Алена Нефедова - Уха из петуха

Сказав это, Сергей остался доволен собой. Во-первых, потому что Лилю это, похоже, не смутило и не заставило задуматься о чем-то сейчас совсем ненужном. Во-вторых, он совершенно не кривил душой. А в третьих и главных, может, уже хорош болтать и пора целоваться?

— В мои годы и при нынешних обстоятельствах я с тобой соглашусь, — улыбаясь прошептала Лилия, когда он повалил ее на спину и навис сверху, намереваясь уже дать наконец наговориться их телам, а не одним только языкам. — Но прежде спорила бы с тобой до хрипоты.

С первым же касанием их губ время вдруг снова трансформировалось в нечто совершенно иное, оно теперь измерялось не секундами, минутами, часами, а количеством и продолжительностью поцелуев, числом страстных, дурманящих разум прикосновений, интенсивностью сплетения двух жаждущих тел, исчислялось сотнями и тысячами разделенных прерывистых вдохов. И только ощутимая прохлада от выпавшей с наступлением сумерек росы остановила Сергея от окончательного впадения в нирвану. Оторвавшись от дрожащей под ним Лилии, Сергей едва ли не с причитанием поднялся с земли и поставил женщину на не слишком уверенно держащие ее ноги.

— Пойдем домой, — не просил он и не предлагал, потому как был в этот момент уверен — отказа не будет. Не из-за своего охрененного самомнения был уверен, а просто это так нужно было им обоим. — Хочу в постели тебя. До-о-олго и обстоятельно.

— Погоди минуточку, — еще тяжело дыша, попросила Лилия, отыскала почти наощупь потерянные в траве венки и вручила один Сергею. — Я же тебе говорила, обычай есть тут у влюбленных. Надо венки в воду запустить. Если в стороны поплывут — не судьба быть вместе. А если уж вместе сцепятся…

— Вот ты же взрослая женщина, с высшим образованием, в полиции работаешь. Как можешь в это верить? — несмотря на собственные насмешливые увещевания, Сергей все же склонился над водой вместе с ней и с неожиданным внутренним трепетом опустил кольцо незамысловатого плетения на зеркальную черную гладь.

Два васильковых венка, переплетенных золотыми всполохами ржаных колосков, зацепившись друг за друга тонкими головками пронзительно синих соцветий, доверчиво прильнули к чернильной поверхности, над которой уже легкими белесыми облачками парил зарождающийся туман. Два неровных цветных круга образовали восьмерку, практически знак бесконечности, знак, быть может, той вечной сказочной любви, той самой, в которой сердца бьются в унисон до тех пор, пока не остановятся оба, в один миг, в одну секунду? Они медленно удалялись от берега, совсем как упомянутые влюбленные, пытающиеся уйти от несогласной с решением двух юнцов родни. Нежные лепестки подрагивали, острые устья колосков чиркали зеркало торфяного озера, оставляя за собой еле уловимый глазом след.

— Смотри, они плывут рядом, — прошептала Лиля прямо в ухо, послав очередную волну неконтролируемой дрожи по загривку пристально следившего за венками мужчины.

И в этот момент травяная восьмерка будто наткнулась на зыбкую туманную преграду, жадным языком лизнувшую поникшие до самой воды цветы. Хрупкая связь дрогнула, центр восьмерки медленно разломился, по смоляной глади пробежала дрожь, как от легкого сотрясения. Один из венков — тот, что чуть меньше — замер на месте, будто пойманный кем-то невидимым, сидящим на дне непрозрачной пропасти, а второй — побольше и, казалось бы, потяжелее, вдруг непонятным образом ускорил движение к центру озера, где все плотнее становился молочно-белый вечерний туман. Венок, как живой, сопротивлялся, он будто упирался, растопыривая цветки-колоски-головки, цеплялся за черную воду, но она предательски прогибалась и уворачивалась, не давая тому и шанса.

"Блин, братан, чет у меня мурашки по хребтине побегли", — трясущимися пальцами прикурил сигарету дебил.

Неандерталец передернул плечами и угрожающе оскалился.

— Черт, — Сергей даже вздрогнул от внезапно раздавшегося уханья какой-то лесной птицы и от того, что Лиля с померкшей улыбкой сжала его руку.

— Да ну их, эти легенды и мифы. Что мы, и прям, не суеверные же какие, — неуверенно рассмеявшись, Сергей цапнул первый попавшийся под руку камень и запустил "оладушки", надеясь на то, что круги, пущенные камнем, создадут нужное направление первому веночку и остановят второй.

Создал. Только не круги.

На только бывшей практически недвижимой поверхности воды внезапно крутанулся клубок тумана, а на глади озера, в метре от "мужского" венка появилась точка, сперва размером с ладошку, потом шире, еще и еще… Как зачарованный смотрел Сергей на небольшой, но достаточно бойкий водоворот, непонятно откуда родившийся прямо на его глазах. И как ни тяжел был венок, но он уверенно приближался к ширящейся воронке, начавшей издавать странное похрипывающее бульканье.

Сергей огляделся вокруг в поисках длинной палки, которую можно было бы запустить в центр этого безобразия, но вместо палки глаза его наткнулись на слезу, медленно стекающую по резко побледневшему лицу его женщины.

— Пошли домой, Сереж. Пожалуйста, прямо сейчас пошли. Я хочу успеть… — прошептала ставшими вдруг сухими губами Лилия.

"Мой Пэрсик абыдел? — зарычал пещерный самец, отодвинув за спину и побледневшую Лилю, и нервно сглотнувшего дебила. — Зарэжу собаку на фыг"

Подстегнутый какой-то залихватской молодецкой злостью, Сергей, краем глаза все же зацепивший подходящий дрын сухостоя, одной рукой крепко обхватил орудие возмездия, поднатужился и выдернул довольно длинную и прямую палку под два метра. Невзирая на тихий и какой-то немного испуганный женский полувсхлип-полувскрик за спиной, он смело ступил — как был, прямо в одежде и обуви — в мрачную темень чертова озерца. В несколько шагов дойдя до осиротевшего, поникшего в неравной борьбе со вздорной водяной стихией веночка, он бережно, но твердо взял его одной рукой и нанизал на свое импровизированное копье.

— Идите вы все знаете куда, со своими суевериями и смирениями? — буркнул он под нос и смело устремился к унесенному не иначе как водяным второму венку.

— Сергей, не надо, вернись. Это опасно. Тут подземные ключи бьют ледяные, от них и возникают водовороты. Тебе ногу может свести судорогой, — взволнованно металась на берегу женщина, подпрыгивая на одной ноге в попытке расстегнуть босоножку на второй.

— Лилечка, все нормально, не переживай, мо… — Сергей охнул от ледяного капкана, острыми зубами вцепившегося в правую ногу, но движение вперед не прекратил, упрямо примеряясь к броску копья.

Вторая нога тоже вступила в обжигающую каким-то потусторонне-мертвенным холодом область колдовского водоема.

— Я тебе, зараза такая, не Марьюшка беспомощная и не сопляк изнеженный, — глухо прорычал закаленный в битвах с биржевыми скачкАми и индексами солдат финансового фронта. — Ты вот эти вот страшилки засунь себе в одно место, понял? — почти выплюнул Сергей и метнул древко в центр воровки-воронки, где метался утягиваемый на дно венок.

Дрын с гудящим присвистом вспорол тишину лесных сумерек. Как в замедленной съемке проследил Никольский за полетом ветки на несколько оставшихся метров. Он, если совсем уж честно, не особо-то и надеялся попасть туда, куда метил — все ж не метатель он копья ну ни разу. Но и оставить вот так, закончить самый счастливый вечер своей жизни за последние черт его знает сколько лет на столь тоскливой ноте он никак не мог — не позволяло бурлящее в грудной клетке непонятно откуда взявшееся желание не просто вздохнуть и губами осушить слезинку на поцелованной солнцем щеке (хотя потом, когда он выберется из этой лужи, он это тоже сделает, не извольте сомневаться), а вот так — с криком ярости "хрен вам, не выпущу из рук" защитить от этой мистической мути свое, наконец-то найденное сокровище.

"Фигасе, ты бахаешь, — круглыми от удивления глазами блымкнул дебил. — Уважаю, че уж там".

"Мой Пэрсик плакать нэ будэт", — довольно кивнул головой косматый победитель.

В нескольких метрах от берега, на воткнувшейся в центр замирающего завихрения деревяшке, как на карусели, крутились два венка — мужской и женский, а мерзкая воронка потихоньку замедляла свое вращение, становясь все медленнее и ленивей.

— Вот так вот, — отряхнул руки Сергей и развернулся к женщине, которая уже тоже вошла босыми ногами в черную муть.

Поспешное возвращение напоминало скорее бегство на грани паники. Всю дорогу Лиля сжимала его ладонь своими влажными, почему-то слишком прохладными пальцами и только и пришептывала при каждой заминке "Скорее, Сережа, скорее". Он и сам, сколько бы ни убеждал себя, что его радует эта торопливость, ведь чем быстрей дойдут, тем скорее в постель, все равно ощущал, будто его затылка то и дело касается холодное дыхание грядущих неприятностей. Поэтому переставлял ноги так споро, как только позволяли неровная дорога и темнота. В его дом они буквально ввалились, начав неистово целоваться еще на крыльце. Лиля сама обхватила его лицо, приникая к губам и почти бесцеремонно проталкивая язык в его рот, словно остро нуждалась в подтверждении его желания. И этих подтверждений для нее у Сергея было хоть отбавляй. Едва их рты столкнулись, Сергей словно обезумел. Стонал почти в голос, вылизывал остервенело пьяняще-приторную сладость Лилиных губ и языка, сжимал тяжелый шелк путанных прядей, не позволяя отстраниться и на миллиметр, хапал и тискал почти грубо еще скрытую тканью вожделенную плоть, дергал ставшее вмиг ненавистным платье, вжимался гудящим, как высоковольтный провод, членом ей в живот и теснил, теснил в сторону спальни. Нежность и трепет внезапно переплелись с тревогой, под конец их накрывшей, и обратились лютой обоюдной жаждой. В первый раз была ласка и неторопливая чувственная нега, изучение и медленное восхождение к наслаждению и только в конце — отчаянный прыжок. Сейчас же бушевал взаимный напор, какая-то неистовость, торжествующе выплясывающая самый примитивный танец на грани безумия. Это было почти как ослепляющая ярость, направленная лишь на то, чтобы снести все преграды, не позволяющие их телам соединиться сию же секунду.

Платье никак не хотело расстегиваться, вполне может быть, он к чертям угробил на нем молнию своими рывками, но не наплевать ли на это, когда его можно просто оставить болтаться на талии, избавившись от белья сверху и снизу. Полная, тяжелая грудь сама попросилась в его ладони, и он принял ее, сжал, дразня отвердевшие соски пальцами и впиваясь голодным ртом. Лилия выгнулась к нему, требовательно вдавливая пальцы ему в затылок, умоляя сквозь прерывистое дыхание о большем. О да, больше. Ему тоже нужно было намного больше, слаще, жарче. Сергей толкнул Лилию к стене, опускаясь на колени так быстро, что это было больше похоже на падение истово верующего перед объектом преклонения. И он на самом деле жаждал преклоняться, хотел возносить молитвы и восхваления каждому изгибу и укромному уголку этого великолепного щедрого тела, но не одними словами.

— Сережа… Сережа, что ты… — внезапно засмущавшись, зашептала Лилия, когда он сдернул по ее ногам трикотаж и прижался открытым ртом к развилке бедер.

— Всю тебя хочу, — сипло пробормотал он, целуя торопливо и с нажимом, стремясь сломить ее смущение, смыть лаской неловкость. — Всю как есть, Лиля, понимаешь?

Ее пальцы вплелись в его волосы, упрямо и слишком быстро оттягивая от источника жаркого сладко-терпкого аромата, бесповоротно снесшего его и без того балансировавшую на опасном краю крышу. Сергей обреченно застонал, лишенный вкуса раньше, чем распробовал, едва успев пригубить то, что хотелось испить сполна, захлебываясь.

— А я тебя всего. Чтобы мой был… больше ничей, — Лиля выскользнула из плена у стены и увлекла его за руку к постели, стягивая, наконец, проклятущее платье через голову.

А он и так уже был ее. Сейчас так вообще весь с потрохами, со всеми мыслями и желаниями, имеющими лишь одно направление. К ней, в нее. В ее тело, туда, где тесно, горячо, дико кайфово, он хотел так, что аж сводило челюсти до хруста, мышцы до судорог, мозги до самовоспламенения. Едва Лилия повернулась к нему у постели, он лютым зверем из засады бросился вперед, роняя ее и подминая, не целуя — хватая открытым жадным ртом все, что попадалось, лишь бы вдыхать и прикасаться, обладать. Его не нужно было направлять, приноравливаться, тела соединились сразу, безошибочно, будто созданные точь-в-точь именно друг под друга. Идеальное, влажное, безупречное совпадение, от ощущения потрясающего совершенства которого он глухо взвыл, вторя протяжному стону Лили.

— Да что же это… — захрипел он, мало что соображая, отступая и повторяя этот миг сногсшибательного скольжения, и еще и еще. — Мля-я-я… так же… сдохнуть… можно.

Лиля запрокинула голову, встречая и ускользая, ловя его толчки невыносимо гармонично, будто непостижимым образом предугадывая его каждое яростное движение в уже рваном, сбивчивом ритме. Подхлестывала его, впиваясь в спину, упираясь в поясницу пятками, сжимая все чаще и резче внутри, стеная с нарастающей интенсивностью. Пот ручьем, голова в огне, вдоль гнущегося позвоночника, на бедрах и ягодицах обжигающие тугие ленты.