Алена Нефедова - Уха из петуха

— И чего тут у вас, добытчики? Клюет, али как? — от почти громоподобного голоса деда Лексеича Сергей подпрыгнул и едва не навернулся с шаткого стула. И как только тот сумел подкрасться к ним совершенно бесшумно?

— Ну все, рыбалке конец, — обреченно вздохнул парнишка. — Счаз он всю рыбу распугает.

Но именно в этот момент госпожа удача решила повернуться к Сергею приличным местом, и его поплавок плавно нырнул, затем показался снова и вдруг медленно двинулся к противоположной стороне речки. От столь долгожданно-неожиданного поворота дела мужчина подвис, ошалело следя за происходящим.

— Подсекай. Че стоишь, — гаркнул Лексеич, и Сергей заполошно подскочил, рванув бамбучку на себя. Но от неожиданно сильного сопротивления удочка едва не вылетела из его рук, изогнулась и заскрипела, кажется, готовая переломиться.

— Стоять, — последовала новая громоподобная команда. — Попусти.

Сергей, недоумевая, что же ему все же делать — тянуть или не тянуть, опустил конец удочки к самой воде, ощущая, как какая-то, совсем не слабая сила настойчиво дергает ее из рук.

— Видать, крупная, зараза, — прокомментировал дед, стоя уже за спиной мужчины и громко сопя.

— Ага, — поддержал его Тоха, мгновенно позабывший о своих снастях и тоже завороженно уставившийся на ныряющий и показывающийся опять пластмассовый буек. — Эх, сорвется же, у меня там крючок маленький и леска тонкая. На карася разве что.

— Не сорвется, — авторитетно громыхнул Лексеич. — Сейчас мы ее вываживать будем. Ты это, Серега, тяни потихо-о-оньку.

Озадаченный Сергей потянул на себя, преодолевая сопротивление.

— Та тишей ты, — рявкнул дед, оглушая. — Чего со всей дури-то? Попусти. Теперь опять тяни.

— Да, блин, тянуть или попускать? — не выдержал мужчина. Так и перелом мозга недолго заработать.

— А ты не психуй. То так, то эдак. Как с бабой. Твердой рукой, но ласково. Али учить тебя такому надо? Эх, молоде-о-ожь.

— Идиотизм какой-то, — пробормотал Сергей, злясь даже не столько на взаимоисключающие команды, сколь на невесть откуда взявшийся собственный азарт. — Ладно, ласково, говорите…

Мужчина мягко, но уверено потянул леску, и на поверхности черной воды на секунду показалась здоровенная горбатая темно-серая спина с плавником, но тут же, шлепнув широким хвостом, рыбина ушла опять на глубину.

— Ох, ничо се, — восхищенно вскрикнул Тоха, а Лексеич озадачено крякнул. — Ат, ешки-матрешки, не вытянем. Она же вона какая. С пол меня.

— Цыть. Я те не вытяну, — возбужденно прикрикнул старик, став еще громче, чем обычно. — Мы ее измором возьмем.

Само собой, "мы" подразумевало, что делать все придется Сергею. А он уже и не возражал, его мозг, похоже, заглючило в тот момент, когда он оценил размер возможной добычи.

Вечно эстетствующий дебил подхватил дикую пляску неандертальца, и теперь они вместе исполняли танец первобытного охотника, всячески вовлекая в него и без того слегка ополоумевшего от перспектив грядущего торжества Сергея.

— Не-е-е, — расстроенно протянул мальчишка. — На эти снасти ни за что таку королевишну не добыть.

— Иди вона, карасей своих таскай, — скомандовал Лесеич. — А ты, Серега, тяни, тяни помаленьку.

Следующие полчаса, а то и час, стали настоящим откровением для мужчины. Его словно заклинило на необходимости вытащить проклятую рыбину. Он метался по берегу под вопли своего оглушающего сенсея и его бесконечные "Тяни-попускай-вправо веди-куды-не туды-ах-идрить-его-налево" и фанатские прикрикивания "Держи-дядь-Сережа-миленький-держи" Тохи. Мышцы на руках свело от постоянного напряжения, перед глазами стояла мутно-красная пелена бешеного азарта, ноги отваливались, но упрямая водяная скотина была все ближе к берегу, а значит, остановиться Сергей не согласился бы ни за какие коврижки в мире.

Наконец, медленно и нехотя, но рыбина позволила вывести себя почти к самому берегу, на мелководье, и удача, постигшая новоиспеченного рыбака, предстала во всей красе и грандиозном масштабе. А полюбоваться было на что. Широченная усатая морда, мощное округлое тело, длиной едва ли не в метр.

— Ох и ядрена ж Матрена, — восхитился Лексеич, аж притопывая от нетерпения в ожидании завершения эпичного противостояния Сергея и его будущего трофея.

"Упустишь, мы себя никогда не простим" — поддержал деда дебил.

— Ой, дядя Сережа, мамка с баб Надей обалдеют, — благоговейно прошептал Тоха.

Неандерталец же активно заугукал, размахивая дубиной и настоятельно предлагая закончить все одним победным сокрушительным ударом.

— Не давите все на меня, — нервно огрызнулся Сергей и, глубоко вдохнув, натянул леску, подтягивая рыбину к самому берегу.

Трень. Тонкая леска, пропев прощальную звенящую песню, не выдержала напряжения и лопнула, больно жиганув мужчину по лицу. Мгновенно ощутившая свободу рыбина стала усиленно ерзать на брюхе, поднимая тучу мути и разворачиваясь в сторону спасительной глубины. В мозгу Сергея будто бомбануло, и, отшвырнув бесполезную теперь бамбучку, он, взревев дурным голосом, кинулся вперед, напрыгивая на ускользающую добычу. Вдавив всем весом скользкое, бешено извивающееся создание, он судорожно шарил, выискивая, за чтобы ухватиться, отплевываясь от воды и глухо ругаясь.

— Да не топи ты его, Серега. Не могет он утопнуть, — орал самопровозглашенный фишинг-коучер. — На берег тащи.

Чертова рыбина оказалась наделена просто огромной силищей и так и норовила скинуть своего нежеланного наездника.

— Врешь. Не уйдешь, — рычал и булькал Сергей, умудряясь, непонятным образом извиваясь, отползать назад и подтаскивать сопротивляющийся трофей.

— Антоха, подмогни, — раздалось сзади, и мужчину ухватили за лодыжки, помогая в его титаническом сражении.

Страстно обняв словно намазанную жиром водную заразу и прижав к себе что есть сил, Сергей перевалился на бок, умудрился сесть и тут же завалился на спину, шикарным броском перекидывая трофей через себя на берег.

— Ура-а-а, — истошно завопил Тоха.

— Атибиегозаногу, — одобрительно проорал дед.

Сергей, еще не в состоянии подняться, повернулся, чтобы лицезреть подтверждение своего триумфа, и в этот момент рыбина махнула широким хвостом, отвешивая ему смачную оплеуху.

— Да чтоб тебя, — рявкнул Сергей, откатываясь и поднимаясь на трясущиеся ноги. Внезапно поднявшийся ветер тут же пробрал разгоряченного промокшего победителя до костей, и зубы его стали отбивать звонкую чечетку. Но это была ерунда. В прилипшей к телу одежде, весь грязный, вонючий, в чешуе и скользкой слизи, он ощущал себя внезапно таким счастливым, как, наверное, никогда в жизни. Стоял и улыбался как идиот.

— Дядь Сережа, ты просто… — задохнулся в восхищении Тоха. — Но мамка нас прибьет. Наверное.

— М-дя-а-а, — многозначительно заключил Лексеич.

— Так, пацанва, командовать парадом буду я, — громыхнул Лексеич, обнаружив отсутствие присутствия личного состава Апраксиных в порту приписки — то есть в избе. — Давай-ка, Тоха, тащи сюды корыто люминевое, у коем мамка твоя стирает. Ты, Серега, поди крапивы пук принеси, у Ниловны ее за хлевом прям море-окиян. Да с самого низу рви, меньше обстрекавишься.

— Зачем? — округлив в удивлении глаза, решил уточнить Сергей.

— Дык, рыба шоб, значицо, до баб долежала, не сопрела. А я ишшо мяты к ей добавлю. А то до вечера и стухнет. Бабы-то, с сенокосом небось, не управились, вот и нету их.

— Деда, я корыто притащил. Вот. А я пока Ваньку позову и СанькА, ей богу, они такого и не видали в жисти своей.

— А мыться? — проорал уже вдогонку дед.

— Пото-о-ом, — вовсю крутя педали, отмахнулся Антошка и скрылся из глаз со своим верным железным конем в три секунды.

Вопреки прогнозам Лексеича обстрекавившись с головы до ног в злющей, как рой ос, крапиве, пыхтящий Сергей принес на вытянутых руках знатный пук кусачей травы. Лексеич, кряхтя и да-да-дакая сам себе под нос, устроил трофей в корыте, щедро обложив его травами. Потом заволок его в сени и накрыл нашедшейся тут же марлей.

— Ну вот. Таперича можна и помыцо. Ходи давай за мной. В моей-то бане пока не можно мыцо, печка в ей не фурычит. А печник наш на той неделе только вернется с городу. Так что мы с тобой в старую обчественную пойдем. Тудой редко кто сейчас ходит. Далече она. На отшибе. Да только это для всех далече. А нам самое то оно и будет. Ты это, Серега, дровишек охапку возьми пока в полянице, а я туточки у Ниловны одолжу кой-чего. И одежу-от чистую бери. Да полотенце не забудь. И мне тоже. — И скрылся в маленькой кладовой, дверца которой выходила в широкие сени избы Апраксиных.

Выйдя с подворья, дед, помахивая небольшой авоськой, в которой Сергей заметил очередной пузырек и что-то, завернутое в чистую тряпицу, свернул направо — в сторону пустующих домов, которые Сергей заприметил, когда пытался выйти на разведку местности. Метров через пятьсот мужчины спустились к небольшому бревенчатому зданию баньки, крыльцо которой было развернуто в сторону спуска к воде. Возле крылечка были аккуратно сложены дрова — точно такие, как те, что нес Сергей.

— А зачем мы несли дрова, если они тут есть? — спросил неопытный грязнуля.

— Так это ж обчественная баня. Ежли у табя своей нету — можешь сюды ходить. Но несть надо и на себя, и на того, у кого дров может и не быть, али сил нету, чтобы принесть. Так заведено у нас, — пожал плечами дед. — Я вот токма Банника задобрю и топить начну, а ты пока на-тко вона, воды у бочки принеси. Ведра вот стоять, — махнул дед на алюминиевые двенадцатилитровые ведра, аккуратно стоящие в предбаннике.

Следующие полчаса Сергей таскал ведра в две металлические бочки: одну — почти вмурованную в печь — для горячей воды, вторую — стоящую напротив, около входа в саму парилку, для холодной. А Лексеич, поджав по себя правую ногу и устроившись на ней, как на низенькой табуретке, что-то шептал возле печки, потом складывал растопку, разводил огонь. Когда яркие язычки взметнулись вверх ровнехоньким строем, ритмично гудя и потрескивая дровишками, дед с кряхтением встал и, сдвинув кепку на самые глаза, спросил поморщившегося Сергея.

— А чей-та тебя перекосило-то так, а, сынок?

— Да потянул мышцу, наверное. Ничего страшного, дома разотру, у меня мазь есть, — ответил мужчина.

— Мазь. Ага. Погодь-ка. Мы табе без всяких мазей взад усе поправим, — и решительно поковылял на выход.

* * *

— Это что? — немного напряженно спросил от самого порога обнаженный Сергей, указывая на полок, застеленный ярко-зеленым молоденьким еловым лапником.

— Ась? — приставил к уху ладонь вдруг опять оглохший Лексеич.

— ЗА-ЧЕМ-ВОТ-ЭТО-ТУТ? — руками изобразил вопрос приговоренный к очередным оздоровительным процедурам.

— Ты, мил человек, не ори. Ты говори четко и мне в глаза смори, — добродушно пожамкал губами дед на вполне себе приемлемой громкости. — Оно, конечно, глуховат я стал на старости лет, да и сын нонче не может привезть починенный аппарат мой для слуху. Дык я когда вижу, как ты гришь, так и понимаю лучшее, — пояснил алгоритм общения с собой самопровозглашенный банщик. — А это лапник. Дуже пользительный для телу. Ты токма с разбегу на него не хлепайси, а то бубенцы поколешь уси, и не ерзай на ем. А я табе вот сей же час парку вот так вот поддам… — И, не говоря боле ни слова, плеснул полнехонький ковш темного травяного отвара на горяченные камни. Сергея окунуло в самый центр сверхновой. Кожа покрылась громадными волдырями и начала облазить до самого мяса. Какой там мяса — до костей. Легкие наполнило жидкой протоплазмой, вкусно пахнущей чем-то горьким и одновременно кислым. Мозг зашелся в истеричном вопле, прерванном участливым:

— Ты, Сергуня, булки-от так не сжимай. Я ж табе не розгами чай хлестать буду, а веничком. Ласковым, бярезовым. Оно лучшей бы дубовым — мужик все ж, для крепости мужеской дубовый самое оно то, да не поспели ишшо. А вот ежли б кашлял ты али застуженный был, то и липовым можна. Оно как получаицо — кажной болячке свой веник. А ежли не знаешь, какой брать, тады бери бярезовый, он хоть и бабский, да завсегда к месту — и помыцо, и подлечицо… — дед говорил, но при этом делал свое черное банщиковское дело: встряхивал "бабским" над спиной, подгоняя еще больше адского пекла, пару раз шлепал с присвистом, от чего только что аннигилировавшая шкура снова собиралась в молекулы в шлепнутых местах и вновь распадалась на миллиарды наночастиц. Затем от места шлепка мучитель почти нежно вел веником вниз, до самых пяток. Взмах над пятками. Пронзительный жар, простреливающий по всем нервным окончаниям тела, и шлепок по икрам, еще один. Взмах. Жар. Шлепок. Шлепок. Поглаживание. Взмах. Жар. Шлепок. Шлепок. Поглаживание… Как там говорите? Маркиз? Де Сад? Наслаждение от боли? Угу-угу. Ему бы к Доминанту Лексеичу на полок с лапником. Еще неизвестно, в какую сторону двинулось бы развитие этого садо-мазо движения, если бы основатель столь модного ныне БДСМ попал в лапы опытного банщика.