— Я… я думаю, вам не следует говорить мне такие… такие вещи, — прошептала она.

— Вы так боитесь правды?

— Не правды, нет. Но…

— Но чего же? — Киприан вновь стал целовать ее руки.

— Нет! Не делайте этого, Киприан.

Он улыбнулся, но рук ее не выпустил.

— Мне нравится слышать свое имя из ваших уст. Произнесите его еще раз.

— Нет. — Элиза покачала головой и решительно вырвала у него свои руки. — Все это неправильно. Это… это просто неприлично.

— Что же нам сделать, чтобы все было прилично?

— Ничего. То есть я хочу сказать, что я вас совсем не знаю. Я не знаю ни откуда вы родом, ни кто ваши родные…

— Кто мои родные? — Он как-то странно усмехнулся. — У меня нет родных, Элиза.

— О-о-о!..

Киприан увидел, как у нее между бровями залегла морщинка: очевидно, Элиза придумывала новые причины, по которым для нее невозможно было принимать его ухаживания. Но Киприан не собирался давать ей время на размышление.

— Я один на свете, Элиза, один как перст. Вероятно, именно поэтому меня так тянет к вам.

— Гм-м!.. — Она сглотнула. Ее губы слегка приоткрылись, образовав маленькую букву «о», и Киприану тут же захотелось поцелуями придать им другую форму. Протянув руку, он легонько провел кончиком пальца по ее нижней губке.

— Я… вы… — Она резко отдернула голову. — Может быть, вы хотя бы расскажете мне о вашей семье?

Ах да, семья. Он придвинулся к ней ближе:

— Что вы хотите узнать?

— Ну… — Она начала чертить кончиком указательного пальца по поверхности стола. Киприан молча наполнил ее бокал, и Элиза с благодарным кивком взяла его в руки, но пить не стала. — Расскажите мне, кто были ваши родители.

Киприан сжал челюсти, соображая, какую часть правды он может ей открыть.

— Моя мать, царствие ей небесное, умерла, когда я был еще мальчишкой. Она была замечательной женщиной. Жизнь ее не баловала, но она делала, что могла. Мой отец рано оставил ее, несмотря на ее любовь и преданность, — добавил он, предвосхищая какие-либо вопросы об отце. — Он был удачливым дельцом, но не смог оценить ее любви и не пожелал выполнить свой долг по отношению к ней. И ко мне.

— Он бросил вас и вашу мать? — На лице Элизы отразилось потрясение. Какой же тепличной жизнью она жила до сих пор! — А другие дети были?

— У моей матери? Нет, я был у нее единственным ребенком. Знаете, Элиза, я думаю, вам бы понравилась моя мать. — Киприан слегка наклонился вперед, сам удивленный искренностью и жаром своих слов. — Она понравилась бы вам, а вы понравились бы ей. У вас те же утонченные манеры, та же спокойная осанка и тот же неукротимый дух.

— Неукротимый дух? — Элиза рассмеялась. — Дома никто не сказал бы так обо мне. Я всегда была тихоней.

— Значит, пребывание на борту «Хамелеона» пошло вам на пользу не меньше, чем Обри. Скажите мне, — он снова накрыл ее свободную руку своей, — будет ли ваша семья так же благодарна за изменения, произошедшие в вас, как отец Обри?

Элиза нервно откашлялась, но руки не отняла.

— Это разные вещи.

— Может быть. А может быть, и нет. Вы благодарны?

— Я… я не знаю. Киприан, пожалуйста, — взмолилась она, — я думаю, нам лучше вернуться к прежней теме.

— И что это за тема?

— К Обри. Мы говорили о нем.

— Нет, о вас и о том, почему вы бежали из Англии.

— Я не бежала.

— Нет? Тогда скажите, когда состоится ваша свадьба?

Элиза отдернула руку. Говорить о предстоящем бракосочетании ей явно не хотелось.

— Так что же, Элиза? — не отступал Киприан. — Когда вы должны стать женой молодчика, которого выбрали вам родители? Ведь это они вам его выбрали, не так ли?

— Ну… да, они. Но я их выбором довольна, — парировала Элиза. — Мы должны пожениться следующим летом.

— Так почему же вы не остались в Лондоне, чтобы готовиться к этому радостному событию? Почему обществу человека, которым, как вы сказали, вы «довольны», вы предпочли далекий остров и общество маленького мальчика?

Прежде чем ответить, Элиза глотнула вина. На ее нижней губе повисла крошечная капелька, и она машинально слизнула ее. Это выглядело одновременно так невинно и так вызывающе, что Киприан едва не выругался вслух. Его влекло к ней до безумия, а она даже не понимала, что делает!

— Я решила сопровождать Обри, потому что хотела помочь ему.

— С ним мог поехать кто-нибудь другой. Его собственная мать, например. Так почему его спутницей в этом путешествии оказались именно вы?

Он смотрел ей прямо в глаза, не давая собраться с мыслями и придумать обтекаемый ответ. Элиза выглядела такой несчастной, что ему показалось, будто она сейчас заплачет, хотя у него и в мыслях не было ее обидеть. Но вот она глубоко вдохнула, и ее нежно округлый подбородок воинственно вздернулся.

— Если уж вы так хотите знать, то я не очень хотела выходить замуж за Майкла Джонстона. По крайней мере, вначале. Но теперь я думаю, что нам будет хорошо вместе.

— Вам будет хорошо вместе? — Киприан издал смешок и откинулся на спинку кресла. — А как же любовь, страсть? Не совершайте этой ошибки, Элиза, не лишайте свою жизнь любви и страсти.

— Да кто вы такой, чтобы давать мне советы? — огрызнулась Элиза. — Судя по вашему поведению, вы, по-видимому, предпочитаете страсть любой разумной и серьезной привязанности. Доверию. Настоящей заботе людей друг о друге.

Киприан улыбнулся ее горячности:

— Если вы хоть раз попробуете, что такое страсть, моя дорогая, вам и в голову не придет сравнивать это высшее и самое мощное из чувств с чувствами гораздо более слабыми и пресными, с теми, какие вы превозносите сейчас.

Серые глаза Элизы загорелись праведным гневом.

— Кому-кому, а уж вам бы не следовало так говорить! Ведь вашу мать погубила именно такого рода страсть. Она вышла замуж за человека, который, очевидно, не был к ней привязан и не заслуживал ее доверия. И почему она это сделала, как вы думаете? Может быть, она спутала свою страсть к нему с теми более тонкими чувствами, которые только и могут создать счастливый, прочный брак? Вы выросли без отца, у вашей матери, как вы сказали, была тяжелая жизнь, а все потому, что при выборе мужа ею руководила слепая страсть, тогда как более разумный и трезвый подход сослужил бы куда лучшую службу и ей, и вам. Майкл, может быть, и не заставляет мое сердце биться быстрее, но нам будет хорошо и надежно вместе. И я уверена, что он, по крайней мере, не бросит меня!

Как легко она вылила ушат воды на разгоравшийся костер его собственной страсти к ней! Вне себя от ярости и разочарования, злясь на нее, на отца, разрушившего их с матерью жизнь, Киприан перестал взвешивать свои слова.

— Разве я говорил, что она вышла за него замуж? Простите, если создал у вас ложное впечатление, Элиза. Мой отец не удосужился жениться на моей матери. Боюсь, вы видите перед собой обычного незаконнорожденного, или, грубо говоря, ублюдка.

Тон его был спокоен, но леденил душу, и Элиза затихла, как будто он на нее накричал. Судорожно сглотнув, она покрутила в пальцах бокал и еще раз облизнула губы.

— Простите меня. Я… я не знала…

Киприан вышел из-за стола. Дьявол его побери со всеми потрохами, что же он наделал?! У него и в мыслях не было рассказывать все это. Он вообще не собирался рассказывать Элизе что бы то ни было, кроме того, что могло бы привлечь ее к нему. Он был намерен опутать ее сетями, согнуть, подчинить своей воле, пока она в конце концов не упадет в его объятия. Но он позволил ей перехватить инициативу, и его собственные эмоции привели к его поражению. Ей достаточно было просто слизнуть капельку вина с губы, как он возбудился, словно похотливый козел. Рассуждая о необходимости избегать страсти, она привела в пример загубленную жизнь его матери, и он впал в ярость. А потом кончик ее языка вновь показался, увлажняя пересохшие губы, и Киприан почувствовал себя охваченным столь мощным желанием, что он, казалось, сейчас будет спален им.

Киприан рассеянно провел рукой по волосам. Если не предпринять что-нибудь в самое ближайшее время, он точно взорвется.

Резко втянув в себя воздух, он вернулся за стол и, ни слова не говоря, вновь наполнил и свой, и ее бокалы. С самых юных лет он знал, что самая большая ошибка, какую только может совершить человек, — это уклониться от брошенного вызова. И неважно, исходил ли вызов от такого же сорванца, как он сам, от более сильного противника или от красивой молодой женщины, которая необъяснимым образом приводила его в смятение. И в том, и в другом, и в третьем случае наступление было самой лучшей защитой.

Разумеется, чтобы добиться успеха, необходимо было поразить противника в самое уязвимое место. С уличными забияками хорошо срабатывал удар головой в лицо или коленом в пах. Слабостью Ллойда Хэбертона был его единственный сын. Что же касается Элизы Фороугуд…

Киприан поднял свой бокал, словно собирался произнести тост. Увидев опасливое выражение на ее лице, он улыбнулся:

— Кажется, мы зашли в тупик, Элиза, но у меня есть к вам одно предложение.

13

— Предложение? — Что-то в улыбке Киприана заставило сердце Элизы замереть, но уже в следующий миг эта наиболее своенравная и непредсказуемая часть ее организма словно вознамерилась вырваться из ее груди на волю. — Какое же предложение? — спросила она, крепче стискивая ножку своего бокала.

Киприан небрежно пожал плечами:

— Ваши критические Замечания насчет моей матери и выбора, который она сделала, показывают полное незнание предмета с вашей стороны.

— Я только хотела сказать…

— Нет уж, сначала дослушайте до конца. Вы говорите о страсти как о чем-то, чего следует бояться, как о грехе, который может погубить вашу жизнь. Не спорю, жизнь моей матери могла бы сложиться лучше, но я вовсе не уверен, что, будь у нее возможность начать все сначала, она бы поступила иначе. Она действительно любила того человека. — В голосе Киприана послышалась горечь. — И сожалела только о том, что не смогла удержать его.

Элиза прикусила губу.

— Но, может быть… Может быть, если бы она не уступила его… его… Ну, вы понимаете… Может быть, тогда он бы женился на ней и остался с ней?

— А может быть, пошел бы своей дорогой, искать еще более уступчивую женщину. И где бы тогда был я? Просто не появился бы на свет. Но это все неважно. По крайней мере, моя мать вкусила страсти, какой бы короткой она ни была. Мне невыносима сама мысль о том, что вы будете влачить свое существование рядом с каким-нибудь скучным малым вроде вашего жениха и так и не узнаете, что в жизни бывает и по-другому.

— Майкл вовсе не скучный, — возразила она. «Он просто слишком… слишком совершенен», — хотелось ей добавить.

— Но он не зажег в вас страсти!

— Пока нет! Но со временем, я уверена… уверена, так и будет, — закончила она едва слышно.

— А я уже зажег.

У Элизы перехватило дыхание, в широко раскрытых глазах отразились ужас и замешательство.

— Вы?.. Нет, нет! — запротестовала она, хотя и понимала, что с ее стороны это чудовищная ложь.

— Да. — В улыбке и во всей позе Киприана была такая спокойная, искренняя уверенность, что Элизе захотелось заплакать. — Я вижу это по вашим глазам. Я слышу это по вашему дыханию — такому частому, неровному, порой совсем замирающему. Я чувствую это, Элиза, когда вы целуете меня. Все это, к вашему сведению, и есть сладостные проявления страсти. И вам, я думаю, пришло самое время выпустить вашу страсть на волю, а я покажу вам, как это сделать. Я научу вас тому, какое наслаждение мужчина и женщина могут подарить друг другу.

«Нет, я не позволю вам учить меня таким вещам!» — эти слова, которые она собиралась сказать, так и не были произнесены. Элиза зачарованно смотрела на него. Она попыталась думать о его матери, о ее загубленной жизни, но вместо этого вспоминала только, какие странные, жгучие ощущения вызывают в ней его поцелуи. Нежные поцелуи Майкла лишь пробуждали мысли о том, что на свете может существовать нечто подобное, а поцелуи Киприана…

— Означает ли ваше молчание, что вы задумались над моим предложением?

— Нет, — одними губами произнесла Элиза и прерывисто вздохнула. — Нет, я не собираюсь думать над вашим предложением, в чем бы оно ни заключалось, — попыталась сказать она несколько более твердо. Ей очень хотелось вина, но она тут же подумала, что подбадривать себя подобным образом не годится. Это приведет к обратному. Если она выпьет слишком много, то потеряет всякую способность к сопротивлению, и тогда…

И она отставила от себя бокал, а руки сложила на столе.

Но и это оказалось не самым удачным решением, поскольку Киприан тут же снова завладел ее руками. Его теплое прикосновение совершенно выбило Элизу из колеи, и она воззрилась на него с выражением беспомощности и растерянности на лице.