Под напором извне дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену, чуть не задев Элизу, и Киприан ворвался в комнату, словно ураган. Выражение его лица свидетельствовало, что он вне себя от бешенства, и Элиза в ужасе попятилась.

— Никогда не запирай от меня дверь, — медленно произнес он неестественно спокойным тоном, от которого ей стало еще страшнее.

— А ты не угрожай мне, — испуганно огрызнулась Элиза. Продолжая пятиться, она наткнулась на край кровати и покачнулась, еле удержав равновесие.

В мгновение ока Киприан оказался перед ней, огромный и разъяренный. Не успела она вымолвить слова, как он опрокинул ее на кровать и прижал к матрацу.

— Это мой дом! Мое слово здесь — закон.

Элиза попыталась ударить его, но он перехватил ее руку и придавил ее всем своим весом.

— Я никогда не сделаю тебе больно — клянусь! Тебе нечего бояться. Но ты не должна так поступать!

Элиза продолжала смотреть на него в немом ужасе. Она ничего не могла поделать. Ее собственное тело предавало ее. И сердце тоже.

— Ты делаешь мне больно сейчас, — прошептала она, каждой клеточкой ощущая жар и силу его твердых мускулов.

Он ослабил хватку и слегка приподнялся на локтях. На губах Элизы показалась горькая усмешка.

— Я не имела в виду физическую боль.

Киприан нахмурился:

— Не пытайся убедить меня — или себя, — что тебе противно то, что мы с тобой делаем.

— Ты ничего не понимаешь! — Она еще раз попробовала избавиться от объятий, лишающих ее воли, но он только крепче прижал ее к подушкам. — Пусти меня! — закричала она в совершенном расстройстве чувств.

— Если ты будешь со мной спорить…

— А ты перестань командовать мной — командовать всеми!

Он прервал ее поцелуем, который можно было бы назвать почти грубым, если бы Элиза не поняла сразу, что из всех возможных способов заставить ее замолчать Киприан выбрал самый действенный. Более того, когда их губы соединились, колокола тревоги, звучавшие у нее в мозгу, тут же начали стихать. Она уже почти не думала о том, что вряд ли ей удастся настоять на своем, если она будет сдавать позиции при первой же ласке. Киприан никогда не примет ее возражения всерьез, если она будет с такой готовностью раскрывать губы навстречу его поцелуям и обвивать руками его шею, требуя новых ласк.

Но Элиза ничего не могла с собой поделать. Она действительно горячо желала его. Чувствуя, как внутри ее все кипит, жарко клубится и бурлит, требуя выхода, она наслаждалась придавившей ее тяжестью его тела и предвкушала момент, когда Киприан даст этому выход.

Рассудок продолжал твердить ей, что она поддается, что совершает ошибку, о которой, возможно, впоследствии очень и очень пожалеет, но голос его звучал все тише по мере того, как слабела воля Элизы к сопротивлению.

— Нет, Киприан… — Она увернулась от его губ и уперлась руками в его плечи. — Отпусти меня.

— Нет.

Элиза снова попыталась уклониться от его ищущих губ, но Киприан, грубо схватив ее за волосы, заставил ее повернуть голову так, что они снова оказались лицом к лицу.

— Не надо воевать со мной, сердце мое. Ты все равно не сможешь победить.

Элиза всматривалась в его лицо сквозь темноту ночи, царившую в комнате, сквозь темноту безысходности, накрывшую ее душу своим покрывалом.

— Между нами не должно быть ни споров, ни войны, — прошептала она, и Киприан нагнул голову, по-видимому снова намереваясь завладеть ее ртом. Вряд ли Элиза смогла бы противостоять желаниям своей плоти, если бы он так и сделал, но Киприан остановился на полпути, и она испытала некоторое облегчение, смешанное с разочарованием.

— Я не хочу воевать с тобой, Элиза. Я не понимаю только, почему ты воюешь со мной?!

— Потому что ты считаешь, что можешь брать все, что захочешь! — выкрикнула Элиза, вложив в этот крик все свое отчаяние. — Меня. Обри. Ты капитан на своем корабле, и твое слово там — закон. Ты хозяин этого дома и считаешь, что здесь твое слово тоже должно быть законом. А ты думаешь о нас? О том, чего мы хотим?

Она почувствовала, как он застыл.

— Но ведь ты сама хочешь быть со мной, Элиза. Не пытайся этого отрицать.

— Нет. — Она покачала головой, стараясь найти слова, чтобы он наконец понял. — Не хочу! Ты умеешь вызвать во мне желание, только и всего. Ты можешь заставить мое тело хотеть тебя. Но это совсем другое дело, — закончила она тихо.

Наступила долгая неприятная пауза. Но Киприан не сдвинулся с места и не отпустил ее.

— Ты хотела этого раньше, — сказал он наконец. — На корабле…

Элиза прикрыла глаза.

— На корабле?.. Может быть… Ты был таким усталым тогда.

— Не настолько усталым.

— И я была нужна тебе, — закончила она, не обращая внимания на его реплику.

— Ты и сейчас нужна мне не меньше, чем тогда.

— Нет. — Она снова покачала головой. — Это не одно и то же.

— Для меня одно и то же, — возразил Киприан, и в его низком голосе прозвучало нетерпение.

— Ну а для меня нет, — не сдавалась Элиза. — Ни в малейшей степени.

Киприан тихо и весьма замысловато выругался. Затем, к ее величайшему изумлению, он скатился с нее и встал на ноги; Элиза же продолжала лежать неподвижно, испытывая огромное облегчение, к которому примешивалось острое чувство потери.

В конце концов она села и прислонилась к спинке кровати, внимательно следя за тем, как Киприан снимает с ночника стеклянный колпак и подносит спичку к фитилю. Когда фитиль разгорелся и золотистый свет лампы упал на их лица, Элиза слезла с кровати и, набросив на себя тонкий шелковый халат, отошла в самый дальний угол комнаты.

Киприан повернулся к ней лицом и встал, скрестив на груди руки и широко расставив ноги.

— Я думаю, тебе пора объяснить, что, черт подери, все это означает, — не сказал, а прорычал он.

В тусклом свете ночника Киприан выглядел еще более грозно, чем в полной темноте. Камзол он снял, видимо, еще до того, как отправился искать Элизу; ворот его рубахи был распахнут, обнажай выпуклую смуглую грудь, а одна пола выбилась из-за пояса кордовых брюк. Элизе он казался неправдоподобно огромным, разъяренным и устрашающим.

— Я… я уже объяснила. Хоть ты и умеешь… заставить меня хотеть тебя, на самом деле я не хочу…

Глаза его сузились.

— Почему?

«Потому что единственное, чего ты от меня хочешь, — это мое тело. Потому что ты женишься на мне, только если я случайно забеременею». Элиза не могла заставить себя сказать это вслух.

— Я уже объяснила. Потому что это неправильно.

— Чушь собачья! — Он шагнул к ней, но снова остановился. — То, что происходит между нами, — просто удивительно! И прекрасно. Такого у меня не было еще ни с одной женщиной. И я абсолютно уверен в том, что у тебя никогда не будет ничего подобного с тем рафинированным денди, за которого ты собираешься выйти замуж.

— Ты не можешь этого знать. Кроме того, Майкл здесь совершенно ни при чем. Ты уходишь от главного…

— Неужели? — Киприан сделал еще шаг и остановился в каком-то дюйме от нее. — Что может быть главнее того факта, что мы безумно хотим друг друга?

Для нас обоих было бы лучше, если бы нашу энергию мы расходовали не в спорах, а в постели, и…

— И это все, о чем ты думаешь? — перебила его Элиза. — О постели? — Она попыталась отойти, восстановить дистанцию между ними, но Киприан, широко расставив мускулистые руки, преградил ей путь к отступлению. Тогда она оперлась спиной о стену и, гордо откинув голову назад, бесстрашно встретила его пылающий, голодный взгляд. — Когда ты собираешься отпустить нас с Обри? — четко выговорила она.

На скулах Киприана заиграли желваки.

— Не знаю. Тебе следовало бы спросить меня об этом, когда я буду в подходящем настроении. Мужчину просят об одолжении после ночи любви, Элиза. Я думал, тебе это известно.

— Откуда же мне знать такие вещи? — спросила она дерзко, хотя сердце ее разрывалось от обиды и горького разочарования. — У меня не было случая научиться, как должна вести себя шлюха. До сих пор.

Лицо его исказилось от гнева.

— Это не делает тебя шлюхой!

Она засмеялась резким, отрывистым смехом, в котором не было ни следа веселости.

— Я сплю со своим врагом, разве не так? Я продаю свое тело, чтобы купить свободу для своего маленького кузена и, возможно, для себя. Ради этого я пожертвовала своей репутацией, своим добрым именем… Для тебя все это — просто пустой звук, но, уверяю тебя, для меня честь и репутация много значат. Я…

По тому, как вспыхнули его глаза, Элиза поняла, что ее слова попали в цель и больно ужалили его. Киприан схватил ее за подбородок.

— Если ты спишь со своим врагом, так спи, черт тебя побери!

— О! — Она размахнулась и влепила ему звонкую пощечину, от которой у нее сразу же заныли пальцы. Это принесло Элизе некоторое удовлетворение, но Киприана заставило потерять последние крохи самообладания. С воплем ярости он сгреб ее на руки и в три прыжка оказался возле кровати. Прежде чем Элиза успела сказать хоть слово, он швырнул ее туда и, спустив с ее плеч халат, до половины разорвал на ней сорочку.

— Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя шлюхой, Элиза, — прошипел Киприан. — Сопротивляйся! — Он раздвинул ей ноги и навалился на нее сверху. — Сопротивляйся, черт тебя дери! — снова приказал он, пребольно укусив ее за шею. Элиза пыталась спрятать от него лицо, но Киприан схватил ее за волосы и жестоким рывком заставил повернуться, так что ее лицо оказалось в каком-то дюйме от его лица. — Сопротивляйся, если тебе так не по душе то, что я делаю! — снова повторил он.

Она пыталась. Честно пыталась. Пыталась высвободить руки из его крепких, как. железо, пальцев. Пыталась ударить его ногой, оттолкнуть, сжать свои колени, но все было тщетно. Словно не замечая этих попыток, он без особого труда завел ей руки за голову, а сам втиснулся бедрами между ее разведенными в стороны ногами.

Продолжая удерживать ее рукой, он провел пальцами по ее бедру. Его свободная рука поднялась к ее талии и двинулась дальше к бурно вздымающейся груди. Элиза, зажмурившись и отвернув лицо, извивалась и билась под ним, но Киприан обладал силой медведя, и у Элизы не было ни одного шанса освободиться. Но уступить ему так просто она не собиралась и продолжала бороться. Лишь когда Киприан слегка приподнялся на локте и его теплая ладонь охватила ее грудь, Элиза внезапно затихла.

— Киприан… — Она встретила его пылающий взгляд, и слова замерли у нее на губах. Пальцы Киприана начали медленно двигаться по кругу, лаская ее грудь, и Элизе казалось, что она ощущает на них каждую мозоль.

С трудом переведя дыхание, Элиза впала в блаженное оцепенение. Ее бойцовский пыл неожиданно угас, и все тело затрепетало от чувств совсем иного рода — горячих, живых, восхитительных.

Он снова сделал это. Он пробудил в ней желание, и, помоги ей бог, она не в силах была ему сопротивляться. Его большой палец нежно потирал тугой бутон ее груди, вознося Элизу на новую ступень наслаждения, но он двигался так медленно! Слишком медленно…

— Киприан!.. — снова произнесла она его имя. Было ли это проклятие или мольба? Она и сама толком не знала. Ей очень хотелось заплакать не то от горя, не то от желания — столь сильного, что оно просто убивало ее. От того, что сердце ее буквально разрывалось на части.

— Элиза… — прошептал он ей на ухо. — Тебе нравится, сердце мое?

Его палец задвигался чуть быстрее, и, к великой досаде Элизы, тихий стон все же сорвался с ее губ. Ей нравилось, даже слишком, но она не могла ему об этом сказать. Да Киприан и не слушал ее — он уткнулся носом в ее волосы и принялся целовать, посасывать и теребить губами и языком ее ухо.

С губ Элизы сорвался новый стон, но она этого даже не заметила. Она слышала только, как шумит кровь в ушах и как со свистом рвется из горла ее затрудненное дыхание. Тем временем Киприан оставил ее грудь и двинулся куда-то вниз по диафрагме, по животу, туда, где кожа ее была столь нежна, что напоминала шелк. На мгновение Киприан остановился — расстегивал брюки, поняла Элиза, — потом стал медленно подниматься обратно к груди, но она чувствовала только, как прижимается к ее бедру горячий жезл его мужественности и как поднимается в ней ответная жаркая волна.

В следующий миг Киприан припал к ее губам таким крепким поцелуем, что у нее буквально захватило дух. Его губы раздвинули ее губы, язык скользнул между ними гибкой змеей и принялся ходить взад и вперед в уже знакомом ей ритме.

Скоро… скоро это случится снова, поняла она и почувствовала, что ждет наступления этого момента с нетерпением. Нет, не с тем мелким, эгоистическим нетерпением, с каким лакомка ждет десерта. Ее нетерпение было совсем иного рода — оно было всеобъемлющим, словно от того, смогут ли они довершить начатое, зависели не только их жизни, но и судьбы целого мира.

Не сдерживая себя более, Элиза дугой выгнулась ему навстречу. Она поддалась ему; Киприан заставил ее хотеть его, как грозил с самого начала, и Элиза признавала, что он добился своего. Но что-то, что было в самой ее плоти и крови — а может быть, в душе, — подсказывало ей, что даже в поражении она может обрести победу.