— Теперь можно с уверенностью сказать, Баскервиль: Уэстморленды достаточно долго женаты, чтобы начать ссориться, — губы Маркуса Ратерфорда дернулись в усмешке.

Добродушное лицо Баскервиля омрачилось:

— Господи Боже! Да я бы в жизни ничего не сказал, зная, что это может привести к скандалу! Она такая милая! Мне просто не по себе при мысли о том, что причинил ей неприятности. Уверен, она никогда бы не поехала на этот проклятый бал, будь ей известно, что мужу это не понравится.

— Вы так считаете? — осведомился лорд Ратерфорд, обменявшись пренебрежительными улыбками с остальными тремя игроками.

— Ну конечно, нет, — уверенно заявил Баскервиль. — Если бы Клейтон не велел ее светлости ехать, она бы с места не тронулась. В конце концов, она его жена. Обет, знаете ли, послушание и все такое!

Это весьма смелое замечание было встречено оглушительным фырканьем и смешками.

— Как-то я сказал жене, что ей совсем ни к чему новый меховой палантин, который она страстно желала иметь, поскольку у нее уже есть целая дюжина, — сообщил Ратерфорд, на мгновение забыв об игре. — Я был тверд, топнул ногой и сказал, что она его не получит.

— И она, конечно, смирилась? — испуганно спросил Баскервиль.

— Ошибаетесь, — хмыкнул Ратерфорд. — Вместо этого купила одиннадцать новых платьев, по одному к каждому палантину, и заявила, что, если уж я заставляю ее ходить в отрепьях, по крайней мере никто не осмелится критиковать новые туалеты. И потратила в три раза больше, чем стоил сам мех.

— Господи! И вы ее побили?

— Побил? — удивленно повторил Ратерфорд. — Нет, это нисколько не помогло бы, будьте уверены. И потом подобная идея мне не слишком нравится. Вместо этого я купил ей палантин.

— Но… но почему? — потрясение охнул Баскервиль.

— Почему, старина? Могу объяснить. Потому что не имею ни малейшего желания приобрести всю Бонд-стрит3, прежде чем жена немного успокоится. Платья чертовски дорого обходятся, но драгоценности… хорошо, что она не успела вспомнить о драгоценностях! Да я бы сэкономил целое состояние, согласись я купить ей мех!


Первые лучи солнца озарили небо, когда Уитни бесшумно ступила на мраморную лестницу, чтобы подняться к себе. Она сегодня ужасно тосковала по Клейтону. Ей не хватало ощущения его руки, легонько сжимающей талию, дерзкого взгляда, радости от сознания того, что он рядом. Как он сумел стать самым дорогим для нее человеком за такое короткое время?

Она чувствовала себя настолько безутешной без него, что едва не поддалась искушению принести записку и все объяснить. Но что произойдет в следующий раз, если он снова впадет в ярость по неизвестной причине? Опять начнет наказывать Уитни своим пренебрежением, а ведь это такая скука — знать, что твой возлюбленный рассержен на тебя непонятно почему! Она ничуть не жалела о своем, открытом неповиновении приказу Клейтона сегодня, поскольку надеялась окончательно выяснить отношения в стычке, которой так добивалась.

Уитни даже уже подумывала, не стоит ли упомянуть за завтраком, как прекрасно провела время у Клифтонов. Да, решила она, нашаривая в темноте лампу, это неплохая мысль!

Но по зрелом размышлении идея оказалась не столь уж превосходной, со страхом поняла Уитни, когда комната внезапно ярко осветилась и она краем глаза заметила ноги в блестящих сапогах и пару темно-синих перчаток, которыми кто-то лениво похлопывал по бедру. Паника мгновенно охватила Уитни, но вместе с ней пришло и озарение. Она притворилась, что не видит мужа, завела руки за спину и направилась в гардеробную, на ходу расстегивая платье. Если только удастся заставить его подождать, пока она не переоденется в одно из самых соблазнительных неглиже, то получит небольшое преимущество, а потом желание может затмить гнев и тогда…

— Не снимай его, пока я не уйду!

Уитни обернулась, испуганная уничтожающим тоном.

Клейтон встал, надвигаясь на нее с хищностью пантеры, преследующей добычу. Уитни инстинктивно начала отступать, но тут же взяла себя в руки и гордо вскинула голову. Он навис над ней, и ей показалось, что от него повеяло ледяным ветром.

— Помнишь, я говорил тебе, что произойдет, если посмеешь снова ослушаться меня? — вкрадчивым, зловещим голосом осведомился Клейтон.

Несмотря на испуг и злобу, охватившие Уитни, она была так влюблена в этого человека, что даже голос дрожал от переполнявшей ее нежности, когда она заговорила.

— Помню, — трогательно-тихо прошептала Уитни. — И помню также многое другое. Помню слова, которые ты говоришь… когда находишься глубоко во мне, кажется, прикасаешься к моему сердцу. Я помню…

— Замолчи! — яростно перебил он. — Или, помоги мне. Боже, я…

— Помню прикосновение твоих рук, когда…

Он стиснул ее плечи и начал трясти с такой силой, что голова Уитни откинулась.

— Будь ты проклята! Я сказал, прекрати!

— Не могу.

Уитни морщилась от боли, которую ей причинял Клейтон, но не собиралась сдаваться:

— Я не могу остановиться, потому что люблю тебя. Люблю твои глаза, улыбку и…

Клейтон злобным рывком притянул ее к себе и ошеломил безумным, жестоким поцелуем, впиваясь в губы, чтобы заставить замолчать, причинить боль, отомстить. Он с такой силой сжимал ее, что Уитни не могла дышать. Но ей было все равно — она чувствовала твердость его плоти, налившейся желанием, и, когда его губы с дикой жаждой и отчаянным голодом вновь приникли к ее губам, обхватила Клейтона за шею и прильнула к его груди.

Но тут он оттолкнул ее так же внезапно, как и схватил в объятия. Клейтон тяжело, прерывисто дышал, и в лице было столько горечи, столько разочарования, что Уитни едва не нарушила данное себе обещание и не заговорила о записке. Вместо этого она храбро вскинула голову и со спокойным вызовом объявила:

— Я с радостью соглашусь подвергнуться заключению в этой комнате, если ты пожелаешь, при условии, что ты останешься со мной. В противном случае ничто и никто не удержит меня здесь, даже если придется поджечь дом.

Несколько мгновений Клейтон непонимающе смотрел на нее. Уитни выглядела такой непередаваемо красивой, юной и беззащитной, что, не испытывай он жгучей ненависти к ней и к себе, непременно улыбнулся бы. Пришлось снова напомнить, что она не кто иная, как расчетливая потаскуха. Но так или иначе, она посмела предложить ему остаться вместе с ней в запертой комнате! Иисусе! Да он едва мог выносить жизнь в одном доме с ней, хотя и вынужден был признать, что невыносимое презрение к этой женщине постоянно сменялось неутолимым желанием.

— Если ты когда-нибудь покинешь пределы поместья без моего разрешения, — тихо, взбешенно процедил он, — будешь Бога молить о той «нежности», что я выказал тебе в первый раз, когда привез сюда.

Клейтон научил Уитни гордиться силой, которую она приобрела над его телом, и этот единственный жестокий поцелуй показал Уитни, как сильно он все еще желает ее. Сознание этого дало ей мужество взглянуть на Клейтона и, слегка краснея, прошептать:

— Я уже молю об этом Бога, милорд. — И мятежно глядя ему в глаза, добавила, направляясь к гардеробной. — Однако не сомневайтесь, я обязательно спрошу вашего разрешения, прежде чем покину пределы имения.

Услышав, как захлопнулась дверь, она устало прислонилась к стене гардеробной, гораздо более потрясенная ссорой из-за того, что позволила Клейтону заметить это. Пустая угроза относительно поджога не остановит его, раз уж он решил запереть ее. Слуги, конечно, беспрекословно подчинятся его приказу и не дадут ей и носа высунуть из комнаты. Но она вывела его из равновесия, дерзко предложив остаться с ней.

Уитни сознавала, что играет с огнем. Нельзя рисковать бесконечно. Он просто обозлится настолько, что отошлет ее из Клеймора. Нужно быть рядом, чтобы вынудить его обвинить ее в воображаемом преступлении. Нужно быть рядом, чтобы разжигать огонь его желания. Что-нибудь одно — ярость или похоть вырвет Клейтона из каменного молчания.

А в это время Клейтон лежал в постели, холодно оценивая прошлое и будущее. К этому времени он сумел найти объяснение каждому до сих пор непонятному слову и поступку Уитни. Наконец-то причина ее поведения на свадьбе Элизабет стала совершенно ясной. Она намеренно бросала ему в лицо те злые, холодные слова! Просто несколько недель спустя Уитни обнаружила или вообразила, что беременна, и, поскольку отец ребенка не хотел или не мог дать ей свое имя, задумала хитрый план, который с успехом осуществила. А он, как последний идиот, с огромной радостью позволил превратить себя в рогоносца.

Клейтон не представлял, как долго сможет выносить все это. Сердцем и умом он сознавал жестокую реальность — между ним и Уитни все кончено, но предательское тело терзало его все тем же ненасытным желанием.

Вероятно, если они не будут находиться под одной крышей, он найдет забвение. Переедет в городской дом и заживет подобием прежней жизни или отправится во Францию или Испанию на несколько месяцев. Это было бы идеальным решением, однако Уитни, что бы он ни говорил, носит его ребенка, и в случае каких-либо осложнений ему не следует находиться так далеко.

Нет, лучше переехать на Аппер-Брук-стрит. Отвлечься и удовлетворить физические потребности можно и в Лондоне. Все, что от него требуется, — сопровождать жену месяца два на балы и приемы, пока ее беременность не станет очевидной, а потом ей придется сидеть дома, и никому не покажется странным, что они больше не выезжают вместе. А когда его увидят с другими женщинами, старые приятели станут сочувственно прищелкивать языками и шептать друг другу, что «маленькое ничтожество», на котором он женился, не сумело удержать его дольше нескольких месяцев и они с самого начала знали, чем все это кончится.

Сама мысль об этом доставила Клейтону какое-то извращенное удовольствие. Он искренне надеялся, что родится мальчик, поскольку это его единственная возможность получить наследника. Иначе придется положиться на Стивена; слава Господу, что у него есть брат! Земли и титул всегда принадлежали его семье, а ведь отец был единственным мальчиком из пятерых детей!

На следующее утро Уитни долго обдумывала записку, которую в конце концов и отправила Клейтону с Клариссой. В послании сообщалось, что родители лорда Арчибалда празднуют сегодня годовщину брака и она обещала Эмили и Майклу обязательно приехать, поэтому будет крайне благодарна, если Клейтон согласится сопровождать ее.

Уитни в нетерпеливом ожидании вышагивала по комнате и, как только появилась горничная, почти вырвала у нее ответную записку и дрожащими пальцами развернула. Клейтон даже не удосужился взять новый листок и просто приписал внизу размашистым почерком: «Сообщи камердинеру — парадная форма одежды или нет».

Уитни едва не рассмеялась от радости. Этим вечером она провела за туалетным столиком куда больше времени, чем обычно. Кларисса подняла ее волосы наверх и перевила тонкой золотой цепочкой, принадлежавшей когда-то бабушке Уитни. В ложбинке между грудями покоился строгий топазовый кулон, окруженный бриллиантами, — наследство, доставшееся от прабабки. Уитни не надела ни одного украшения, принадлежащего Уэстморлендам. И даже сняла великолепное обручальное кольцо. Она уже раздумывала, не избавиться ли и от венчального кольца, но так и не решилась этого сделать.

Клейтон стоял в дальнем конце бело-золотого салона с бокалом виски в руках, угрюмо глядя в окно. Он, как всегда, был великолепен в черном вечернем костюме. Уитни с лукавыми искорками в глазах появилась в салоне в облаке сверкающего шифона с золотыми блестками. Она не сняла золотистого палантина, прикрывавшего груди и лежавшего на спине легким полумесяцем, поскольку намеревалась сделать это лишь в доме Арчибалдов.

В карете царило ледяное молчание, однако Уитни утешала себя, представляя лицо Клейтона при виде соблазнительно обнаженных грудей, открытых до неприличия низким вырезом. Если Клейтону так не понравился зеленый наряд, вряд ли он одобрит этот.

— Мы очень гармоничная пара, — заметила Уитни, когда Клейтон помогал ей выйти.

— В каком отношении? — холодно осведомился он.

— Черное прекрасно сочетается с золотистым, — с деланной невинностью пояснила Уитни и обманчиво небрежным жестом сбросила с плеч шелковый палантин, позволив ему упасть на землю.

— Не могу понять, черт возьми, какая разница… — начал Клейтон и застыл на месте, не в силах оторвать разъяренного взгляда от кремово-розовой плоти, обрамленной переливающимся золотом. — Пытаешься узнать, как велики пределы моего терпения и до чего меня можно довести? — с тихим бешенством спросил он.

— Нет, милорд, — скромно ответила Уитни, сознавая, что прибывающие гости с любопытством посматривают на них. — По-моему, я и так довела вас до крайности, всего лишь сообщив о том, что собираюсь подарить ребенка.

— Я посоветовал бы, — бросил Клейтон, с видимым усилием пытаясь взять себя в руки, — помнить о своем состоянии и вести себя соответственно.