Припав поцелуем к ее шее, Клейтон продолжал возбуждать ее, гладя потаенное местечко; искусные пальцы с безошибочной уверенностью отыскали крохотный бугорок, где, казалось, сосредоточились все чувственные желания.

С каждым мгновением жаркая, безумная волна уносила Уитни неведомо куда, поэтому она не сразу ощутила перемену в его ласках. Его поцелуи, прикосновения, только что такие нежные и страстные, стали теперь безжалостными и жестокими, в них было что» то неприятное, нехорошее, порочное. Для человека, терзаемого неразделенной любовью, любовью собственника… в его поцелуях не хватало горячего искреннего пыла, а в ласках — истинной нежности.

Его пальцы вновь шевельнулись в ней, и, Уитни тихо застонала.

— Так значит, тебе это нравится? — с издевкой прошептал Клейтон и отстранился. — Не хочу, чтобы ты слишком наслаждалась, любовь моя, — резко бросил он и лег на Уитни, раздвигая ее ноги коленом, а потом… потом стиснул ее бедра, приподнял, и в этот момент циничные нотки в его голосе наконец разорвали густой сладострастный туман, почти поглотивший ее. Уитни успела заметить выражение неподдельной горечи, промелькнувшее в его взгляде, прежде чем Клейтон чуть откинулся и сильным толчком врезался в тесные девственные глубины. Слепящая боль, казалось, разорвала ее надвое, из горла Уитни вырвался пронзительный вопль; Почти теряя сознание, она закрыла лицо руками, выгнула спину, пытаясь избавиться от чего-то раскаленного стального, пронзившего ее, и, как сквозь сон, услышала свирепое проклятие, сорвавшееся с губ Клейтона.

Он отпрянул, и Уитни застыла, готовая забиться в истерике, пытаясь собраться с силами и приготовиться к новой агонизирующей боли, которая придет, как только он вновь вонзится в нее.

Но боли все не было: Клейтон не шевелился. Руки Уитни бессильно опустились. Сквозь застилающую глаза дымку слез она видела его над собой. Голова Клейтона была откинута, глаза закрыты, лицо превратилось в маску мучительного страдания.

Глядя в это потрясенное лицо, Уитни не чувствовала, что ее тело сотрясается от подавленных рыданий, пока усилия сдержать слезы не стали слишком невыносимым бременем. Она жаждала утешений, прикосновения теплых рук и безрассудно неразумно искала нежности у своего палача. Дрожа всем телом, всхлипывая и задыхаясь, Уитни протянула руки к Клейтону, обняла и притянула к себе.

Клейтон с трепетной нежностью сжал ее в объятиях и лег рядом. Уитни без единого слова уткнулась лицом в его голую грудь и зарыдала, выплакивая обиду и боль, захлебываясь от слез, сотрясавших ее с ужасной силой, и Клейтон испугался, что ее сердце может не выдержать. Он лежал, прижимая к себе это оскверненное, обнаженное тело, гладя смятый шелк ее волос, терзая себя этими душераздирающими всхлипами, горячими потоками слез, катившихся по ее щекам и падавших на его грудь.

— Я… я сказала Полу, что не в-выйду за него замуж, — запинаясь, прорыдала Уитни. — С-сплетни… это не моя вина.

— Дело не в этом, малышка, — шепнул Клейтон прерывающимся от волнения голосом. — Я бы никогда не сделал с тобой такого лишь из-за каких-то сплетен.

— Тогда… за что? — выдавила она. Клейтон глубоко, прерывисто вздохнул:

— Я думал, ты была близка с ним. И с другими тоже.

Ручьи слез мгновенно пересохли. Прижав простыню к груди, девушка приподнялась и окинула Клейтона презрительным взглядом.

— Так вот оно что! И ты поверил! — прошипела она и, вырвавшись из его объятий, повернулась лицом к стене.

Ужас и растерянность, овладевшие ею еще в экипаже, испарились, а вместе с ними и уверенность в его любви. Беспощадная истина осенила ее, а вместе с прозрением пришло чувство омерзительно-тошнотворного стыда. Только сейчас Уитни поняла, что Клейтон сделал это, чтобы унизить ее: его чудовищная гордость требовала бесчеловечной мести за некое воображаемое преступление.

Тошнота подступила к горлу, едва девушка осознала, что отдалась ему без борьбы. Клейтон не обманывал ее, Уитни сама себя обманула. И не украл девственность — она сама подарила ее ему. Подарила.

Охваченная стыдом и отвращением к себе, Уитни попыталась спрятаться под тяжелыми одеялами, чтобы прикрыть наготу.

Клейтон заметил это и осторожно натянул одеяла на прелестное трепещущее тело. Слишком поздно он понял, что в довершение к бесчеловечному поступку еще и оскорбил девушку, и поспешно положил руку на худенькое плечо, пытаясь повернуть ее к себе.

— Пожалуйста, позволь мне все объяснить, — попросил он. — Я думал…

Но Уитни с омерзением сбросила его руку.

— Я бы не прочь узнать правду! Но вам для этого придется прислать мне подробное письмо, потому что, если вы когда-нибудь приблизитесь ко мне или к кому-то из моей семьи, клянусь, я убью вас!

Зловещая суть этой угрозы, однако, была несколько смягчена приглушенными всхлипываниями, которые продолжались, казалось, бесконечно, пока она, окончательно измучившись, не уснула тяжелым сном.

Его светлость, Клейтон Роберт Уэстморленд, герцог Клеймор, потомок пяти поколений аристократов, владелец огромных поместий и богатств, превосходящих всякое воображение, лежал рядом с единственной женщиной, которую когда-либо любил, не в силах ни утешить, ни вернуть ее.

Он мрачно уставился в потолок, а перед глазами все время возникала Уитни, такая, какой он видел ее всего несколько часов назад, оживленная, жизнерадостная, дирижирующая веселыми «музыкантами».

Как он мог сделать это с ней, ведь больше всего на свете ему хотелось оберегать, лелеять и баловать Уитни? Вместо этого он холодно и безжалостно взял ее невинность, но при этом потерял гораздо больше: ту единственную, кем сильнее всего на свете хотел обладать, — упрямую, своевольную красавицу, спящую сейчас рядом. Ту, что возненавидела его навсегда.

Он вспоминал все те грубые, вульгарные слова, которые сказал ей в экипаже и в этой комнате. Каждое унизительное слово, каждое прикосновение, ранившее ее, упорно всплывали в мозгу, причиняя несказанные мучения, но он наказывал себя, снова и снова воскрешая в памяти омерзительные детали всего, что произошло.

Уже ближе к рассвету Уитни повернулась на спину. Клейтон наклонился над ней, нежно отвел со щеки темно-рыжий локон и снова лег, неотрывно глядя на спящую девушку, потому что знал: Уитни в последний раз находится так близко. ***

Она проснулась на следующее утро, разбуженная неприятным ощущением между бедер и легкой болью во всем теле. Ресницы слегка затрепетали, и девушка перевернулась на спину, не поняв в первые минуты, где находится, и обводя сонными полузакрытыми глазами комнату.

Она лежала в гигантской постели, стоявшей на возвышении. Просторная комната казалась раз в десять больше спальни у нее дома и была великолепно обставлена. Левая стена целиком из стекла, а напротив располагался мраморный камин, такой большой, что она могла стать в нем почти в полный рост. Остальные две стены были отделаны широкими панелями из розового дерева с богатой резьбой и увешаны великолепными гобеленами. Уитни устало прикрыла глаза и снова погрузилась в дремоту. Как странно, что она спит в комнате, которая, судя по обстановке, явно принадлежит мужчине!

И тут глаза ее широко раскрылись, и девушка, подскочив, села на постели его комнаты! Его комнаты!

Кто-то открыл дверь, и Уитни съежилась, прижимая к груди шелковую простыню. Вошла рыжеволосая горничная небольшого роста, которую Уитни видела вчера на балконе. Она внесла починенное платье и сорочку, которые бережно повесила стул, и уже повернулась, чтобы выйти, но заметила жавшуюся к подушке Уитни.

— Доброе утро, мисс, — поздоровалась горничная, подходя ближе, и Уитни с горечью отметила, что та ничуть не удивилась, обнаружив голую женщину в постели хозяина, очевидно, в этом не было ничего необычного. — Меня зовут Мэри, — объяснила горничная с мягким ирландским акцентом, вручая Уитни пеньюар. — Могу я помочь вам?

Униженная до глубины души Уитни оперлась о протянутую руку и неловко спрыгнула на пол.

— Боже милосердный! — охнула Мэри, отступая. Взгляд служанки был прикован к залитым кровью простыням, — Что он с вами сделал?

Уитни успела вовремя подавить приступ истерического смеха.

— Погубил меня! — выдавила она.

Мэри оцепенело уставилась на багровые пятна.

— Он ответит за это на Божьем суде! Господь не простит его так просто. Подумать только, важный господин, герцог, его светлость, и так обидеть девушку!

Она отвела глаза от постели и повела Уитни в соседнюю комнату, к утопленной в полу мраморной ванне.

— Надеюсь, Бог не простит его, — всхлипнула Уитни, ступив в теплую воду. — И прошу небо, чтобы он вечно горел в аду! Жаль, что у меня не было ножа, иначе я вырвала бы его черное сердце!

Мэри попыталась было намылить ей спину, но Уитни взяла у нее салфетку и начала тереть каждую часть тела, которой касался Клейтон. И неожиданно ее рука застыла. Что за безумие заставило ее покорно усесться в ванну, когда следовало бы давно одеться и попытаться найти способ сбежать?

Она вцепилась в запястье горничной и впилась в нее безумным, умоляющим взглядом.

— Мне нужно скрыться, прежде чем он вернется, Мэри. Пожалуйста, помогите мне! Вы не поверите, сколько боли он мне причинил, какие ужасные вещи говорил! Если я останусь, он.. он снова сделает со мной это.

Девушка грустными голубыми глазами посмотрела на Уитни и покачала головой.

— Его светлость не собирается входить сюда или удерживать вас силой. Он сам велел мне ухаживать за вами. Лошадей уже запрягли, карета у входа. Когда вы оденетесь, я сама сведу вас вниз.


Клейтон стоял у окна этажом выше, пытаясь в последний раз увидеть потерянную любовь. Сказать последнее прости. Деревья гнулись и скрипели на ветру, низко кланяясь Уитни, когда та вышла из дверей навстречу осеннему дню, такому же мрачному и хмурому, как душа Клейтона. Складки платья развевались, а ветер разметал волосы по плечам.

На нижней ступеньке крыльца Уитни на какое-то мгновение остановилась, Клейтону показалось, что она вот-вот обернется и увидит его. Он беспомощно протянул руку, словно желая скользнуть костяшками пальцев по гладкой шелковистой коже. Но ладонь уперлась в холодное стекло. И словно почувствовав, что за ней наблюдают, Уитни величественно подняла голову, гордо тряхнула волосами и, не оглядываясь, ступила на подножку экипажа.

Клейтон стиснул кулак, и бокал с бренди, который он держал в руке, разлетелся на мелкие осколки. Он непонимающе уставился на красные ручейки, стекавшие с пальцев.

— Надеюсь, вы получите заражение крови, — удовлетворенно предсказала стоявшая в дверях Мэри.

— К несчастью, вряд ли, — сухо ответил Клейтон.


Уитни скорчилась в углу кареты, терзаемая стыдом, горем и гневом. Она вспомнила все омерзительные слова, которые он говорил, холодные, отстраненные ласки, чужие руки, скользившие по ее телу, умело и против ее воли возбуждающие в ней желание.

Боже, она желала себе смерти… нет, не себе, ему! Прошлая ночь — всего лишь начало унизительного кошмара, который ей теперь придется терпеть всю жизнь. Майкл Арчибалд, несомненно, будет настаивать на том, чтобы Эмили отослала ее домой, поскольку никогда не позволит женщине, чья добродетель весьма сомнительна, общаться со своей женой. Даже если Уитни сумеет убедить его, что ее силой заставили провести ночь с Клейтоном, ее репутация все равно запятнана. Светское общество отвергнет ее — она больше недостойна уважения порядочных людей.

Пытаясь побороть подкатившую тошноту, Уитни откинула голову на сиденье. Она должна, непременно должна придумать, как объяснить Арчибалдам, где провела ночь, найти подходящий предлог, чтобы избежать разоблачения. Иначе ее просто изгонят отовсюду: из дома подруги и из круга друзей.

Прошел почти час, прежде чем Уитни смогла сочинить подходящую историю, которую можно будет рассказать Майклу и Эмили, — к сожалению, она звучала не слишком правдоподобно, но, если они не начнут терзать Уитни расспросами, возможно, все обойдется. Теперь она чуть меньше боялась, но чувствовала себя бесконечно одинокой и несчастной. На свете не было человека, к которому она могла бы обратиться за пониманием или утешением.

Уитни могла написать тете Энн, гостившей в Линкольншире у кузины, и попросить приехать в Лондон. Но что может сделать тетя Энн, кроме как потребовать, чтобы Клейтон немедленно женился на ней? Какое жестокое наказание, саркастически фыркнула девушка. Он получит именно то, чего всегда добивался, а ей суждено провести жизнь с человеком, которого она будет ненавидеть, пока жива. Если же Уитни откажется выйти замуж за Клейтона, тетя Энн, естественно, обратится за советом к дяде Эдварду. Тот, узнав, что натворил Клейтон, вероятнее всего, потребует сатисфакции, а это означает дуэль, которой нельзя допустить. Прежде всего дуэли запрещены, но, самое главное, Уитни была твердо убеждена, что этот ублюдок, не задумываясь, убьет дядю.

Есть еще один выход — дядя Эдвард может обратиться в суд, но публичный скандал навеки погубит Уитни.