– Но кто он? – настаивала Пола. – Ты сказала, что он совсем не таинственный, значит, это кто-то, кого я знаю?

– Да, знаешь, – усмехнулась Эмма, и огоньки в ее глазах заблестели еще ярче. Она явно чувствовала себя хозяйкой положения и с удовольствием поддразнивала Полу. Она была рада забыть обо всех неприятностях, связанных с Джонатаном, не думать об ужасных подозрениях.

– Ну, бабушка, дорогая, не мучай меня, – с укором сказала Пола, сама улыбаясь и заражаясь весельем, которое излучала Эмма. – Ради всего святого, скажи мне, как его зовут. Я просто умираю от любопытства.

– Уинстон.

– Уинстон? – выдохнула Пола, широко раскрывая свои фиолетовые глаза. – Не может быть!

– Может, потому что это так и есть. Почему это тебя шокирует? Уинстон во всех отношениях достойный и подходящий молодой человек. И что скрывать, он очень обаятелен, у него масса достоинств. Он хорош собой. Между прочим, он во многих отношениях похож на меня.

Пола затряслась от смеха: ее развеселило это невинное проявление тщеславия со стороны Эммы Харт.

– Да, бабушка, время от времени я замечала некоторое сходство между вами. – Она немного помолчала. – Единственная причина, почему меня словно громом поразило это известие, – это то, что уж очень все неожиданно. Кто бы мог подумать… Уинстон и Эмили… Боже правый, когда же началось это их романтическое увлечение? Когда они это поняли? – Пола вдруг нахмурилась, ее черные брови сошлись на переносице. – Боже мой, а как же эта славная девушка, Элисон Ридли?

– Да, Элисон и вправду славная. Ее очень жаль – эта молодая женщина мне всегда нравилась. Но думаю, он с ней уже окончательно порвал. Вчера Уинстон говорил со мной. Он рассказал и об Элисон: объяснил, что был у нее, сказал ей правду – о том, что между ними все кончено, – стараясь щадить ее чувства, насколько возможно. Что касается твоего первого вопроса, думаю, что Эмили и Уинстон поняли всю глубину чувств друг к другу в день крестин. Уинстон спросил меня, не возражаю ли я против их отношений с Эмили, – и я сказала, что нет, что я очень рада. – Эмма снова наклонилась над столом, лицо ее озарилось искренним счастьем. – Сегодня утром я встречалась с Уинстоном по делам, и, когда мы покончили с делами, он показал мне кольцо, которое купил для Эмили. С изумрудом. – Эмма замолчала на мгновение, потом объявила: – Уинстон просил моего согласия на брак с Эмили. Я дала его, и на этой неделе, прежде чем я уеду в Нью-Йорк, они объявят о своей помолвке.

– Ой, бабушка, как-то у них все очень быстро получается. Может быть, они слишком спешат? – мягко, но с ноткой тревоги в голосе спросила Пола.

– Не думаю, радость моя, – ответила Эмма. – Они же не только что познакомились, Пола. Они выросли вместе и, думаю, хорошо знают друг друга. Когда они поженятся, у них не будет неприятных открытий друг о друге. Конечно, они не смогут пожениться раньше лета следующего года: и я уезжаю в Австралию, и они будут в разъездах. Но честно тебе скажу: у меня легче на душе теперь, когда я знаю, что есть кому позаботиться об Эмили… Да, я очень довольна, что эти двое нашли друг друга. От этого у меня здесь теплее. – Продолжая улыбаться, она показала себе на грудь.

– Теперь я припоминаю, что они с Уинстоном всегда очень дружили, когда были маленькими… Они очень подходят друг другу. Может быть, мне позвонить ей, бабушка? Поздравить ее? – Пола приподнялась со стула, пытаясь дотянуться до телефона на письменном столе.

– Нет, ты сейчас не застанешь ее на Белгрейв-сквер. Они с Уинстоном сегодня идут в театр, и, наверное, она уже вышла. – Эмма взглянула на часы. – Да, уже больше семи. Позвонишь попозже вечером. А мне, думаю, уже пора уходить. Я здесь сегодня с восьми утра. С меня достаточно. Судя по твоему виду, с тебя тоже. – Эмма поднялась и, взглянув на Полу, снова нахмурилась. – Ты уверена, что у тебя все в порядке?

– Как нельзя лучше, бабушка, – солгала она, не желая огорчать ее.

Эмма подумала про себя, что Пола выглядит совершенно измученной. Она никогда еще не видела ее такой, и это тревожило. Но она больше ничего не сказала и, повернувшись, взяла свою сумочку. Губы ее едва заметно сжались. В душу ей закрадывалось подозрение, что, несмотря на доброжелательность и непринужденность, обаяние и легкий веселый нрав, немного мальчишеское поведение, Джим Фарли – весьма нелегкий человек. Но она не будет проявлять назойливость и расспрашивать Полу, не будет пытаться прожить за внучку ее жизнь.

Когда они выходили из конторы, Эмма сказала:

– Я заказала столик у Каннингэма – надеюсь, ты ничего не имеешь против рыбы?

Позже, во время ужина в ресторанчике в Мэйфер, где кормили рыбой и устрицами, Пола немного пришла в себя, что очень порадовало Эмму. Она даже внешне изменилась. Ее алебастрово-белая кожа немного порозовела и стала нежно-розовой – оттенка морской раковины; из глаз исчезло загнанное выражение, заметно спало напряжение. К тому времени, когда принесли кофе, Пола была уже гораздо больше похожа на себя. И Эмма приняла решение: она поделится с Полой своими подозрениями. Сегодня же вечером. Прежде чем они уйдут из ресторана, она вскользь упомянет о тех подозрениях, которые внушает ей Джонатан, но сделает это мимоходом. Она считала, что необходимо предупредить Полу, но, с другой стороны, ей не хотелось чрезмерно тревожить ее. А завтра, когда она будет ужинать с Александром, она подробно расскажет ему о том, как обстоят дела. В каком-то отношении даже важнее, чтобы Александр был настороже, был готов отразить нападение, – ведь Джонатан Эйнсли работает в «Харт Энтерпрайзиз».

Глава 20

Наступило тридцатое апреля – день, когда Эмме Харт исполнилось восемьдесят лет. Как обычно, она проснулась рано и, лежа в постели, еще не до конца стряхнув сон, подумала: «Кажется, сегодня не совсем обычный день?» И вдруг вспомнила, чем нынешний день отличался от всех остальных. Ее день рождения.

Эмма терпеть не могла валяться в кровати. Она решительно опустила ноги на пол и, слегка улыбаясь, зашлепала босиком по ковру в направлении окна. Свершилось. Ей никогда и в голову не приходило, что она проживет так долго. Боже, ведь она на одиннадцать лет старше двадцатого столетия! В 1889 году, в тесном домике в Топ Фолд, что в деревушке Фарли, ее мать Элизабет Харт подарила ей жизнь.

Раздвинув занавески, Эмма бросила взгляд на улицу, и ее улыбка стала еще шире. Какой великолепный солнечный день. Голубое небо без единого облачка, под окном – распустившиеся изумрудно-зеленые деревья, чьи отягощенные листвой ветви, переливаясь, плавно раскачивались от слабого ветерка. Она и родилась, по рассказу матери, в подобный ласковый весенний день, день необычно теплый для этого времени года, особенно в прохладном северном климате Йоркшира.

Эмма потянулась. После полноценного ночного отдыха она чувствовала себя свежей, бодрой и активной, как никогда. «Язвочка», – вспомнилось ей, и в сознании тут же возник образ ее брата Уинстона. Именно так он любил называть ее, брызжущую энергией и не знавшую, куда деть избыток энтузиазма, молодых сил и напора. Как ей хотелось бы, чтобы он был жив. И он, и ее младший брат Фрэнк. Внезапно ее охватила грусть, но ненадолго. Сегодня не тот день, чтобы жалеть себя и тосковать по тем, кого она так крепко любила и кто уже покинул этот мир. Сегодня надо думать только о хорошем. Сегодня надо праздновать. Думать о будущем, о молодых… о внуках.

Пусть для нее потеряны все дети, кроме Дэзи, но зато осталось ни с чем не сравнимое чувство удовлетворения, которое она испытывала, зная, что уж внуки-то подхватят ее яркое знамя и продлят жизнь созданной ею великой династии, сохранят ее могущественную империю.

Тут Эмма, расхаживая взад и вперед по комнате, резко остановилась. «Уж не неуемное ли честолюбие явилось истинной причиной стремления стать родоначальницей династии? – спросила она себя. – А может быть, мечта о бессмертии?» Она не знала наверняка. Но в одном Эмма не сомневалась – для того чтобы создать такую династию, абсолютно необходимо обладать поистине невероятным честолюбием, да еще и уметь заразить им окружающих. Именно честолюбие, вера в себя придали ей мужества и сил, вели ее вперед и вверх – до самой вершины. Сияющей вершины успеха.

Ну что ж, ей некогда бездельничать все утро, размышляя о поступках и анализируя, какие черты характера были определяющими в ее жизни. Она сделала то, что считала нужным – вот и все. Эмма решительно направилась в ванную, чтобы приготовиться к предстоящему дню. Все эти мысли она отбросила как не имеющие никакого значения.

Час спустя, приняв душ и позавтракав, Эмма поспешила вниз. Выглядела она свежей и отдохнувшей в своем строгом платье из голубой шерсти. К нему она подобрала замечательный комплект драгоценностей: сапфировые сережки и такую же брошь на плече, двойную нитку жемчуга, обручальное кольцо Пола и большой бриллиант Блэки. Ни один серебряный волосок не выбивался из ее безукоризненно аккуратной прически, косметика была наложена идеально, и легкость походки никак не соответствовала ее почтенному возрасту.

Эмма по-прежнему жила на Белгрейв-сквер, в элегантном, великолепно обставленном особняке, купленном Полом Макгиллом на исходе лета 1925 года, вскоре после рождения их дочери Дэзи. Тогда, уступая ее страху перед сплетнями, нежеланию выставлять напоказ их отношения – они находились в гражданском браке – и стремлению не нарушать приличий, он распорядился разделить дом на две отдельные квартиры. И денег на это не пожалел. Нанятый им известный архитектор спланировал небольшой холостяцкий уголок для Пола на первом этаже; а все, что простиралось выше, превратилось в роскошную трехэтажную квартиру для Эммы, Дэзи, няни и прочей прислуги. Постороннему наблюдателю холостяцкая квартирка и просторные трехэтажные апартаменты над ней показались бы совершенно раздельными и независимыми жилищами, тем более что в каждое вел отдельный вход. Однако на самом деле их ловко связывал в одно целое лифт, ходивший между маленькой прихожей холостяцкого убежища Пола и гораздо большим и элегантным холлом в квартире Эммы этажом выше. Благодаря лифту особняк фактически являлся одним целым.

Во время войны, сразу после несчастного случая с Полом и его самоубийства в Австралии в 1939 году, Эмма заперла его холостяцкую квартиру. Не в силах заходить туда – настолько сильными были острая боль и неизбывная тоска, – она заставила себя позабыть об этих комнатах и избегала их, хотя внимательно следила, чтобы в них регулярно проводили уборку. В 1948 году, когда она наконец нашла в себе мужество вступить в некогда принадлежащий ему мир, Эмма распорядилась отремонтировать и заново обставить несколько комнат первого этажа. С тех пор маленькая квартира внизу служила жильем для приезжавших в гости друзей и внуков.

Зайдя в кабинет, Эмма застала своего дворецкого Паркера за разбором почты. Кабинет представлял собой приятную, полную воздуха комнату средних размеров, обставленную уютной антикварной мебелью.

– С днем рождения, миссис Харт, – произнес Паркер с улыбкой. – Сегодня у нас очень много писем!

– О Боже, да тут целая гора! – воскликнула Эмма. Дворецкий вывалил впечатляющую груду конвертов на обитый ситцем диван и теперь методично вскрывал их ножом для резки бумаги. Поздравительные открытки он вынимал, а конверты отправлял в мусорную корзину.

Эмма принялась помогать ему, но вскоре ей пришлось отвлечься, чтобы подойти к телефону, а потом начали беспрерывно звонить в дверь – цветы и подарки потекли рекой. Паркер и домоправительница, миссис Рамсей, трудились не покладая рук, и Эмме пришлось разбираться с почтой в одиночку.

Примерно в одиннадцать тридцать, в самый разгар работы, неожиданно и без доклада вошла Дэзи Макгилл Эмори.

Младшей дочери Эммы в мае исполнялось сорок четыре года, но она выглядела гораздо моложе. У нее была стройная фигура, слегка вьющиеся черные волосы, обрамлявшие умиротворенное, нетронутое морщинами лицо, и яркие голубые глаза – зеркало ее доброго характера и мягкой натуры. В отличие от своей дочки Полы, любившей шикарные экстравагантные туалеты и знавшей толк в моде, Дэзи одевалась примерно в том же стиле, что и Эмма. Она всегда выбирала себе изысканные, женственные наряды, и сегодня утром остановила свой выбор на простом шерстяном костюме лилового цвета, блузке в тон с пышным жабо на груди, золотых украшениях, черных кожаных лодочках и такой же сумочке.

– С днем рождения, мамочка! – воскликнула Дэзи еще с порога, с любовью и нежностью глядя на Эмму.

Именинница оторвалась от груды конвертов и расплылась в улыбке. Она обрадовалась приходу Дэзи, на нее благотворно влияло спокойствие дочери. Вскочив из-за стола, Эмма пошла ей навстречу, излучая тепло и дружелюбие.

– Вот, от нас… Мы с Дэвидом надеемся, что тебе понравится, мамуля. – Дэзи рассмеялась. – Тебе очень трудно выбирать подарки. У тебя все-все есть. – Она сунула коробочку в руки Эммы.

– Спасибо, дорогая. Я уверена, что найду здесь что-нибудь чудесное – ведь у тебя лучший вкус в мире.