Алена Нефедова - Уха из петуха

— Значит, я не рискую получить по спине штакетиной за это, — бросив на землю гаечный ключ, Сергей обхватил второй рукой затылок Лилии и, чуть склонив голову, вопрошающе коснулся ее губ.

— Господи, я уже и забыла почти, как это чувствуется, — отстранившись на мгновение, прошептала Лилия и вернула ему поцелуй. Сначала неуверенно, будто и правда вспоминала — каково дарить такую ласку, но потом все больше откликаясь на усиливающуюся требовательность его движений. Сергей стиснул ее сильнее, и его тряхнуло от тихого благодарного стона, которым ответила ему Лилия. Ее руки ерошили его волосы, гладили щетину на щеках, ощупывали шею и плечи, даже не столько лаская, а словно жадно поглощая сам факт его доступности для ее прикосновений. Он неожиданно ощутил себя жизненно необходимым источником, к которому Лилия припала, беззащитно демонстрируя, как долго ее мучила старательно скрываемая жажда. И в эту секунду совершенно не мог бы припомнить, заводило ли его что-то сильнее, чем ее бесхитростная откровенная демонстрации необходимости его близости.

Скрипнувшая дверь и мазнувший по двору луч фонаря заставили их отпрянуть друг от друга.

— Лиль, — обеспокоенно позвала баб Надя. — Ты кудый пропала-то?

— Ой, я же за водой шла, — спохватилась женщина, заливаясь краской, видимой даже в потемках. — Сережа, спасибо тебе.

— Да не за что благодарить, — смущенно забормотал мужчина. — Это не дело — на таком барахле ездить.

— Все равно спасибо. И за аккумулятор тоже, — едва слышно рассмеялась Лилия, подхватила ведро с дорожки, собралась убежать, но обернулась. — Пригласишь меня на свидание?

— Да, — выпалил Сергей быстрее, чем успел подумать, насколько это может быть плохой идеей.

Прекрасное свежее деревенское утро Сергей Михайлович проспал.

Да и как было не проспать, если большую часть ночи ему не давали уснуть не вопли наказанного злыдня, а необычайно реалистичные фантазии. Стоило лишь прикрыть глаза, и ему являлась Лилия: то в форме, то в своем провокационном цветастом халате, а то и вовсе обнаженной, с каплями торфяной воды на гибком стане или следами муки на теле, вымешивающей тесто для пирогов на его городской кухне.

А первым, кого он увидел, продрав глаза, была… сладкая куриная парочка на подоконнике. Сперва ему со сна даже показалось, что Изольда и Питбуль сидят вдвоем на подоконнике внутри дома. Но, протерев очи как следует кулаками, куровод узрел сцену, от которой его сердце вновь дрогнуло.

Двое, очевидно, влюбленных сидели, прижавшись друг к другу через стекло — крыло в крыло, шея в шею, гребешок к хохолку. Питбуль временами сползал с кривоватого подоконника, и ему приходилось периодически взмахивать правым крылом для восстановления равновесия и возвращения на место к боку возлюбленной, которую отделяла от него непреодолимая преграда, тем более жестокая, что была совершенно прозрачной и не скрывала взглядов исподтишка, которыми одаривала настойчивого кавалера застенчивая дева.

— Да ну вас всех знаете куда? — внезапно рассердился господин Никольский, почему-то отождествивший себя с несчастным ухажером, у которого, что называется, видит око, да зуб неймет. Подхватив в ладошки доверчиво прижавшуюся Изольду, он размашистым шагом дошел до нового курятника и посадил девицу в сетчатую темницу. Потерявший из виду предмет своего обожания Питбуль заволновался, призывно вопрошая "куо-о-о", спрыгнул с подоконника и помчался прямо на Сергея.

— Если Изольда еще раз пожалуется на тебя, я точно сверну тебе шею. Достал, понял? — тоном грозного апостола буркнул куровод и открыл врата петушиного рая исстрадавшемуся в одиночестве горемыке.

Собственноручно устроив личное счастье верного врага, Сергей пополз к соседскому забору в надежде увидеть кого-то из кормилиц. Но, увы и ах, в этот день с халявной кормежкой он пролетел. А посему, перекусив на скорую руку тем, что нашлось в расставленных на кухне консервах, он еще какое-то время повозился в доме, окончательно рассортировал вещи и сложил пустые коробки в небольшом чулане. Посчитав на этом миссию по обустройству на новом месте окончательно выполненной, он расположился сибаритствовать на веранде с огромной кружкой кофе и сигаретами.

Придремывая в полглаза, господин Никольский мысленно перебирал свои ощущения от последних насыщенных непривычными эмоциями дней. Похоже, городской психолог был прав — отдых в среднерусской глубинке начисто вымыл из его сознания и невроз, связанный со скачкАми ставок, и слепое желание крушить ненавистные мониторы с мелькающими графиками котировок. Все рабочие контакты на телефоне он включил в черный список. Оставил только один — самый важный. Но с него ему пока ни разу не позвонили. Значит, и без него жизнь не замерла, не остановилась, как он боялся. Планшет он за эти дни включал лишь для организации оружия массового и надежного истребления горластых ночных крикунов — даже удивительно, почему это в городе он и спал, и ел, и даже в туалет ходил с этим чертовым гаджетом. Значит, есть жизнь и на Марсе, то есть без гипнотизирующего мерцания злобно оскалившегося надкушенного библейского плода? Да и народ в этом селе оказался… другой. Совсем не такой, к какому он привык в своей мегаполисной среде: шумные, но искренние, порой не особо тактичные, но сострадательные, не жадные сами и при этом ужасно благодарные в ответ на проявление мелочевой вроде бы заботы, не модельной внешности, но покоряющие иной красотой — той, что идет изнутри и освещает все вокруг. Хорошие, в общем. Вернее — замечательные.

Непонятный шум за забором отвлек Сергея от философских мыслей. Согласившись с внутренними собеседниками о пользе любопытства в данных обстоятельствах, он тихонько подошел к оградке и аккуратно заглянул к соседям.

В подворье заехала телега со странной дощатой будочкой, занимающей почти всю поверхность данного транспортного средства. Перед будочкой, на невысокой приступке восседала Анастасия Ниловна с сурово поджатыми в узкую линию губами. Она натянула вожжи крепкой рукой и зычно рявкнула:

— Тпр-р-р-ру-у-у, окаянный, аль повылазило табе, на крыльцо на самое прешь.

Гнедой окаянный сердито зыркнул, мотнул гривастой башкой, грызанул желтоватыми крупными зубами звякнувшие удила, но остановился и даже переступил пару шагов назад, толкая обратно телегу мощным крупом.

— Да стой ты ужо, шельма. От я табе, — замахнулась на непослушную животину наездница.

— Ба, ты че такая красная да злая, а? Напекло че ле? — испуганно вопросил выскочивший из сеней Антоха.

— Да с Гридинскими бабами собачилась. Вишь, им белых кирпичей подавай. А где я им белых возьму, ежли мне на заводе только ржаного и выдали. Еле-еле от пятерых сучек горластых отбрехалася, — Анастасия Ниловна решительно спрыгнула с телеги и принялась споро распрягать свой странный гужевой транспорт. — А ишшо бяда у нас: в Жалудах Колька Гугнавый заболел. Бабы-от сказали, что кашлЯет он дуже сильно да в горячке уж второй день лежит. Коз-то евойных оне по очереди доили, чтобы сиськи не треснули, самого-то молоком горячим поили и первачом растерли дважды. А я тудой и не проехала бы на телеге. Так что надоть ему трав намудрить да жиру медвежьего и свезти прям седни. Свезешь, Антоха. Я табе Лужка дам.

— Ба, а на лисапете никак нельзя? — шмыгнул конопатым носом погрустневший от полученного задания рыжик.

— Какой лисапет? Утопить его хошь? Так-то и я бы на телеге мотанула. Да там так лужи размыло — и трахтор встрянет. Тока на коне верхом. Аль пешком. Да куды пешком-то на ночь глядя, возвращаться совсем по темноте тада будешь. Не. Никаких лисапетов. Тока на Лужке.

— Да он меня не слушает, — виновато понурил голову внук. — Как будто это не я правлю, а он. Куды хотит, туды и везет. Или вообще — свернет в поле и пасется, как я ни тяну узду. У-у-у, вр-р-редный, — погрозил мальчишка худеньким кулачком в сторону распряженного Лужка, тем временем безмятежно щиплющего яркие малиновые головки сочного клевера.

В этот момент из сеней вышла одетая по форме Лилия Андреевна, при виде которой в горле Сергея Михайловича снова моментально пересохло и запершило, а в ширинке зашевелился раздраконенный донельзя событиями и видениями последних дней и ночей, оголодавший по твердой женской руке "одноглазый змей".

— Мама, как же мы его вечером отправим? Туда семь километров, да обратно столько же. Да на строптивом коне. Давайте я попробую на Ниве?

— А давайте вы все останетесь дома и напечете мне пирожков. Уж очень хочется домашних пирожков с капустой, — решительно влез в разговор Сергей, уже не скрываясь приподнявшись на штакетником. — А я отвезу что надо куда надо. На Лужке. Раз там техника не проходит.

Изумление, отразившееся на лицах всех четверых (включая страшно удивленного Лужка), было почти оскорбительным для мужского эго потомственного кубанского казака. А поучения доброй памяти атамана Матвея снова всплыли в памяти:

— …Казак без коня, что птица без крыльев. И не мужик он вовсе, ежли с конем управиться не может. Разве ж птица — курица? А к коню надо подходить с открытым сердцем и твердой рукой, чтобы понимал, скотина упрямая, кто кого везет, а кто на ком едет. Да и не подходи ты от хвоста, хто ж от хвоста к коню ходит? От вот так вот — и в глаза смотри да на широкой ладони хлеб держи с сольцей или сахару кусок — а уж кто что любит, это, малец, заранее вызнать надо. И слово заветное прямо в ухо шепчи. Только чтобы никто не слышал, что ты коню говоришь. А то сглазят.

— А что за слово, дедушка Матвей? Заветное которое?

Дед усмехнулся в густые снежно-белые усы и ответил:

— А у каждого свое Заветное слово. На то и Заветное, чтоб только ты да твой конь его слыхали. Доброе оно должно быть и искреннее, от души идти должно, чтобы конь поверил тебе. Сам придумай…

Как во сне подошел Сергей к вскинувшемуся жеребцу, ухватил недоуздок и, притянув к самым губам громадную голову оскалившегося зверя, тихо прошелестел в шелковистое ухо:

— Только попробуй взбрыкнуть, волчья сыть. Обкорнаю хвост по самые помидоры. Вместе с помидорами.

"О'кей, босс. Все понял. Ты сверху", — согласно всхрапнул верно оценивший ситуацию коняга.

— И откуда Сивка-Бурка? — спросил застывшую с открытым ртом Ниловну Сергей, оглаживая твердой рукой вздрагивающего шкурой коня по крутой шее.

— Дак… дак… дак я седни хлеб развозила по соседним деревням заместо Никитишны. Тож приболемши подруженька моя. У ей и взяла. Вместе с телегой. Лужком кличут коня-то. А ты что ли вЕрхом умеешь? — явно не пришедшая в себя от столь потрясающей новости баба Надя переводила взгляд с напыжившегося от осознания собственной значимости мужчину на смиренно опустившего башку непарнокопытного злыдня, известного всей деревне своим скверным нравом.

— Верхом-то я умею, не извольте беспокоиться, сударыня. Только вот с седлом было бы как минимум в два раза быстрее, — мысленно тряхнув лихим казацким чубом, с молодцеватой улыбочкой ответил внук атамана.

"Чет я очкую, братан", — подпустил дегтя в бочку меда осторожный дебил.

"Как джыгыт полэтит", — возразил первобытный самэц.

И в этот момент Сергей наконец посмотрел на Лилию Андреевну, так и не сошедшую с крылечка. Вот. Бинго. Да-а-а. Это был ТОТ САМЫЙ взгляд прекрасной дамы, готовой повязать свой шарфик на копье преклонившего перед ней колени рыцаря. Взгляд синьориты, которой тореадор посвящает свой смертельный бой с быком. Взгляд леди, узнавшей, что за нее стреляются на дуэли, бьют морду сопернику в тяжелом поединке на ринге, взяли молоток и идут прибивать картину, ой, не туда зарулили… Короче, взгляд женщины, провожающей своего мужчину на ПОДВИГ. Да за такой взгляд не то что Лужка своенравного — дикого мамонта готов был оседлать Сергей Михайлович. Не, трусоватый дебил-то, конечно, сомневался в его способности удержаться в седле, все ж немало лет прошло с тех пор, как он верхом проезжал с дедом по многу километров в день. Но, будем считать, что лошадь можно приравнять к велосипеду, соответственно, навыки езды и на этом транспорте он восстановит быстро. Главное, чтобы все огрехи произошли не на глазах у свидетелей.

— Так где седло брать будем? — повторил вопрос будущий романтический герой.

В общем, пока бабка мудрила травы для болезного, пока Тоха гонял за седлом к бывшему бригадиру, пока Лилия Андреевна предпринимала робкие попытки отговорить настроившегося на свершение великого поступка мужчину, а потом, стукаясь с ним лбами и смущенно охая и извиняясь каждый раз, показывала ему по карте расположение отдаленной деревушки, пока спохватившийся Сергей кинулся в дом переодеться во что-то более подходящее для верховой прогулки, прошло еще около сорока минут. Наконец, седло и нормальную уздечку привезли. Соседи с интересом уставились на хитро прижавшего уши Лужка и сосредоточенного наездника.