ей надо перестать его любить. Заботиться о нем она была не в состоянии, а после того как увидела Сэма с этой англичанкой, она поняла, что рассчитывать ей совершенно не на что. Проводив его, она почувствовала облегчение.