Аньес Ледиг - Уходи с ним

Но эта женщина, с которой я едва знаком, спасла мне жизнь.

Она просто спасла мне жизнь.

Только и всего.

Поэтому я здесь.

А еще я ее люблю.

Вот так.

Вчера я так задержалась на спуске, засмотревшись на Женевское озеро и закат солнца, что Бабетта была уже на месте, когда я до него добралась. Вечер сменился глубокой ночью. Кое-что перед собой мы разглядеть еще могли, хотя ни один источник света не попадал в поле нашего зрения, но это было ненадолго. Бабетта распаковала палатку и она сама собой раскрылась. В молодые годы нам приходилось вбивать колышки. С возрастом начинаешь ценить комфорт. Воздух был ледяным и влажным. Мы быстренько закинули все снаряжение внутрь и забрались сами, вернувшись на двадцать лет назад. Я вспомнила то тепло кокона, который мы, подростки, сооружали вокруг себя всякий раз, когда без всякого страха отправлялись на ночевку в горы. А ведь риск был. Две девчонки, затерянные бог знает где. Но Бабетта никогда не боялась. Поэтому не боялась и я.

В ее вещах царил все тот же неописуемый кавардак, хотя она всегда умудрялась находить нужный предмет, и так же воняли ее грубые башмаки, снятые и пристроенные в углу палатки. Но мне было плевать. Это был еще один мой собственный вкус мадленки. Только у меня мадленки особенные. Бабетта надула два небольших матраса, и мы улеглись лицом друг к другу. Ее голова оказалась в углу палатки, и рассеянный свет маленькой лампочки позволял только угадывать форму ее лица, отражаясь разве что в глазах. Но я видела, что она улыбается. Улыбка, исполненная сожалений. Моя была полна будущим. Тем будущим, где меня ждали только встречи без расставаний.

— Тебе надо поспать, ты вообще не должна была лезть сюда. Если тебе станет плохо, я этого себе не прощу.

— Не волнуйся, у меня свой ангел-хранитель!

Она взяла мою руку и крепко ее пожала. Так мы говорили друг другу «я люблю тебя». Несколько долгих секунд нежности, просто чтобы сказать…

Потом она немного отстранилась и задала неизбежный вопрос:

— Почему ты довела до такого, Джульетта? Почему не ушла?

— Он угрожал, и мне было страшно.

— А почему не ушла еще до этого?

— Потому что до этого он был таким милым…

— Но когда ты почувствовала, что он меняется?

— Я боялась остаться одна.

— Лучше быть одному, чем в дурной компании.

— Мне была невыносима мысль, что я останусь одна…

— Но когда он стал жестоким?

— Когда он стал жестоким, было уже поздно…

— Никогда не бывает поздно.

— Знаю… хотя нет, в том-то и дело, что я не знаю. Может, из-за ребенка.

— Почему тебе так хотелось ребенка?

— А тебе разве не хочется?

— Я иногда об этом думаю, но не могу сказать, что мне по жизни без него не обойтись. Почему же ты…

— Для меня это жизненно важно.

— И поэтому ты забыла жить. Тот тип изолировал тебя от всего мира, а ты этого даже не осознала и посмотри, куда это тебя завело. Он бил тебя?

— …

— Ты не смеешь сказать мне?

— Ты разозлишься.

— Да нет же!

— Он изнасиловал меня перед тем несчастным случаем. Думаю, это из-за него я потеряла ребенка.

— Вот сволочь! Ты подашь жалобу?

— Я ушла, это уже хорошо. У меня нет сил бороться с ним. Не сейчас, во всяком случае. Пока что мне нужно почувствовать себя снова живой, просто чтобы не умереть.

— Понимаю. Но он должен заплатить.

— Посмотрим. А сейчас мне нужно одно: обними меня и скажи, что все это закончилось…

Что она немедленно и сделала, не сказав больше ни слова. Ее жестов хватило, чтобы убедить меня, что все позади. Что я в безопасности. И мне было куда менее страшно наедине с Бабеттой, в палатке, стоящей во тьме в самом сердце пустынных гор, чем под одной крышей с Лораном, в прекрасной квартире под видеонаблюдением. Потому что опасность исходила изнутри.

Так мы и провели остаток ночи.

Разбудили нас колокола. Мы спали, не шевелясь. Она потянулась, мурлыча, и снова прижалась ко мне, чтобы обнять еще крепче. Наверно, решила воспользоваться моментом, пока я под рукой, а то вдруг опять исчезну. Она знала, что я так или иначе уеду. А потом мне пришлось уговаривать, чтобы она согласилась оставить меня здесь одну. Мне хотелось с утра снова подняться к козерогам. А Бабетте нужно было уйти, у нее была назначена важная встреча в долине. Я добилась разрешения вернуться наверх при условии, что палатка останется как есть, а я буду избегать ЛЮБОГО риска.

Бабетта точно знала: я все равно поступлю по-своему, пусть даже не без риска — теперь, когда я вновь распробовала вкус свободы. Накануне мы поговорили обо всем, что случилось со мной за последние четыре года. Она так и думала, что мне потребуется всплыть на поверхность и сделать глубокий вдох. Великая синева! Ныряльщик, глотающий воздух после долгой задержки дыхания.

Мы перекусили зерновыми батончиками и выпили апельсинового сока. Мы согрелись, несмотря на утренний холод: к накопившемуся за ночь теплу наших тел добавилось тепло встречи.

Она только что ушла, торопясь по делам. Я ищу, во что бы переодеться — мне нужно свежее белье. У меня все еще кровит.

Проверяю, не приближается ли кто-нибудь издалека, и быстро опускаюсь на корточки у кромки воды, чтобы слегка ополоснуться. Поливаю из бутылки промежность, вода ледяная, мы оставили бутылку снаружи. Вода становится красной.

Укус несостоявшегося материнства[37]. Челюсти жизни.

Иногда у жизни обнаруживаются акульи челюсти и два грозных ряда стальных клыков.

Я беру рюкзак, немного еды, воду, сменную одежду, телефон, который так и не включала со вчерашнего дня, да и зачем?

И ухожу.

Я подскакиваю!

Какая-то женщина грубо колотит в дверцу моей машины. Я спал глубоким сном. Мне требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя и понять, что это Бабетта. Быстро оглядываюсь вокруг. Никого. Не иначе как меня сглазили.

Вылезаю из машины в одних носках, заправляя майку в брюки, чтобы хоть как-то защититься от холода.

— И кто вы такой, чтобы вот так парковаться у меня под дверью? — весьма агрессивно вопрошает она.

— Я Ромео, друг Джульетты.

— Ромео, который пожарный?

— Да.

— Что вы здесь делаете?

— Я ищу Джульетту, она с вами.

— Чего вам от нее надо?

— Помочь ей.

— Кто вам сказал, что ей нужна помощь?

— Моя младшая сестренка.

— Что?

— Да нет, ничего. Это Малу направила меня к вам.

— Малу? Вы ее знаете?

— Она подружка моего прадеда.

— Даже так.

— Джульетта выхаживала меня, когда я был в коме.

— И это дает вам право вот так ее преследовать?

— Это скорее долг. Александр сказал, что ей будет приятно узнать, что я ее ищу.

— Ну, раз Александр сказал… Она осталась наверху.

— Совсем одна?

— С Джульеттой не поспоришь. Решимость — вот ее самое верное имя.

— А это для нее не опасно?

— Может, и опасно. Но такова жизнь. Ее жизнь.

— Можете мне показать, где она?

— Если хотите. Кстати, если подниметесь за ней, прихватите потом палатку?

— Если найду ее, конечно.

— Тут невозможно ошибиться. Есть только одна дорога — вы так или иначе столкнетесь с Джульеттой. Палатка стоит на берегу озера. Справитесь?

— Справлюсь, я же пожарник.

— А почему вы были в коме?

— Я упал с восьмого этажа, горела квартира.

— Уважаю. Наверно, она вами восхищается.

— Не больше, чем любым другим.

— Откуда вам знать? Приведите ее сюда, ей нужен хороший душ и горячий шоколад.

Затем Бабетта приглашает меня выпить кофе с парой галет, достает карту района с размеченным маршрутом и вручает ее мне. Действительно, с виду все просто. Два часа спокойным шагом на подъем. Час — если ты хорошо натренирован.

Я хорошо натренирован. А Джульетта там, наверху, одна и без защиты. Это придаст мне сил.

Пора уходить.

— А что вы думаете делать после того, как найдете ее? — бросает мне Бабетта в тот момент, когда я собираюсь захлопнуть дверцу.

— Она сама решит. Это ведь Джульетта, верно? Джульетта Решительная.

— Не падайте духом!

— Духа-то мне хватает.

— Тем лучше. И осторожней с козерогами. Если они начнут посвистывать, значит их что-то раздражает. В тот же момент садитесь на землю и разглядывайте свои башмаки. Жду вас после полудня. Звоните, если возникнут проблемы. Я написала на карте свой телефон.

Дорогой Ты,

бывают мужчины грубые, которые думают, что они круче племенных быков, и всей своей извращенно понятой мужественностью давят на слишком хрупких женщин, а бывают мужчины порядочные и деликатные, которые ценят женщин и с пониманием относятся к их ранимости.

Точно так же бывают роковые женщины, хотя единственное, что в них роковое — это межзвездная пустота в сердце, и они плохо обращаются с мягкосердечными мужчинами, а бывают женщины внимательные и бережные, их трогает, когда мужчина осмеливается показать свои слабости.

Некоторые комбинации в этом маленьком мире порой невозможны, другие, наоборот, сливаются в идеальной гармонии, потому что все прилаживается, все подгоняется друг под друга, даже слабости. Особенно слабости.

С Гийомом все прилаживается.

Когда я первый раз его увидела, брат был расплющен в лепешку, и меня поджидало возвращение в приют. А он стоял там и ласково мне улыбался, пытаясь поддержать, пока я разглядывала брата, кусочки которого держались вместе только благодаря ниткам, повязкам, ну и, может, Святому Духу в аэрозоли. Внутренний голос сказал мне: «Уходи с ним».

И все же я ушла вместе с шефом Ромео и его женой, потому что так получилось. Но в тот момент я сказала себе, что однажды, чуть позже, я навсегда уйду вместе с ним.

А потом, в следующие дни, приходя к брату, я встречала его, когда он дежурил, и он так же ласково улыбался мне, и всегда находил пару слов, чтобы подбодрить. А иногда это были не слова, а какая-нибудь печенюшка, потому что «сладкое помогает, когда ничто другое в горло не лезет». Он был прав. Думаю, я влюбилась в него, смакуя его фисташковые макарони и американское печенье с цукатами, которые напоминали мне, как утешительно действуют его сахарные улыбки.

Потом мы обменялись телефонами, потом — эсэмэсками, потом были встречи в кафе, желание и нежные слова, потом ласки, потом головокружение, совсем иное, чем с парнем в коллеже. Я уходила вместе с ним в жизнь, очень медленно и мягко, боясь поверить в это, настолько это было невероятно. Я ему все рассказала, так уж я устроена. Все налом и навалом, без утайки. Если уж уходить с ним, лучше начинать с твердой и честной опоры. Моя мать болтается где-то на обочине жизни, отец ничем не лучше тех парней, которым я давала, чтобы почувствовать, что существую в этом мире. Мир не хотел меня. Только они меня и хотели.

Гийом объяснил мне, что основа любого существования — уважение. Хотя для начала ему пришлось растолковать, что такое уважение. Ну и много же я для себя открыла!!! Главное — что я кругом промазала. Это меня здорово перетряхнуло. Но он был медбратом и вполне способен оказать первую помощь. Что он уже и делал — и с такой мягкостью.

Потом он помог мне исправить ошибки в сочинениях по французскому и в изложениях по истории и географии. Первый этап.

Потом научил, как правильно выражаться, заставив отказаться от моего набора вульгарных словечек и заменив их на некоторые синонимы. Второй этап. Он был долгим.

На третьем этапе я должна была слушать Шарля Трене и читать книги. Много книг. Все больше и больше. Начать пришлось с малого, чтобы я попривыкла. И чтоб со мной не случилось анафилактического шока.