Алена Нефедова - Уха из петуха

И снова жесточайшие угрызения совести стиснули свои безжалостные пальцы на его горле. Господи, до чего же он докатился? Вынуждает Юлю пройти через вот это унижение, а все только потому, что оказался бесчувственной скотиной, пользовавшейся ее телом, пока это было ему удобно и не в напряг. Теперь же, когда появились последствия, ведет себя как мерзавец. А все потому, что с другой ему внезапно оказалось лучше… нет, не лучше. Просто как ни с кем больше. Но разве Юля в этом виновата? Или ребенок, которого она носит? Разве ребенок вообще должен кем-то восприниматься как чей-то косяк? Даже если он нежеланный? Не ребенок и не Юля разрушили то, что у него могло быть с Лилей. Только он сам, относясь к чувствам других, как к чему-то не слишком важному, по принципу "да бог с ним, как-нибудь потом разберусь, ведь сейчас-то так хорошо".

— Юль, присядь, пожалуйста, — вздохнув, хрипло попросил Сергей и потер опять начавшие гореть глаза. — Нам поговорить нужно.

Он видел, как девушка сначала гневно зыркнула на него, и почти ожидал, что она отбреет его жестким "Не о чем разговаривать" Но, посмотрев на него внимательнее, Юля смягчилась и опустилась на стул напротив. Наверное, он собой то еще жалкое зрелище представляет, если уж она решила с ним не спорить.

— Чего ты хочешь, Сергей?

Теплоты в глазах цвета его давнего деревенского детства, ощущения пахнущего солнцем и уютом тела в своих руках, сладости беспорядочной сахарной россыпи веснушек на губах, тихого смеха, от которого в душе разливается невообразимое спокойствие и в ответ расплываешься в улыбке, "Люблю", выдохнутого во влажную, еще разгоряченную кожу, от которого внутри вспыхивает еще один взрыв, отрывающий от земли. Ничего из этого у него уже не будет, так какая, к черту, разница?

— Важнее, чего хочешь ты, Юля. Скажи, чего бы ты хотела от меня?

— Не от тебя, Сережа. А для нас. Семьи, нормальной человеческой семьи. Чтобы у ребенка были мама и папа, и никто из них не был приходящим.

— Ладно. — Если с Лилей у него уже ничего не сложится, то хоть достойным отцом своему ребенку он стать-то должен. Ну не любит он Юлю, и что с того? Разве не живут вот так, без всякой любви, миллионы семей и неплохо ведь живут. Ради детей, просто потому что так привычнее и удобно, потому что разрушать то, что уже есть, страшнее, чем пытаться начать строить новое. Его родители же жили. И несчастными не выглядели. Да и сейчас разошлись и не парятся особо. И он проживет и даст ребенку все, что должен дать нормальный порядочный мужик и отец.

— Что "ладно", Сережа? — насторожилась Юлия.

— Ладно, давай поженимся и постараемся дать нашему ребенку нормальную семью, — выдавил Сергей.

Сказав это, он ждал. Ждал, что сейчас Юля скажет, что так нельзя… без любви, только потому что так надо, да еще и после того, как поймала его с другой. Но Юля не сказала этого. На секунду он успел уловить на ее лице выражение торжества, а потом она вскочила, обходя стол и втискиваясь ему на колени, обнимая до искр в глазах.

Заболело, тоскливо взвыло где-то так близко к сердцу "Не-надо-не-надо-ведь-еще-может-быть"

Но Сергей со злостью заткнул этот проклятущий голосок. Не может. Налажал он с женщинами, так хоть тут поступит верно. Юля щебетала что-то радостное о том, какой он молодец, что осознал, с кем будет счастлив, что она прощает его временное затмение и обещает никогда не припоминать, и целовала его лицо. А что он? Он вдыхал запах ее роскошных духов, не удушливый и довольно приятный, но не вызывающий никакого отклика нигде. Ощущал через ткань, что ее тело было теплым, но это тепло не проникало вглубь. От ее поцелуев у него жутко чесалась отвыкшая от бритвы за время его самоуничижающей хандры щека. Но все же отторжения, желания оттолкнуть не было. Просто все равно. Но ведь не отвращение — и это уже что-то. Как-нибудь проживут.

С каждым днем Сергей все глубже погружался в пучину черного отчаяния.

Решение о скорейшей свадьбе, принятое, как ему казалось, пусть и не совсем добровольно, но абсолютно осознанно и ответственно, выжигало его душу каленым железом, разум — едким осознанием беспросветности всей дальнейшей жизни, ну, а то, что частенько заменяет мужчине и душу, и разум, просто глухо молчало. Молчало и вообще прикидывалось дохлым червяком. Желтым дождевым червяком, да-да. Дохлым. Ни шикарное нижнее белье, щедро демонстрируемое невестой, ни ее умелые ласки, ни полные слез глаза, ни включаемое ею же специфическое кино специально для "того-этого" никоим образом не трогало червяка. Мертвого, сука, дряблого, как кусок половой тряпки, не желающей воскрешать ни в нежных руках, ни в пухлых губах.

От каждого этого, раньше вполне себе исправно срабатывающего, прикосновения его разве что не крючило. Словно он позволял происходить чему-то непотребному, гадкому, делающему его еще хуже, чем он есть. Разве должно верно принятое решение ощущаться таким угнетающим, уничтожающим в нем что-то и все мужское, и нечто чисто человеческое? Почему с Лилей он ни на секунду не почувствовал себя предающим и кого-то, и самого себя, а с Юлей вот такое вот дерьмо, и с каждым днем только хуже? Чем настойчивей она, тем быстрее и дальше хотелось бежать ему. И Сергей в какой-то момент просто перестал сопротивляться этому желанию. Внезапно решил заняться бегом по утрам и вставал засветло, когда Юле никогда не случалось проснуться. Отказывался от завтраков под предлогом спешки. Задерживался до глубокой ночи, отбрехиваясь неимоверной занятостью, и сидел вечерами один в своем роскошном кабинете, подкатив кресло к окну и закинув ноги на подоконник, и смотрел, смотрел в темное беззвездное городское небо, представляя совсем другой его вид. Глубокий черный бархат с беспорядочной россыпью неимоверно далеких космических светляков. И там не шумит никогда окончательно не засыпающий город, там монотонно зудит сверчок, надрывают глотки одуревшие от любовной горячки лягушки, бесконечно плачется оставшийся без пары в этом году соловей…

Да какого же хрена. Сергей мотнул тяжелой головой, безразлично пробежал глазами колонки цифр, дернул плечом, увидев сумму прибыли за сутки, выраженную шестизначной цифрой, и на автомате протянул руку к задергавшемуся в беззвучном режиме телефону. Звонила Юля. Трубку брать ему категорически не хотелось, но на десятой судороге он пожалел несчастный гаджет.

— Серюнечка, ну ты где? Разве мы не хотели сегодня вместе с мамой обсудить свадебное меню? — прощебетала девушка.

— Юль, прости, шеф перед отпуском как озверел — столько работы навалил, как будто я не на неделю ухожу, а на полгода.

— Бе-е-едненький мой, ну как же так, — протянула Юля, вот только никакого сочувствия он не расслышал, только старательно скрываемое раздражение. Вот они парочка под стать: у него выдуманная занятость, у нее насквозь поддельное сочувствие. — Все-таки это наша свадьба.

— Юль, не сердись. И даже не жди меня, я сегодня буду очень поздно, — натужно улыбнувшись, как будто невеста могла его увидеть, проговорил Никольский в ожидании взрыва негодования.

— Ну ладно, тогда мы с мамой сами. Пока-пока, мой хороший, чмоки-чмоки, — пропела Юля в трубку и отключилась.

Сергей с удивлением посмотрел на погасший экран. Где-то на задворках вяло пошевелилась мысль, что такая реакция для Юли нетипична — обычно в ответ на его сообщение об очередной задержке на работе, да еще в день, когда назначено очередное совещание с "мадам" касательно свадьбы, дамы в два голоса принимались укорять его за холодность, равнодушие, безразличие и прочая, прочая. А тут… Да и бог с ними со всеми.

В голове было пусто и непривычно тихо. Его второе я, тот самый дебил, с которым Сергей так привык мысленно спорить, с момента отъезда из Апольни молчал. Молчал, курил, отвернувшись от Сергея, и даже не смотрел в его сторону. Пещерный кавказец — тот вообще залез в глубокую берлогу и завалили ход огромным камнем, не желая общаться с предателями, обидевшими его Пэрсик. Напоследок он, правда, успел плюнуть в сторону Юли и ее мамаши, выразив свое отношение к этим двум женщинам, которые теперь надолго, если не навсегда, станут частью его, Сергея, жизни.

Никольский с размаху хлопнулся лбом о столешницу шикарного стола. И еще. И еще.

Ничего не изменилось. Разве что захотелось курить и выпить пива или чего покрепче. И без разницы, что Юлю начинает мутить от малейшего запаха курева и спиртного. Он придет поздно и ляжет в гостевой спальне. Смысл спать в одной кровати с женщиной, если ее не только целовать, а даже прикасаться к ней не особо хочется. Не говоря уже обо всем остальном.

Через полчаса Никольский вышел из офиса, но не свернул к машине, ожидавшей его на служебной стоянке, а двинулся куда глаза глядят, в надежде отыскать более-менее приличный бар. Но выбрал он не совсем верное направление — по дороге мелькали вывески фешенебельных пафосных ресторанов, слишком уж дорогой был этот район для простого бара. Ну и черт с ним, значит, он надерется коньяком, один фиг перегар будет.

Не глядя, он толкнул дверь ближайшего модного заведения и, только зайдя внутрь, поморщился — это оказался тот самый мерзопакостный гадюшник, где кормили какой-то невообразимой химической хренью, той самой высокой кухней от молекулярных шарлатанов. Но "Хеннесси" — везде "Хеннесси", так что ладно, и этот сойдет.

Попросив администратора проводить его в отдельный ВИП-зал, поделенный на уютные уединенные кабинки, где посетители даже не видели друг друга, Сергей плюхнулся на диванчик и, даже не посмотрев в меню или винную карту, попросил принести ему стошку "Хеннесси Парадиз". Так и сказал — "стошку", и плевать, что на лице немного скривившегося при этом слове официанта тут же расцвела подобострастная улыбка, как только он услышал название самого напитка.

— У вас тут курят?

— Ну, вообще-то нет.

Сергей бросил на стол пятитысячную купюру.

— Сделай так, чтобы курили. И принеси пепельницу.

— Сию секунду. Я включу вытяжку на полную мощность. Вы не замерзнете?

— Включай.

Через несколько минут в его руках было все, что он пожелал: и бокал с таинственно мерцающей старым золотом маслянистой жидкостью, перекатывающейся на языке ансамблем цукатов и перца, сменяемых хороводом корицы, кардамона и трюфелей, и глубокая пепельница, менять которую он запретил, потому как просто не желал видеть мелькающую перед ним подобострастно склонившуюся фигуру парня. Он хотел тихо-мирно надраться в тишине и одиночестве. Так что кроме запрета менять пепельницу он еще и озвучил пожелание притащить ему всю бутыль, от которого у бедного мальчика чуть не случился официантский оргазм. Но бутылку ему принесли, а две запасные чистые пепельницы просто поставили рядом.

Через какое-то время его коньячно-сигаретный транс нарушили звуки в кабинке по соседству. Звуки тем более неприятные, что в них он признал голоса людей, которых сейчас ему ну никак не хотелось бы ни видеть, ни слышать.

— Мам…

— Господи, Юля, сколько раз я просила на людях не называть меня мамой. Ты что, не понимаешь, что это сразу добавляет мне возраста. В моем статусе надо выглядеть твоей старшей сестрой, — недовольно проговорила претендентка на звание тещи (не приведи Господи).

— Да здесь все равно никого нет. Ну ладно-ладно, прости, Ида. Ты меня сбила с мысли, — по голосу чувствовалось, что кандидатка в невесты действительно нервничает.

— Юля, успокойся. У нас все получится. Уже получилось. А ты слишком вжилась в роль беременной и тупишь не по-детски.

— Все равно я переживаю. А вдруг он узнает?

— Как, глупышка?

— Ну, не знаю. У него все-таки связи.

— Ой, я тебя умоляю. Не ему тягаться со мной и моим опытом и умением облапошивать мужиков. А этот твой лох так вообще мечта поэтессы. Будь я моложе хотя бы лет на десять, я бы сама его обработала.

Коньячный расслабляющий дурман как ветром сдуло, и Сергей сел прямее, ловя каждое слово за перегородкой.

— Ма… Ой, Ида. Да он же не в твоем вкусе, — насмешливо фыркнула его невеста, как мужчина подозревал, уже с приставкой "экс", скорее всего.

— Зато его состояние вполне себе в моем вкусе. Не перебивай и слушай дальше. Брачный контракт я для тебя подготовлю, не волнуйся, — любые нотки, даже циничного юмора пропали из лязгающего, как сталь, голоса опытной хищницы, отдающей советы-приказы своей дочери-ученице. — Те таблетки, которые я тебе дала, продолжай принимать до тех пор, пока не распишитесь. Подождешь еще недельку-две, тогда можешь прекращать, через сутки начнутся обильные месячные (Таких таблеток нет. Мы их просто придумали. — прим. Авторов). Предупреди меня заранее и старайся сделать это в такой момент, чтобы он точно был рядом, желательно вообще на людях. Но ни в коем случае не позволяй ему звонить в "Скорую". Сразу набирай меня или врача, телефон которого я тебе дала. Он сделает все как надо, я с ним договорилась, а твоему козлу скажем, что выкидыш, мол, стресс, все дела. Он еще у нас попрыгает, сволочь такая. Ты что, так и не переспала с ним за то время, что он вернулся?