Алена Нефедова - Уха из петуха

— Нетерпеливый, — смеясь, не всерьез упрекнула Лиля, охватывая его шею, ероша волосы на затылке и прижимаясь губами к его подбородку.

— Да сколько же терпеть-то можно, — возразил Сергей, запутываясь пальцами в густых тяжелых прядях и суматошно тыкаясь губами во все, что попадалось по пути: гладкий лоб, прикрытые веки, покрытый золотистыми крупинками веснушек нос и щеки, и хрипло потребовал: — Дай. Сейчас же дай.

И Лилия охотно поддалась его нахальному притязанию, поднимая навстречу лицо, сталкивая их рты в торопливом, немного грубом поцелуе, вдавливая пальцы в его затылок, откровенно показывая этим жестом и своим тихим облегченным стоном, насколько и сама нуждалась в этой ласке. Они целовались сначала почти лихорадочно, взахлеб хватая воздух в кратких перерывах, будто кто-то вот-вот должен был их оторвать друг от друга, не дать упиться, насытиться, опьянеть совершенно, потеряться в их совместном невыносимо желанном безумии. Суматошно трогающие горящие тела руки сталкивались, мешая и усиливая все ощущения многократно, переплетались и запутывались, вызывая смех и стоны, прерываемые и заглушаемые все новыми касаниями губ и языков. Чуть позже поцелуй стал из бесконтрольно-голодного тягуче-чувственным, а прикосновения замедлились, превращаясь в осознанно-ласкающие, уже на грани сексуального поддразнивания, и Сергею пришлось собрать все силы, чтобы отстраниться.

— Если мы не пойдем дальше прямо сейчас, то придется срочно искать более укромное место, Лиль, — честно признался он голосом прокуренного пропойцы.

"Был бы умный, взял бы, что само в руки плывет, и сейчас, и потом, — горестно вздохнул сквозь тяжкое дыхание дебил. — Но ты на всю голову влюбленный дурак. И я такой же сбоку-припеку".

Сделав несколько хоть немного отрезвляющих вдохов, Сергей снова стиснул ладонь женщины и собрался идти дальше, мужественно игнорируя болезненное неудобство, созданное его неугомонным природным устройством ввода-вывода, но тут уже Лиля его притормозила.

— Сереж, что между нами? — спросила она тихо и, кажется, совсем нетребовательно, но Сергей просто всей кожей и нутром ощутил, насколько важен и необходим его ответ.

Он, сглотнув, уставился в ее полные ожидания и робкого предвкушения чего-то настоящего глаза. На мгновение в голову плеснуло паникой, осознанием того, что, как только он ответит, этого уже будет не отменить. Происходящее станет окончательно и безоговорочно реальным, не головокружительным сном, не ночным видением, не чересчур живой фантазией, а полноценным движением в определенном направлении. Причем движением вместе, кожа к коже, душа к душе, а не так, безразлично-параллельно, как было всегда в его жизни. Но разве его это и правда пугало? Что из всего, что случилось с ним с достопамятным появлением Лилии и ее близких, вызывало в нем отторжение? Ни-че-го. Ну так какого же черта.

— Между нами все, Лиль, — Сергей охватил ее лицо ладонями, прижался ко лбу губами, будто желая вложить собственное видение творящегося между ними прямиком ей в разум. — Все.

— На меньшее я бы и не согласилась, — облегченно рассмеялась Лилия и, внезапно озорно подмигнув, потащила его за собой почти бегом. — Идем, я тебе расскажу страшно печальную романтическую историю об одном красивом месте.

Она то и дело оглядывалась на него, дразнила дерзкой открыто-радостной улыбкой, будто выманивая ею наружу его естественную человеческую способность испытывать почти беспричинное счастье, которую Сергей давным-давно запихнул под слой извечной сдержанности, как прячут нечто непристойное или слишком хрупкое и уязвимое, да так и забыл как-то за долгой ненадобностью. А теперь каждый взгляд сверкающих весельем глаз Лилии и не сходящая с ее лица улыбка, делающие ее неожиданно гораздо более юной и беззаботной, чем он привык уже воспринимать, вызывали в мужчине желание действительно помчаться по этой рыжей суглинистой дороге вскачь. Или схватить Лилию и повалиться с ней в траву. Совсем не для секса, нет. Ну ладно, не только для этого. Лежать просто так, близко-близко, вдыхать дурманящий запах смятой ими травы и луговых цветов, сплетенный с опьяняющим ароматом ее беспорядочно разметавшихся волос и припекаемой солнцем кожи. А потом брести все равно куда, все время останавливаясь, чтобы обниматься и целоваться до пульсации в распухших и обветренных губах и выбирать из густых прядей застрявшие там травинки. И улыбаться, снова и снова, без всякой уважительной причины, как одурманенные идиоты, забывшие о связной речи.

"Ну так сделай хоть что-то из того, что хочется. Ей богу, что за кайф быть серьезным адекватным дядькой, когда стать ненадолго счастливым ни о чем не заморачивающимся придурком на-а-амного приятнее, Серега" — подначил его дебил и, раскинув руки, повалился спиной в копну воображаемого сена с громким воплем.

И Сергей, сорвавшись, понесся в поле, собирая на ходу каждый попавшийся на глаза местный полевой цветок, и не остановился, пока в его загребущих руках не оказался огромный, совсем не аккуратный, но все равно просто великолепный, на его взгляд, букет, который он и вручил Лилии. Сколько он передарил букетов, роскошных, безупречных, эффектно и креативно оформленных, купленных лично или заказанных по интернету у дорогих флористов. Да черт его знает. Ведь прежде это была дань некому общепринятому ритуалу, никак и ничего в нем самом не затрагивающая. А сейчас… эти неказистые лохматые васильки, собранные своими руками… они были важны. Именно для него самого они обозначали внезапную потребность дарить, отдавать. Не что-то измеряемое деньгами или вещественное. Другое, совсем другое, чего, казалось, никогда и не было прежде у Сергея для других. А тут нашлось. Откуда? Да кто же это знает? И в ответ он получал нечто такое же. Нежное, теплое, настолько щедрое, что ему и не отплатить и за годы, но не требующее этой самой отплаты, просто возьми, пей допьяна, купайся, ныряй с головой и не разрушь, береги. Это вот такое оно — счастье? Если так, как же он, дурак, жил-то без него столько?

С дороги они свернули на тропинку и вскоре шли между березами небольшой рощи. Долго шли, потому что Сергей, кажется, ни одну не пропустил, чтобы не прижать к ней Лилию и не поцеловать хоть кратко, одним касанием. И каждый раз его тело наливалось жаждой, звеня от напряжения, томясь безжалостно растравливаемой неудовлетворенностью, и это тоже ему нравилось. Словно волны, что беспрепятственно прокатываются по телу, разжигая предвкушением и делая сам процесс ожидания несказанным удовольствием.

На берег озерца они вышли, когда солнце уже скрылось за верхушками деревьев, отчего на и без того густо-черную воду легли росчерки еще более темных теней. Легкий ветерок шевелил кроны, но на поверхности воды не было даже самой крошечной ряби.

— Ну, вот оно и есть, Марьино оконце, — с особой интонацией сообщила Лилия.

— Все же местные водоемы… странные, — сказал Сергей, изучая неподвижную, как зеркало, темную гладь. — С одной стороны, красиво, конечно, хоть и непривычно, но с другой — жутковато немного. Так и кажется, что в глубине таится что-то и цапнет тебя, когда купаться полезешь.

— Ну, здесь купаться не принято у наших, — ответила Лилия, пристраиваясь на бережке и укладывая его букет себе на колени. — Зато есть другая традиция.

— Расскажешь? — Сергей нарочно подсел близко-близко и, чуть наклонившись, с блаженным вздохом потерся носом о висок женщины.

— Расскажу и покажу, — повернувшись, Лилия мазнула губами по его щеке и так же быстро отвернулась, ускользнув от его ловящих губ, и взялась деловито перебирать стебли собранных им цветов. — Так вот, сначала история. Было это, как принято говорить, в стародавние времена, но мне так думается, что лет сто с хвостиком назад. Жила в Апольне девочка-сирота Марьюшка. В деревнях сирот раньше брали на воспитание в чужие дома, чаще всего соседи позажиточнее. Вроде и дело благое делали, но и опять же еще одни руки в хозяйстве никогда не лишние, даже детские.

— История про Золушку из Апольни, — прокомментировал Сергей, при этом вспомнив, как работал сегодня на покосе Антошка. Наравне, а то и эффективней его, взрослого мужика. Конечно, можно свалить все на сноровку, которую за пару часов не приобретешь, но все равно.

— Если только отчасти, — покачала головой Лиля. — Взяла Марьюшку самая состоятельная здесь семья, и людьми они в общем и целом оказались неплохими, ни в чем ее не обделяли и работой домашней не замордовывали, так чтобы прям совсем. Вот и росла девчушка в сытости, ладной, крепкой и вскоре стала красавицей, каких поискать. А у семьи приемной, само собой, и свои дети были, и среди них сын — на пару лет Марьи постарше.

— И они влюбились, — хмыкнул Сергей, наблюдая, как быстро под ловкими движениями пальцев Лилии растрепанная копна цветов превращается в аккуратное плетение.

— И они влюбились, — печально повторила женщина и скрепила концы своего творения, превращая в венок. — Молодые оба, красивые, жили бок о бок, так что, как говорится, сам Бог велел.

Лилия водрузила венок на его голову и огладила большими пальцами щеки, мимолетно чмокнув, и тут же взялась за плетение второго, обламывая похотливые поползновения Сергея углубить поцелуй.

— Но, к сожалению, приемные родители девушки, они же родные парня, с их чувствами были не согласны. Они люди были неплохие, но весьма практичные и расчетливые, и безродная сирота без копейки за душой в качестве приданного им была в семье ни к чему.

— Так и знал, — хмыкнул мужчина. — Деньги. Всегда все дело в них.

— Не всегда и не для всех, — покачала головой Лиля. — Но в этой истории именно так. В общем, когда ребята пришли просить благословления, им решительно отказали и мало того — еще и объявили, что парню подыскали невесту-ровню в соседней деревне. Молодая кровь — горячая. Решили тогда молодые сбежать и пожениться, в надежде, что потом-то родители все равно смягчатся и простят. Но ни ума особо, видно, ни сноровки не было, и настигли их раньше, чем успели далеко-то уйти.

— Досталось им? — сочувственно спросил Сергей, представив в красках неприглядную картину обучения уму-разуму непокорных юнцов.

— Да нет, — вздохнула Лилия. — Отец парня оказался мудрым и даже хитрым. Он сыну сказал: "Хочешь — жанися, да вот только обратной дороги тебе, сынок, не будет никогда. Ни прощения, ни помощи, ни наследства не видать тебе". И расписал в красках, как им нищим придется мыкаться, ни кола ни двора, за душой ни копейки. Как будет его сынок, привыкший к достатку и уюту, голодать да лишения терпеть, как будет в чужие дворы наниматься, терпя тычки и насмешки, чтобы семью-то прокормить.

— Блин, только не говори мне, что этот сопляк сдался и не попробовав и к родителям под крылышко обратно попросился, — возмущенно нахмурился мужчина, резко дунув на один особенно упорный цветок, щекочущий его лоб.

— Не хочешь — не скажу, — грустно улыбнулась его реакции Лиля. — Да только так и было. Вернулся как ни в чем не бывало, оставил Марьюшку прямо там, на той дороге, по которой мы с тобою шли сюда. Вот ее сердце-то и не выдержало предательства и позора. Прибежала она сюда, да бросилась в воду черную, и больше ее никто и не видел.

— Почему все любовные истории из прошлого вечно с плохим концом, и с какой стати это кажется кому-то романтичным? — пробурчал Сергей, отодвигая ноги от кромки воды. — Вот что романтичного в том, что кто-то взял да трагически помер?

— Ну, возможно, сам факт наличия того, что у кого-то были настолько сильные чувства, что без своего возлюбленного не имело смысла жить дальше, — пожала плечами Лилия, заканчивая второй венок.

— А я считаю, что все эти трагедии имели под собой больше социально-экономическую основу, присущую именно тому времени, — возразил Сергей. — Ну, вот скажем, куда эта брошенная Марьюшка должна была одна податься тогда? Бродяжничать? А вот если бы была у нее уверенность, что не пропадет она и без этого слабака, то погоревала да и начала бы жизнь заново. А через время и не вспомнила бы его, нормального мужика встретила и прожила бы долгую счастливую жизнь.

— То есть в любовь до гроба ты не веришь? — рассмеялась женщина, но Сергей чутко уловил насторожившие его нотки.

"Слышь, Серж, ты сейчас в миллиметре от того чтобы лажануть, — встревоженно заерзал дебил. — Женщины, они на пустом месте склонны делать далеко идущие выводы"

— Почему же, в любовь я верю, вот только в то, что на одном-единственном человеке свет клином сходится, не очень, — ответил мужчина, стараясь осторожно подбирать слова. — Нас на планете семь миллиардов, и если не сложилось с одним, всегда найдется другой, с которым все будет именно так. Расставание не конец жизни. Ну, в смысле, я это к тому, что жизнь, хоть какая, она превыше всего и должна продолжаться, несмотря ни на какие душевные раны.