Алена Нефедова - Уха из петуха

* * *

— А я, было дело, уж подумала, что дом ты перестраиваешь, чтобы продать, — Лиля огляделась в пустой, пока просторной общей комнате, единственной достопримечательностью которой была новехонькая, чисто выбеленная русская печка.

За окном давно уже стемнело, и спонтанные веселье и гулянья из-за столь красочного сватовства утихли.

— Нет, я его перестраивал, чтобы жить всем вместе, — пробормотал Сергей, не столько целуя, сколько торопливо и жадно тыкаясь губами в прохладную с улицы кожу от виска до впадинки у ключицы, одновременно стягивая с плеч Лилии куртку.

— А что, все остальные обычаи мы соблюдать не будем, Сережа? — спросила женщина, с готовностью наклоняя набок голову.

— М-м-м-м? — насторожился Сергей, останавливая свои подрагивающие от нетерпения руки как раз под ее грудью.

— Я имею в виду секс только после свадьбы, первая брачная ночь и все такое. — Может, он бы и уловил юмористическую нотку в ее голосе, если бы его способность распознавать интонации вербального общения не отказала почти полностью из-за запредельного напряжения в нижнем узле связи, который грозил, кажется, просто лопнуть после столь долгого простоя.

Сергей сглотнул, потом еще раз, силясь хоть как-то оторвать загребущие конечности от желанного тела. Не выходило. Наверное, легче ему сейчас их вовсе лишиться, чем выпустить Лилю из своих объятий.

— Лилечка, обычай — это так красиво, и, ей-богу, я их уважаю и тебя уважаю… и считаю, что соблюдать их можно и нужно, но блин… мы ведь два взрослых современных цивилизованных человека… — заворчал он, продолжая тереться носом об ее шею. — То есть если ты хочешь, я прям сейчас остановлюсь… ну не сию же секунду, чуточку попозже… но ничего такого… Не сделаю ничего, чего бы ты не хотела…

На самом деле он сейчас был готов на что угодно: уговоры, наглые домогательства, высокопарную речь о том, что "во времена, когда наши космические корабли бороздят просторы Вселенной, целомудрие выглядит как минимум устаревшим атавизмом", но тут почувствовал, что Лиля мелко трясется в его захвате, а потом она развернулась и захихикала уже совершенно открыто и совсем как-то по-девчоночьи.

— Да я же шучу, Сережа, — выдавила сквозь смех она, обхватывая его вытянувшуюся от облегчения физиономию и целуя сама, уже совсем по-настоящему, требовательно и завлекающе.

— Славатехосподи, — выдохнул он ей в губы. — Я уж прям смерть свою от перевозбуждения увидел отчетливо.

— Хоть что-то похожее на кровать у тебя тут есть? — перемежая поцелуи с улыбками, спросила женщина, торопливо расстегивая его одежду.

— Вот только кровать-то тут пока и есть, — Сергей, решив хоть частично продолжать блюсти обычаи, подхватил Лилю на руки и внес, если уж не через порог самого дома, куда привел под предлогом "просто посмотреть", то через порог уже полностью готовой спальни.

От вещей они избавлялись торопливо, неуклюже, путаясь в рукавах и складках упрямых зловредных тряпок, то и дело фыркая от новых приливов веселья, но лишь до того момента, пока Сергей не добрался до обнажившейся груди Лили. Вот тут им стало не до смеха: желание жаркое, тугое, безжалостное ударило в голову обоим, прокатившись оттуда по всем нервным окончаниям, замкнувшимся мгновенно в единое, неразрывное кольцо.

— Веснушки эти… дурею от их вида, — прохрипел Сергей, опрокинув Лилю на спину.

Обхватив мягкую плоть, он свел ее груди вместе, утыкаясь носом в глубину ложбинки, вылизывая, стремясь собрать одним движением языка как можно больше вкуса этого драгоценного золотисто-рассыпчатого по сладко-белому. И Лиля отвечала, гнулась напряженной дугой, льнула к его рукам, моля о большей ласке, запутывала пальцы в его волосах, тянула то обратно к губам, то снова прижимала к груди, даря крошечные укусы сильнее разжигающей боли. Сергей терся об нее, родную, мягкую, горячую повсюду, опьяняющую неповторимым запахом, сводящую с ума шепотом и стонами, добивающую остатки его разума и контроля бесконечными поцелуями. Вминался гудящим от мощной пульсации членом в обжигающую нежность ее плоти, смешивая щедрую влагу их общего желания, скользя так близко, взахлеб ловя трепет, удерживая от падения в окончательное безумие. Еще чуть-чуть, совсем немного, хоть полминуты этой райской пытки, потому что потом, когда сорвется, уже себе принадлежать не будет.

— Сережа-а-а, — взмолилась Лиля, обвивая его бедра ногами и не оставляя больше возможности изводить обоих ожиданием.

Ну вот и все, контроля больше не было, его будто никогда и не существовало, Сергею было уже не вспомнить, как это — хоть немного сдерживаться. Нельзя сдержаться, когда так, когда живьем да в открытом пламени, когда полыхаешь от головы до ног, насквозь, от всего что есть разумного до самого изначально-первобытного.

А после они лежали, тесно переплетенные, безнадежно открытые друг другу, изможденно молчаливые, оглушенно счастливые. И нечего было добавить к "Люблю", что уже выстонали, вышептали, выкричали в недавнем безумии.

Разве что — "Хочу так всегда".

— Кто дура? Я дура? Да сама ты дура.

— Это я-то дура? Да ты дурее меня на все лето.

— Зато… зато… зато я рыжая, а это модно. А ты дура блондинистая.

— Я дура блондинистая? Да курва ты рыжая.

— Курва-а-а?..

— А ну, бабы, цыть мне, раскудахталися, дурынды мохнатые, ща Сам придет, узнаете, из чего уху варят.

— Ну, Питушка, ты тако-ко-кой красивый у нас, тако-ко-кой…

— Ну, Буленька, ты тако-ко-кой умный у нас, тако-ко-кой…

— Пфр-р, ага, ага, слушай их больше, они табе в уши напоют щаз. Ходь сюды, че скажу-то. Я видал, у соседей дев молодых полным-полно появилось. Городские, небось.

— Да ладно-о-о? Симпатичные есть?

— Да полно.

— Питушка…

— Буленька…

— Цыть сказал.

— Ах он нам цытькает? Да мы тебе сейчас уко-ко-коротим-то топталку.

— Да мы тебя, да ку-ку-кукарекалку твою…

— А ты, сводник четырехногий, ща мы табе бошку-то поклюем.

— Главна, сам у Вязьгино таскается, да и нашего с панталыку сбивает. Ах, глаза твои бесстыжие…

— Вы кудахчите, да не закудахчивайтесь, у меня от вашего этого "ко-ко-ко" холка чешется и грива перепутывается.

— Она у табе потому-у-у чешется, что ни стыда у тебя, ни совести. Заму-у-учил Самого беготней своей.

Мощная дубовая дверь отворилась без скрипа, и в просторный теплый хлев вошел Сам.

— Сахар? Сахар принес?

— А мне семечек?

— И нам, и нам насыпь.

— А ну все кыш отседова. Цы-ы-ыпа, цы-ы-ыпа, деток ваших давайте, я им яичка вареного рубленого принес. Да уймитесь вы, шарики мохнатые. А ты морду убери, и не фыркай ты мне в ухо, я сердитый ишшо на тебя. Опять от меня убег вчерась, а меня баба потом знаешь как ругала? У-у-у, рожа твоя бесстыжая.

— А я ко-ко-когда говорю, что бесстыжая, он мне цытькает.

— Кыш говорю. Опять под руку все лезете. Сперва малышню покормлю, потом вам насыплю. Ладно, ладно, уймись ты тереться об меня. Принес я тебе твой сахар. И тебе, Березушка, принес хлебушка ржаного с сольцой. Всем принес. Чай, мои вы все, — вздохнул Антоха, насыпал курам зерна, Березку угостил ломтем соленого хлеба, а хитровану Лужку скормил пару кусочков столь любимого им лакомства…

* * *

— Я любила тебя, гад,

Двадцать месяцев подряд.

А ты меня — полмесяца,

И то решил повеситься.

— А-а-а-а.

— До свидания, родная,

Уезжаю в Азию,

И в последний раз сегодня

На тебя залазию.

— У-у-у-у.

— Гармонист, гармонист,

Положи меня под низ.

А я встану погляжу,

Хорошо ли я лежу.

— О-о-о-о.

— Милый мой, милый мой,

Не ложись ко мне спиной,

А ложись-ка грудию

Доставай орудию.

— У-о-о-о?

— Голова моя седа,

Но душа, как прежде,

И свежа, и молода,

И живет в надежде. Кхе-кхе, эт точно.

— Ага-а-а.

— Девки трусики сошили

Из железного листа,

Чтобы мухи не кусали

И не ржавела п… кха-кха, звязда.

— Ого-о-о.

— Я у милки ночевал,

Весь табак просыпался,

Мне не жалко табаку,

Вы… кха-кха вылюбил ее с боку.

— Агу-у-у.

— Не ходите девки замуж,

Ничего хорошего.

Утром встанешь — титьки набок,

И п… кха-кха звязда взъерошена.

— Что? Что-что у табе взъерошено, хрыч старый? Ат я табе… — шикнула сердитой гадюкой Анастасия Ниловна. — Ты чагой удумал — дитю похабщину всяку непотребну петь.

— Цыть мне, коза старая, — ощерился в ответ Лексеич. — Я его токма-токма угомонил. Ты, чай, и не слыхала, как он вопил-то. Голосище, ух, какое. Чисто атаман растет. И имя самое что ни на есть атаманское — Матвей Сергеич Никольскый. Лилька умаялась одна с им, а Сереге в город надо было, а ты, вишь, подолом махнула и удрала опять. Куды удрала с утрева пораньше?

— Да табе како дело-то?

— А тако. Что дите под бабкиным присмотром должно быть. А бабка убегла. К Петровичу небось ходила? А?

— Да какой Петрович? Ошалел совсем? Ну, пенюка плешивая…

— Агу-у-у?

— В день рожденья на сто лет

Дед купил мотоциклет,

Сел на тот моциклет,

Трах и бах — и деда нет, — подхватила стиль укачивания Ниловна. Но, сердито сверкнув глазами на старика, добавила: — Ба-аю-ба-аю-бай.

— Голова моя седа,

Но душа, как прежде,

И свежа, и молода,

И живет в надежде, — озорно ухмыльнувшись напарнице, фальцетом затянул Лексеич.

И с тех пор они все жили долго и счастливо.

Итак, дорогие мои читатели, закончена еще одна история, совершенно не похожая на все, что мне случалось писать как самостоятельно, так и в самом гармоничном в мире соавторстве с Аленой.

Прежде мне частенько задавали вопросы: как, собственно, возникают те или иные идеи. Не знаю, как у других авторов, но у меня обычно совершенно спонтанно, абсолютно никак не соотносясь с реалом. Но вот с этой книгой вышло совсем по-другому. Вообще-то, обозвать даже вдохновением причины, побудившие к возникновению первых строк весьма сложно. Потому как вдохновение — вещь эфемерная, а в этом конкретном случае все имело далеко не бестелесную форму.

Думаю, многие уже в курсе, что я много лет как сельский житель, с большим подворьем, населенным всевозможной живностью, со всеми из этого вытекающими.

Итак, три девицы (Автор, Соавтор и Бета) под окном пряли поздно…

Хотя не такие уж девицы, вполне себе взрослые тетки. И не пряли ни разу, а ВКонтакте трындели. Да и вечер не такой уж был поздний.

(ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. Веганцам и пацифистам дальнейшее лучше не читать)

Галина

3 ноя в 18:39

прервусь я пока.

мыслей нет

пойти еще кого-нить убить что ли? для вдохновения)))))))

Алена

3 ноя в 18:40

давай. грохни Васю в Ворожее…

кого-нить положительного надо грохнуть, надоели эти сопли розовые(((

Галина

3 ноя в 18:43

Тю на тебя. Я же про реал))

Алена

3 ноя в 18:44

О-О грохнуть в реале? соседей, что не дают творить?

Ольга

3 ноя в 18:44

петуха

Галина

3 ноя в 18:49

У меня гадских петухов одних туча. И все они ОРУУУУУУУУУУУУУУТ по ночам.

Во.

Что за странный природный механизм? Вот на кой так голосить?

Один еще как будто заикается в конце. Выбивается из общего хора, и за этот звук мой сонный мозг цепляется, даже если остальных удается игнорировать.

Вот бы именно его вычислить в общей массе.

Ржу.

Вспомнила, что когда они позавчера голосили, мне пришло на ум написать короткий такой рассказик юмористический.

Про городского мужика, приехавшего в деревню отдохнуть, а там такой вот одичавший карликовый визгливый гад.

От прежнего хозяина достался. Ибо поймать нельзя, потому как хитрая гадина и злобная.

Ольга

3 ноя в 18:49

))))

Галина

3 ноя в 18:49

Я как ночью представила попытки мужика его утихомирить, аж обикалась.

Ольга

3 ноя в 18:50

а напишешь, мы все уржемся;)

Галина

3 ноя в 18:50

Такой в боксерах, босой, лохматый, помятый носится вокруг дома ночью и пытается сбить эту тварь с крыши камнями.