Вдруг ее пронзила ярость. Росс Нельсон практически попытался изнасиловать ее. И то, что он напился до чертиков, нисколько его не извиняет. Такому отвратительному поступку нет прощения. Он – мерзкий тип. Хуже некуда. Он даже не мужчина. Настоящее животное Пола дрожала все сильнее. Она чувствовала себя оскорбленной, униженной.

К горлу подступила тошнота. Ее вырвало прямо в раковину, и спазмы мучили ее, пока не вывернули ее наизнанку. Наконец судороги постепенно сошли на нет. Пола подняла голову, вытерла слезящиеся глаза и покрытое мелким потом лицо влажной салфеткой и прижалась головой к прохладной стене. Голова ее раскалывалась, глаза болели, все мышцы болели от напряжения.

Пытаясь отогнать от себя его образ, Пола зажмурилась, широко открытым ртом глотая воздух и уговаривая себя успокоиться. Наконец она почувствовала, что тверже стоит на ногах и, оторвавшись от раковины, неверной походкой вернулась в спальню и упала на кровать.

И только тут Пола Фарли потеряла самообладание.

Ее всю затрясло, как в падучей. Она натянула на себя пуховое одеяло. Зубы ее выбивали дробь, и холод пронизывал ее до костей. Пола вцепилась в подушку, спрятала в ней лицо и отчаянно разрыдалась.

Целый час она плакала без остановки.

И вся боль и горечь потери, накопившаяся в ней со дня трагической смерти отца, Джима и Мэгги, наконец прорвалась наружу.

Горе переполняло ее, но она позволила ему излиться слезами, поняв, наконец, как глупо держать страдания при себе. Но она ведь не знала, что еще надо делать. Ей приходилось быть сильной – ради матери, ради Александра, ради своих детей. И потому она сознательно замкнулась в себе. Ее горе дремало внутри нее и исподволь пожирало Полу, подтачивало ее, лишало ее сил.

А сейчас, когда Пола Фарли проливала горькие слезы, которые накопились в ней за целых девять месяцев, она испытала какое-то облегчение. Отступили тоска и отчаяние, мучившие ее со дня трагедии в Шамони.

Выплакав все слезы, она осталась тихо лежать в постели. Тело ее обмякло. У нее не оставалось больше никаких сил. Красными опухшими глазами она долго смотрела в потолок.

Медленно, но с присущим ей умом и способностью к анализу, Пола начала раскладывать по полочкам свои разрозненные мысли, перебирать печальные воспоминания, с новой и неожиданной для нее самой объективностью выискивать причины своей эмоциональной и физической холодности.

Казалось, что потрясение, вызванное грубым нападением Росса Нельсона, прояснило что-то в ее голове, вырвало ее из состояния заторможенности. Пола по-новому взглянула на себя и внезапно поняла, что чудовищный груз сознания собственной вины задушил в ней все остальные чувства, все эмоции, направленные на окружающих людей. У нее хватало чувств только на детей. Но она не была ни в чем виновата. Ей не за что винить себя. Абсолютно не за что.

Шейн сказал ей только правду.

Как жестоко она вела себя с ним, сколько боли причинила ему, поскольку ее собственная боль ослепила ее, застила от нее окружающий мир. Шейн. Перед ней возникло его лицо. Если бы он на самом деле оказался сейчас здесь. Как хотелось ей наконец обрести покой и уверенность в надежных объятиях его сильных рук!

Слезы навернулись на глаза Полы. Она прогнала его от себя, твердо решив в одиночестве пройти остаток жизненного пути, убедив себя, что у нее нет другого выхода Интересно, сможет ли он когда-нибудь простить ее?

Мерзкая, ухмыляющаяся пьяная физиономия Росса Нельсона на миг вытеснила из ее сознания образ Шейна. Пола вздрогнула и села в постели. Он попытался изнасиловать ее. Ярость вскипала в ней, ослепительная ярость. Никогда в жизни с ней не случалось ничего столь отвратительного. Но, с другой стороны, она никогда и не сталкивалась с теневой стороной жизни. Ее богатство и власть. Она не знала того жестокого мира, в котором приходится жить и бороться другим женщинам и при том еще каким-то образом сохранять рассудок, несмотря на груз, который им приходится нести, и на страдания, которые причиняют им некоторые мужчины.

Конечно, ей никогда не доводилось сталкиваться с типами, подобными Россу Нельсону – зацикленными только на своих удовольствиях и ни перед чем не останавливающимися в достижении своих целей. Она знала только Джима. Он стал ее первым любовником, затем она вышла за него замуж. Пусть он был эгоцентриком и эгоистом, что бесспорно, пусть главным для него оставались его желания, но он, конечно, никогда не обращался с ней грубо. Ни разу на протяжении их брака он по-настоящему не принуждал ее.

А потом появился Шейн… Между ними возникла пламенная страсть, но плотское желание переплелось с глубокой, всепоглощающей любовью, которая, по его словам, возникла из детской привязанности и дружбы. С Шейном у них существовало истинное единство во всем.

То, что она испытала от рук Росса Нельсона, преисполнило ее чувством ужаса. Худшее, что может мужчина сделать с женщиной, – насильно овладеть не только ее телом, но и сознанием, и душой. Он поступил жестоко, причинил ей боль, унизил ее. Пола поняла, как ей повезло, что ей удалось вырваться прежде, чем он довел задуманное до конца. Ее снова начала бить дрожь, и ярость вновь захлестнула ее.

И все же именно его жестокость стала тем потрясением, которое вернуло ее к реальности, к жизни, прорвало плотину ее самоотречения, разрушило стену, которой она так старательно отгородилась от мира. Но скорлупа треснула, и она позволила себе наконец выбраться на свежий воздух, вернуться в реальный мир, снова зажить нормальной жизнью. Да, она хотела начать все заново, оставить прошлое позади и идти вперед, смело смотреть навстречу будущему. «Не оглядывайся в пути», – всегда говорила ей Эмма. И именно так она теперь и намеревалась поступать.

Уже рассветало, когда Пола наконец заснула.

Она спала без сновидений, словно наглотавшись снотворного. Ни разу не проснулась, внезапно охваченная неожиданным приступом страха, и больше не кричала от ужаса, ощущая себя погребенной под многометровой толщей снега – как они.

Кошмар, так долго преследовавший ее по ночам, ушел в прошлое, подобно стольким призракам, стольким горьким воспоминаниям.

Когда Пола проснулась на следующее утро, всего лишь после нескольких часов отдыха, она почувствовала себя свободной и свежей. Казалось, с ее плеч свалился огромный груз, и чувство вины, так долго мучившее ее, начало рассеиваться. И скоро исчезнет окончательно… уже совсем скоро.

Когда Пола одевалась, чтобы идти в магазин на Пятой авеню, ее переполняло ощущение вновь обретенной силы, А с силой пришло спокойствие, уверенность и твердое знание, зародившееся глубоко в ее сердце. Она знала, куда ей следует идти, что ей следует делать и, стоя перед зеркалом, она кивнула своему отражению. Ей ясен ее путь. Новая дорога расстилалась перед нею.

Глава 56

Он сидел на полуразрушенной стене древнего Миддлхэмского замка, погрузившись в свои мысли. Стоял теплый воскресный сентябрьский день. Свинцовое небо предвещало дождь, несмотря на отчаянные усилия солнца прорваться сквозь низкие облака. Наконец его усилия увенчались успехом, и серебристые лучи преобразили небеса.

Шейн поднял голову и поразился необыкновенной яркости ослепительного сияния. Казалось, свет исходил от какого-то неведомого источника скрытого за угрюмыми холмами, и его дрожащая чистота и неземное свечение заставили Шейна затаить дыхание.

Он перевел свои темные грустные глаза с небес на разрушенную арку некогда грозной крепости Уорвика и вернулся мыслями к своим печалям. Он остался в одиночестве и все же в глубине души знал, что найдет хотя бы малую толику покоя здесь, в Йоркшире. В начале прошлой недели, когда они с Уинстоном летели из Нью-Йорка, Шейн принял решение.

Шейн О'Нил намеревался наконец-то прекратить добровольное самоистязание. В его жизни и так слишком много боли, чтобы еще и самому мучить себя, а именно к таким последствиям и приведет неизбежно его дальнейшее самоотречение. В промежутках между поездками в разные страны мира он станет жить здесь, окруженный красотой, среди которой он вырос и которую он так любил. Только здесь и больше нигде на всем земном шаре он чувствовал себя поистине счастливым.

Сперва ему придется нелегко, но он так или иначе справится. Он зрелый, неглупый мужчина, и он всегда был сильным. Ему все равно предстоит найти в себе мужество, чтобы начать новую жизнь без нее. И прожить эту жизнь Шейн твердо намеревался здесь.

Бесстрашный Воин, пасшийся неподалеку, заржал. Шейн обернулся, ожидая увидеть каких-нибудь пешеходов или туристов. Но вокруг по-прежнему не было ни души. Никто сегодня не пришел посмотреть на руины замка, и мертвую тишину изредка нарушали лишь крики зимородка или кроншнепа, да вопли чаек, залетевших сюда с Северного моря. Шейн обвел взглядом обдуваемые ветром вересковые поля, уходящие за горизонт, особенно прекрасные сейчас, в пору цветения, а внизу морщинились рябью сочно-зеленые склоны Дейла.

Шейн долго сидел там, наслаждаясь ландшафтом. Величие и суровая красота здешних мест неизменно восхищали его кельтскую натуру, столь чувствительную к очарованию природы.

Вдруг он замигал и поднес руку козырьком к глазам. По склону холма по верховой тропе в направлении замка кто-то ехал верхом.

Когда всадник приблизился, Шейн насторожился и пристально всмотрелся.

Всадник оказался женщиной. Она быстро и уверенно скакала, демонстрируя отличное мастерство верховой езды. Ее длинные темные волосы развевались на слабом ветру, обрамляя бледное лицо.

Шейн чувствовал, как сердце его оборвалось в груди и тут же отчаянно забилось. Всадница все приближалась. Он узнал собственную кобылу по кличке Кельтская Красавица, узнал и девушку, освещенную дрожащим светом северного солнца, омывавшим небо, холмы и замок всепроникающим сиянием.

Дитя мечты из мечты его детства… то освещенная солнцем, то полускрытая тенью… все ближе, ближе… ближе… Вот она подняла руку в приветствии. Дитя мечты из мечты его детства идет к нему… наконец. Но она стала женщиной… как и он – мужчиной… она превратилась в женщину мечты, которую он любил, любил всегда и будет любить вечно до самой смерти.

Стук копыт по плодородной черной земле заглушил стук его сердца. Медленно, все еще не веря собственным глазам, Шейн встал. В его взгляде читался немой вопрос, но на неподвижном лице не отразилось ничего.

Она легко соскочила с седла, перебросила поводья через сук, к которому был привязан Бесстрашный Воин, сделала шаг по направлению к Шейну и остановилась.

– Я думал, ты в Нью-Йорке, – услышал Шейн собственный голос и удивился, как спокойно и нормально прозвучали его слова.

– Я вылетела из аэропорта Кеннеди в Манчестер в ночь на пятницу. Тилсон встретил меня вчера и отвез домой… в Пеннистоун-ройял.

– Ясно. – Шейн невольно сделал шаг назад и, почувствовав слабость, сел на обломок стены.

Пола уселась рядом с ним на старую крепостную стену, окинула его долгим взглядом. Никто из них не проронил ни звука.

– Что с твоим лицом? – произнес наконец Шейн.

– Упала. Ерунда.

– Что ты делаешь здесь?

– Ищу тебя. Рэндольф сказал мне, где ты. Я пришла попросить тебя кое о чем, Шейн.

– Слушаю.

– Пожалуйста, дай мне кольцо… то, которое Блэки подарил Эмме.

– Конечно, раз оно тебе нужно. Ей следовало сразу завещать его тебе.

– Нет. Эмма хотела, чтобы оно принадлежало тебе. Она никогда не делала таких ошибок. И я не просила дать мне кольцо в качестве… подарка. – Пола заколебалась, но только на мгновение. – Я хочу, чтобы ты дал его мне как своей будущей жене.

Он тупо уставился на нее. Она улыбалась ему.

Загадочные фиолетовые глаза Полы казались огромными на фоне ее бледного лица.

– Я хочу провести оставшиеся дни с тобой, Шейн. Если я тебе еще нужна.

Он не смог ничего ответить, только обнял ее за плечи и прижал к своему разрывающемуся сердцу. А потом принялся целовать ее волосы, глаза и, наконец, ее мягкие и нежные губы. Его поцелуи, крепкие и страстные, были в то же время проникнуты нежностью и любовью, еще более глубокой из-за боли, которую испытали недавно они оба.

Долго они сидели обнявшись на разрушенной стене Миддлхэмского замка, и молчали, уйдя каждый в свои мысли.

Пола наконец-то ощутила себя в безопасности. Он рядом, и она никогда больше не оставит его. Они пройдут бок о бок весь путь, до конца. Они принадлежат друг другу, каждый стал частью другого.

Шейн, глядя на подернутый пеленой силуэт замка, испытывал чувство близости вечности, которое всегда возникало у него здесь. А затем его охватило новое и чудесное ощущение покоя, и он знал, что оно теперь не оставит его до самого последнего дня.

– Если бы только Блэки и Эмма знали… – прошептала Пола. – Если бы они могли нас сейчас видеть.

Он заглянул ей в лицо, улыбнулся, окинул взором темные холмы, четко вырисовывавшиеся в неестественно ярком свете, а затем посмотрел на небо.