Аньес Ледиг - Уходи с ним

Значит, и со мной тоже.

Когда к нам присоединяется другая бригада, Эрик подходит ко мне явно в некотором замешательстве.

— Ромео, я должен кое-что тебе сказать: нас вызвали на дорожную аварию, пока вы были в магазине с рухнувшей крышей.

— Жертвы?

— Помогли женщине, которая выходила из того самого магазина. Наверно, она все еще была в шоке, вот и въехала в дерево на повороте. К счастью, скорость была небольшая. Она была в сознании и сама объяснила нам, что произошло: скрежет, крыша, которая рухнула прямо перед ней на другую женщину. Она спросила, нет ли в нашей бригаде Ромео. А раз уж ты единственный Ромео во всем департаменте, я сразу врубился.

— Как ее зовут?

— Джульетта. Сам понимаешь, тут я врубился второй раз. Джульетта, которая зовет своего Ромео, такое не спутаешь. Как я понял, она медсестра. И она беременна.

— Как она?

— Представления не имею. Мы ее сдали в приемное отделение, а больше ничего не знаю.

— Она на каком месяце?

— Ты слишком многого от меня хочешь. Но точно срок слишком ранний, так что живот вряд ли травмирован. Так ты ее знаешь?

— Это медсестра, которая ухаживала за мной в реанимации, когда я упал три года назад. Она не должна потерять ребенка.

— Ну, тут ты ничего поделать не можешь.

— Я навещу ее, как только закончим.

Я зашел в гинекологическое отделение больницы «скорой помощи» как был, в форме пожарного. Это придает некоторую законность моему посещению. А главное, я сэкономил время, придя прямо со службы. Спрашиваю акушерку, могу ли я видеть беременную женщину, угодившую в автомобильную аварию, и пользуюсь случаем, чтобы поинтересоваться, как дела у той, что мы вытащили из-под завала. Все благополучно, плод ни у той, ни у другой не пострадал. Случаются иногда небольшие чудеса среди всего этого ужаса.

Когда я захожу в палату, Джульетта лежит с закрытыми глазами. Я подхожу к кровати. Не знаю, как поступить, чтобы не испугать ее. Тихонько покашливаю. Она открывает глаза и медленно поворачивает голову ко мне. Я вижу кровоподтек на виске. И покрасневшие запавшие глаза, обведенные темными кругами.

— Ромео?

— Добрый вечер, Джульетта.

— Вы пришли.

— Как только смог. Коллега рассказал мне о вас. Как вы?

— Нормально. С ребенком все хорошо. Все нормально. У меня болит голова, и я очень устала. Думаю, они немного переборщили с успокоительным.

— Я снова приду завтра утром, а сейчас отдыхайте, но я только хочу, чтобы вы знали: я здесь и думаю о вас и о вашем ребенке. Вам что-нибудь нужно?

— Спасибо. Мой друг принесет мне кое-какие вещи.

— Хотите, я предупрежу Малу?

— Пожалуйста.

— Я все сделаю.

Потом я целую ее в лоб и беру за руку. Она не пожимает мою. Ее рука вялая и безжизненная. Не уверен, что узнал бы ее на улице. Нет, конечно, человек, о котором вы думали все три года, не может просто исчезнуть из вашей шкатулки с воспоминаниями. Но мне бы пришлось дважды подумать, чтобы осознать такое превращение.

Джульетта больше не Джульетта.

В тот же вечер, вернувшись к себе, я позвонил деду, чтобы он предупредил Мари-Луизу. Она была рядом, и я смог поговорить с ней напрямую. Она попросила отвезти ее в больницу к Джульетте завтра утром, мы так и договорились.

Три года назад, получив последнее письмо Джульетты, я почувствовал, что мне необходимо поговорить с дедом. Он единственный, кому я мог доверить любые переживания, зная, что он меня не осудит. Дед меня подбодрил, а потом улыбнулся и сказал, что о ее делах я все равно смогу узнавать, потому что Мари-Луиза…

Мне показалось совершенно невероятным, что они влюбились друг в друга. Ее бабушка и мой прадедушка. И все это благодаря моему падению. Так я познакомился с Малу, которая регулярно рассказывала мне обо всех новостях, но в один прекрасный день этих новостей стало меньше, а потом они и вовсе иссякли. А ведь мне казалось, Джульетта с бабушкой очень близки. Малу беспокоилась, но ничего не могла поделать.

И я тоже.

Меня положили в отдельную палату в гинекологии. Мне знакомы больничные правила, так что причина понятна. Они положили меня сюда, чтобы я не слышала младенцев из послеродового. Их мрачные лица, когда они объявили мне, что при сроке в двадцать одну неделю подобная травма требует особого наблюдения и есть риск ретроплацентарной гематомы, а значит придется подождать несколько дней, чтобы выяснить, как будет развиваться беременность, — это было как нож в сердце.

Но разговор с Ромео вернул мне немного надежды. Моя беременность не прервется, и я рожу ребенка почти в срок. Не могу же я избрать роль жертвы, если три года назад твердила ему, что это не выход. А мой крошечный ребенок — я буду говорить с ним целыми днями, скажу, что у нас все получится, у нас обоих, а я еще подержу его в гнездышке, чтобы он чувствовал себя в тепле и покое. Счастье, что я ничего не сломала, только гематомы по всему телу, и довольно болезненные, но они скоро рассосутся. Я была пристегнута и ехала не очень быстро.

Лоран позвонил мне ближе к восьми вечера, после того как я оставила три сообщения на его телефоне. Спросил, что я делала в магазине в такую погоду. И добавил, что мне следовало быть осторожней за рулем, и если я потеряю ребенка, то по собственной вине. И я почувствовала себя виноватой. Он сказал, что вечером у него важное совещание и он не сможет заехать. Я попросила привезти мне кое-какие вещи и туалетные принадлежности. Он заедет завтра утром перед работой. Другой на его месте отменил бы совещание, чтобы приехать и обнять меня.

Другой не сделал бы со мной того, что он сделал.

Но другого у меня нет.

Единственный человек, с которым я связана, бьет меня.

Хотя я и говорю с ним, с моим ребенком, мне все равно страшно. Я молча плачу, когда акушерка заходит в палату. Она закрепляет аппарат у меня на животе, чтобы прослушать его сердце и проверить, нет ли у меня сокращений. Тридцать минут минимум. Она могла бы уйти и продолжить обход, но я плачу. Поэтому она садится рядышком на кровать и мягко берет мою руку, улыбаясь мне.

— С чего эти слезы?

— Я зла на себя.

— Вы же не нарочно въехали в дерево?

— Конечно же нет. Но я слишком нервничала, чтобы садиться за руль. Крыша магазина обрушилась прямо передо мной. Я очень испугалась.

— Это вполне по-человечески — спасаться бегством.

— Может быть.

— Можно я задам вам вопрос? Вы не обязаны отвечать.

— Какой?

— В вашей медицинской карте указано, что характер гематом не соответствует травмам при дорожной аварии, и стоят вопросительные знаки. Кровоподтеки на виске и на ягодицах, отечная промежность с травматическими трещинами.

— …

— С вами плохо обошлись еще до несчастного случая?

— Да.

— Не хотите мне сказать, кто?

— Не знаю.

— Здесь вам ничто не угрожает.

— …

— …

— Мужчина, с которым я живу. Он больше не мог терпеть, что ко мне нельзя прикасаться из-за беременности.

— Это было впервые?

— С тех пор, как я забеременела, да.

— А раньше?

— Раньше случалось.

— Что вы собираетесь делать?

— Сохранить этого ребенка. Все остальное не так важно. Я не переживу, если его потеряю.

— Есть только одна важная вещь, которую вы можете сделать для вашего ребенка, когда дела идут плохо и вы за него боитесь: послать ему радугу любви…

— Радугу любви?

— Вы зрительно представляете себе свое сердце, потом его, путь недалек, а потом представляете радугу любви, перекинутую от одного сердца к другому. Радугу, потому что любовь такая же неощутимая и нематериальная и такая же многоцветная. Младенец почувствует ее, и что бы ни случилось, это ему поможет.

— Я рискую потерять его?

— Да. Вы рискуете его потерять, но у вас есть немалые шансы его сохранить, и ваши мысли должны быть сосредоточены на этой возможности и только на ней. Все остальное — бесполезные мысли.

Когда она ушла вместе с аппаратом и показателями, которые свидетельствовали, что все идет нормально, я закрыла глаза и увидела эту радугу. Мой ребенок слегка шевельнулся, и я почувствовала, как он устраивается у внутренней стенки моего живота и располагается там, на моем сердце, как на сокровище, возложенном к его ногам.

Я подъехал к дому престарелых в восемь, как мы и договаривались. Мари-Луиза уже ждала у входа, она помахала мне рукой и подошла к машине. У нее покрасневшие глаза, но она улыбнулась и положила руку мне на предплечье.

— Это очень мило, все, что вы делаете для моей внучки.

— Я просто еду ее навестить.

— Это уже немало.

— А мне кажется таким естественным.

— Далеко не для всех. Нам долго ехать?

— Будем там через четверть часа. А мой прадед еще спит?

— Он не поднимается раньше десяти. Последнее время он быстро устает.

— Да?

— Мы часто засиживаемся допоздна. Знаете, требуется немало времени, чтобы обсудить все на свете.

— И все-таки, какая странная случайность, что вы друг другу понравились.

— А вы до сих пор верите в случайности? Какой конформизм, молодой человек! Сойдите с проторенных дорожек и раскройте глаза, в жизни никаких случайностей не бывает, никогда. Наша судьба предначертана, и не без причины.

— Никаких-никаких?

— На мой взгляд, нет. Мы представляем собой сумму наших выборов, но каждый выбор мы делаем отнюдь не случайно.

— И каким образом несчастный случай с Джульеттой вписывается в ее судьбу?

— Я не говорила, что всегда есть ответ. Иногда он очевиден, иногда приходит позже. А иногда не приходит вообще.

В коридоре гинекологического отделения мы заметили мужчину, который быстро вышел из палаты и решительным шагом направился к нам. Не дойдя до нас нескольких метров, он посмотрел на Мари-Луизу и рявкнул:

— А вы здесь что делаете?

— Пришла поддержать внучку, а вы?

— А вы кто? — агрессивно бросил он мне.

— Это шофер социального такси, который привез меня, — вмешалась Мари-Луиза, прежде чем я успел открыть рот.

— Отстаньте от моей жены.

— Вы не женаты, насколько мне известно, — возразила она с невероятным апломбом, хотя он как минимум на две головы выше ее.

— И все равно, оставьте ее в покое.

— Доброго вам дня, Лоран.

Итак, это он.

Теперь я понимаю, почему Джульетте пришлось прервать всякое общение со мной.

Я не понимаю, как она могла оказаться рядом с таким мужчиной.

Я понимаю Мари-Луизу, которая беспокоилась, почти не получая известий от внучки в последнее время.

Я не понимаю, почему мы не можем ничего сделать.

Прежде чем зайти в палату, Мари-Луиза, заметившая мое волнение, снова положила свою ладошку на мою руку, давая понять, что не надо ничего говорить об этом человеке. Ни в коем случае.

— Идемте со мной, она будет рада.

— Вы уверены?

— А похоже, что я сомневаюсь? — сказала она, улыбаясь.

Джульетта, кажется, испытала облегчение, увидев, как мы входим. И я без труда понял, почему. Если б не беременность, которая делает ее такой уязвимой, думаю, у меня возникло б желание похитить ее, чтобы доказать, что рядом с таким типом ей делать нечего. Но я не могу. И потом, только в фильмах бывают герои, действующие подобным образом. Мари-Луиза пододвинула стул и села рядом с внучкой.

— Ты пришла, Малу?

— А как могло быть иначе?

Предательские слезы берут верх…

— Я скучала по тебе…

— И я по тебе, милая… Но ты же знаешь, что я всегда была рядом, правда? Ну, расскажи мне, как ребенок.

— После такой травмы, которую он перенес, еще рано что-либо утверждать, но все может обойтись, если не будет инфекции или отслоения плаценты. Сейчас остается только ждать. Это будет долго. Мне страшно, но я верю.